Иная судьба. Книга I - Вероника Горбачёва

— Как я уже сказал — наблюдать, но не вмешиваться. Еду предлагайте чаще, оставьте ему несколько сапфиритов — он сам поймёт, что с ними сделать. Теперь нам остаётся только ждать.

— А если он… — старый дворецкий не договорил, опустив голову.

— Даже если память к нему не вернётся, это ничего не изменит. Он заслужил покой и достойную старость. И мы сделаем всё, чтобы их ему обеспечить, слышите, мэтр?

Мэтр Гийом склонил голову ещё ниже, чтобы скрыть внезапно подступившие слёзы. Его хозяин, покинув широкое кресло, нервно расхаживал по кабинету.

— Я беспокоюсь за госпожу Анну, — голос старика неожиданно окреп. — Сами понимаете, ваша светлость… не навредит ли он ей?

Герцог поражённо замер. Встряхнул головой, словно отгоняя крамольную мысль.

И попробовал представить, каково это: зависнуть в оцепенении, в летаргии на много лет, почти не видеть и не слышать ничего вокруг, погружаться в беспамятство… Реликт, древнее существо, одно из последних драконидов на этой земле. И беда не только в том, что последних, а в том, что остатки разума могли не сохраниться, и сейчас и м движут одни инстинкты… Кого он увидит во внезапно появившейся девушке?

Герцог вспомнил внезапную волну нежности, накатившую на него недавно. Эту девочку хотелось немедленно одеть, согреть, накормить… и сделать всё, чтобы она больше не плакала.

Он повернулся к дворецкому.

— Не беспокойтесь, друг мой. Главное — проследите, чтобы прочие не попадались е м у на глаза, а детёныша он никогда не обидит.

… Вернувшись, наконец, в супружескую спальню, его светлость был несказанно удивлен, застав нежную женушку не в постели, как полагается, а мирно почивающей на кушетке. Без одеяла, даже не в халате — которого у нее, конечно же, еще не было, а он, дубина, не догадался оставить ей свой. Во сне Марта ёжилась от ночной прохлады, струящейся из открытого окна. Маркиз безмятежно дрых на самом сокровенном для каждой девушки месте.

— Ты! — сердито прошипел герцог. — Вот отсюда, негодяй! Это моя женщина!

Кот приоткрыл глаз, демонстративно зевнул и отвернулся.

Пришлось его светлости со всяческими предосторожностями перенести зажравшегося пройдоху в кресло. Но кот передумал лежать, перескочил на каминную полку, свалив две статуэтки, затем на хрупкую этажерку для фарфора, рухнувшую под тяжестью и таранным ударом кошачьего тела… Герцог заскрипел зубами. Лишь раз пожалел, не дал утопить, и вот теперь всю оставшуюся жизнь расплачивайся! У него за спиной ойкнула Марта. Разбудил-таки…

— Ты что здесь делаешь? — спросил сердито. — Тебе где положено сейчас быть?

Марта растерянно заморгала.

— Вы же сами говорили, ваша светлость, что не любите, когда рядом кто-то брыкается! Вот я и перешла…

— Так как же я узнаю, брыкаешься ты или нет, если мы вместе ещё не спали?

Всё ещё делая вид, что рассержен, он, наконец, сделал то, о чём думал весь вечер: подхватил на руки и утащил в свою постель. И неважно, что концовка действа была более целомудренна, чем в замыслах, наоборот: это придавало ей какую-то торжественность.

— Вот что, Марта, — сказал по-прежнему сурово. — Давай договоримся: я просыпаюсь — ты здесь. Поняла?

И оба почему-то сразу вспомнили ночь у камина.

— Поняла, — шёпотом ответила Марта. И закрыла глаза, чтобы не видеть, как герцог раздевается. Сжалась, когда он нырнул к ней под одеяло, напряглась, когда он буквально подтянул её к себе, обнял, выдохнул в ухо:

— Моя!

Изогнувшись, в это же ушко поцеловал. И в шею. И погладил впадинку меж ключиц…

— Что же ты такая худенькая? — сказал огорчённо. — Всё, спи. Набирайся сил.

Они тебе ещё понадобятся, девочка. Ибо ждёт тебя нелёгкая встреча с праведным борцом за чистоту помыслов и нравственностью — Бенедиктом Эстрейским. Он-то, Жиль, стреляный лис, его так просто не поймаешь, а вот девочку надо как-то подготовить к предстоящему экзамену…

Жильберт д'Эстре смежил веки.

И в наступившей темноте вдруг отчётливо увидел солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зазоры дверного проёма. Новая дверь непременно откроется. Она есть. Надо просто увидеть — и шагнуть в её сторону.

Глава 6

Принимая после утреннего омовения халат от камердинера, герцог совершенно случайно зацепился взглядом за маленькую скамеечку, скромно притулившуюся неподалёку от туалетного столика. Озадаченно нахмурился… и вдруг вспомнил, для чего она предназначена. Здоровое воображение живо нарисовало ему сидящую в его собственной ванной на этой самой скамеечке мокрую драгоценность, жмурящуюся от удовольствия, как котёнок, может, даже, неторопливо проходящую мочалкой по алебастровым плечам, по нежным грудкам с розовыми бутончиками сосков, по покрасневшим от горячей воды пяточкам, а потом изящно встающую. Пухлая снежная пена, не торопясь, оплывает с очаровательных выпуклостей, со впалого пока что живота, с упругих ягодиц, обнажает стройные бёдра…

Его светлость машинально кивнул камердинеру, чтобы тот позвал цирюльника. Стянул на себе халат потуже, словно пояс верности. В конце концов, он не юнец, чтобы думать телом, довольно и той грубости, что он допустил в первую их с Мартой встречу, когда ярость и желание отомстить постылой супруге временно помрачили разум. А ведь малышка поразительно быстро его простила, не каждая так смогла бы… И опять-таки — не из-за рабской покорности, вбиваемой холопам с рождения, а из-за врождённой доброты и кротости. Удивительно чистое сердечко.

Всё так же машинально он уселся в кресло на колёсиках, хитроумное изобретение куаферов, пригладил влажные после купания волосы. Побывав ещё в юности в Османской империи, он перенял привычку местных сибаритов к частому мытью и не считал уход за телом и содержание оного в чистоте чем-то греховным; мало того — ему удалось убедить в этом духовенство, не без помощи, к вящему удивлению, архиепископа Эстрейского, который, в свое время, достаточно погнив и пожарившись в латах, не снимаемых месяцами в крестовом походе, познал цену чистоте и незавшивленности. Конечно, ежедневную или хотя бы еженедельную ванну мог позволить себе далеко не каждый, но знать… Знать обожает подражать власть имущим. Поэтому в столице и крупных городах провинции процветали гильдии парфюмеров, но не за счёт продаж крепчайших духов, призванных заглушить амбре немытого тела, как в Лютеции, например, а за счёт производств душистых мыл, банных эссенций, средств с отдушкой для стирки белья. Последним новшеством, не так давно вошедшим в обиход, были особые составы и щёточки для чистки зубов. После чего чернить зубы стало немодно.