Она уже мертва - Виктория Платова

– Ты серьезно?

– Серьезнее не бывает. Осталось только найти подходящую могилу. Как думаешь, братец, справимся?

Слезы застилают Белкины глаза, из-за этого лицо Маш расплывается, распадается сразу на несколько лиц, ни одно из которых не знакомо девочке. Тот, кто соорудил их для Маш, не слишком заморачивался с исходным материалом, – совсем, как папа, сочиняющий карнавальные маски за минуту. Для того чтобы маска получилась, достаточно взять кусок цветной бумаги (газетная тоже подойдет), сложить его вдвое и сделать прорези для глаз, носа и рта. Маш достались сразу три похожие маски, но их автор позабыл о прорезях: кое-где не хватает глаз, а за теми, что есть, скрывается мрак. Одна из масок усеяна иероглифами, они сплетаются и расплетаются, как дождевые нити на стенах гостиной, – и Белка снова чувствует тошноту. Еще одна маска сделана из ноздреватого серого картона с красными симметричными пятнами – как будто там, за картоном, горит огонь. Еще одна – из папиросной бумаги, такой тонкой, что проступают капилляры; их много, они похожи на мертвые веточки саксаула. Или на растрескавшуюся землю в преддверии барханов – такыр. Ничего хорошего ни дождь из иероглифов, ни огонь, ни такыр не несут. Ничего хорошего не приходится ждать от Маш. Она сделает то, что задумала. Она всегда добивается своего.

В отчаянии Белка упала на колени и закрыла руками лицо. Но заслониться от огня не получилось – подошва теннисной туфли кузины уперлась ей прямо в лоб.

– Смотри на меня, дрянь! – прошипела Маш. – Смотри на меня!..

Ноги Маш покрыты ровным золотистым загаром, они возвышаются над Белкой, как два столба, как две гигантские, ставшие на хвост змеи.

– Смотри мне в глаза, ничтожество!

Выполнить такой приказ гораздо труднее, чем отдать, – ведь глаза Маш слишком высоко, выше кипарисов в саду, выше солнца и луны, выше звезд. Они парят где-то в безвоздушном пространстве, в абсолютном холоде, абсолютной черноте. Они сами и есть холод и чернота.

– Значит, ты всем наплела, что мы убили Асту?

– Я…

– Смотри в глаза!

– Я ничего не плела.

– А что ты сказала? Что?!

– Что вы с ней… ссорились… Вот и все.

– Вранье! И ты, и я, и Миккель… Мы трое знаем о чем был тот разговор. Мы с Миккелем хотели избавиться от чертовой эстонской задаваки. Уничтожить ее. Утопить в море. Пробить камнем башку. Закопать живьем – так, чтобы никто ее не нашел. Разве нет?

– Нет…

Подошва переместилась ниже и теперь поддавливает шею Белки. Не сильно – девочка все еще может дышать. А кто-то другой внутри нее отстраненно удивляется: и как это Маш, нисколько не напрягаясь, умудряется стоять на одной ноге? Тот, другой, большой выдумщик, ему ничего не стоит сравнить теннисную туфлю с самолетом без крыльев или с космическим кораблем. Тем самым, что вот-вот доставит Белку в безвоздушное пространство.

– Значит, мы этого не говорили? Ничего не замышляли?

– Нет…

– Значит, ты соврала? Ну?!!

Вот ты и попалась, Белка!

Попалась, попалась! Космический корабль без всяких задержек вынес ее за орбиту, а Маш, оставшейся за старшего в центре управления полетами, совершенно наплевать, что у Белки вот-вот закончится запас кислорода.

– Я… соврала…

– Ты ее сейчас задушишь, черт!..

Миш, подоспевший в самый последний момент, оттащил сестру от Белки и крепко схватил за руки. Белка судорожно втянула в себя воздух: он вошел в горло со свистом, а вместе с ним вошла боль – несильная, но ощутимая, как от прикосновения к синяку или затянувшейся ране на коленке. Той самой, которая покрыта коркой; разве это не любимое Белкино занятие – снимать корочки с затянувшихся ран?

Теперь – нет.

– Пусти меня, Миккель!

– Сначала успокойся.

– Я спокойна.

Маш и впрямь выглядела спокойной, о недавнем приступе ярости напоминала лишь неестественная бледность ее лица, проступившая сквозь загар. Да еще раздутые, как у Саладина, ноздри.

– Чуть не угробила эту шмакодявку, – Миш попытался улыбнуться. – Только этого нам не хватало.

– Одной больше, одной меньше – какая разница? Мы же все равно убийцы, как утверждает эта дрянь.

Ничего еще не кончилось, с ужасом поняла Белка. Она лишь получила небольшую передышку, но ничего не кончилось. И Миша тоже нельзя считать союзником: как бы он ни сопротивлялся решениям Маш, в конечном итоге все равно принимает ее сторону. Их связь – это связь детей, которым даже знакомиться не пришлось, они были друг у друга всегда. Сквозь прозрачные перегородки в материнском чреве они наблюдали друг за другом подобием глаз. Старались прикоснуться друг к другу подобием рук, сплести подобия ног. Они видели себя разными – набором нейронов, земноводными, едва оформившимися млекопитающими. Их ничем не удивишь, у них нет тайн друг от друга. Они вместе выбрались наружу – Маш чуть раньше, как самая смелая из двоих, самая отчаянная; но и Миш, прикрывавший тылы, особо не задержался. Никому не дано вклиниться между ними и разорвать эту нутряную связь, эту зависимость. Тут бессильны даже боги, даже кузнечики, что уж говорить о Белке?…

– Давай сделаем это! – снова воззвала к брату Маш. – Нам ведь не привыкать! Убьем и здесь зароем.

– Здесь? – Миш обвел кухню взглядом, словно прикидывая, где можно разместить маленькое Белкино тело. Вскрыть пол и сунуть его туда не получится – все доски крепкие, плотно подогнанные. Есть еще множество шкафов, резной буфет, разделочный стол, покрытая дерюгой лежанка, – их твердые поверхности никогда не примут Белку, откажутся от нее в самый последний момент. Маш придется придумать что-то еще.

– Затащим ее в подвал. И…

Маш, как и Белке, хорошо известно: пол в подвале земляной, хотя и хорошо утрамбованный. Но для осуществления плана двойняшкам все равно понадобятся инструменты – лопата или кирка. А все инструменты хранятся в сарайчике у Лёки, и придется идти за ними. А это усложняет план, делает его уязвимым – вдруг кто-то увидит, что МашМиш тащат в дом лопату?…

– Ты серьезно? – в который уже раз спросил Миш.

– Отправляйся за лопатой.

– Да что на тебя нашло?!

– На нас! – парировала Маш. – Она же объявила убийцами нас двоих, ты разве забыл?

Белка снова начала рыдать – так горько, что Маш не выдержала:

– Заткни ее!

– Интересно, каким образом?

– Не знаю. Заткни и все.

Но Миш не сделал ни одного шага в их сторону. Он стоял посреди кухни и все твердые поверхности кружились вокруг него – лежанка, шкафы, резной буфет. А может, это у Белки закружилась голова – ровно за секунду до того, как она потеряла сознание.

Очнувшись, она обнаружила себя цепляющейся за ноги Маш. Она прижималась всем лицом к их змеиной пупырчатой поверхности и шептала:

– Машенька, пожалуйста, пожалуйста…

Змеи – скользкие существа. Чтобы совладать с ними, нужна сила, которой Белка не обладает. Но ей хватает мудрости понять: отделять себя от змей нельзя ни в коем случае. Пока они с Маш составляют единое целое, никто не посмеет уничтожить ее.

А Миш оказался слабаком.

В тот самый момент, когда Белка обвивала руками ноги его сестры, он схватился за голову; качнулся вперед, откинулся назад. А потом попятился к двери, загрохотал стулом, вырывая его из железной ручки. Его вынесло из кухни невидимой взрывной волной, идущей от ноздрей Маш, от ее рта, распяленного в беззвучном крике. Где-то совсем рядом хлопнула еще одна дверь, и в кухню ворвались запахи мокрой листвы, размягченной земли и звуки дождя: он никак не мог закончиться. От сквозняка само собой распахнулось кухонное окно, и рамы, подталкивая друг друга, снесли с подоконника несколько цветочных горшков. От неожиданности Маш не удержала равновесие и рухнула на пол: ее опрокинутое лицо оказалось рядом с Белкиным. Союз человека и двух ядовитых змей распался так же внезапно, как и возник, но Белка не воспользовалась ситуацией. Она не могла отвести взгляда от Маш – такой жалкой она была.

– Я и пальцем ее не касалась, – прошептала Маш. – Ты мне веришь?

– Да, – так же шепотом ответила Белка.

– Врешь! Ты не веришь, нет! Ни одному моему слову.

– Я верю, верю…

– Я не трогала ее. И Миккель тоже. Мы были злы на нее, вот и несли вздор. Я несла… Никто не хотел, чтобы с ней что-то случилось… Вот черт! Мы хотели. Но никогда бы не сделали ничего из того, о чем говорили…

Что это?

Кажется, Маш плачет. Эти слезы едва ли не горше Белкиных. Непрерывным потоком они льются по лицу с застывшей на нем улыбкой. Той самой – кинжальной, которая совсем недавно поражала беспечные человеческие особи в самое сердце. Но сейчас, от обилия влаги, кинжал проржавел до основания, ткни в него – и он рассыплется в прах. От былого могущества Маш тоже ничего не осталось.

– Уходи.

– Я… Я хотела сказать, что верю тебе, Маш, – Белка даже не ожидала от себя такого великодушия.

– Убирайся, иначе я вправду убью тебя…

Шорох, смутно заворочавшийся у двери, заставил их обернуться. На пороге кухни, вцепившись пальцами в дверной косяк, стояла Тата.