Иная судьба. Книга I - Вероника Горбачёва

Какие они разные… были разные, поправил себя герцог, не замечая, как подаётся под пальцами мягкое серебро. Одна — видит в людях только хорошее. Другая — скверну, зло, скотство… Суккуба…

«…Значит, должен был родиться мальчик», — словно наяву, услышал он голос Бенедикта. Два мальчика. Анна убила двоих его сыновей. Сегодня она заплатила за многое — и за это тоже. И довольно с него, иначе опять подступит белизна к глазам, перехватит горло, начнёт затягивать в кокон… только не это.

— …Что, милая? — переспросил он, почувствовав, что к руке прикоснулись невесомые пальчики. — Прости, я задумался.

— Вы вдруг так побледнели, ваша светлость… Я испугалась. Вы… всё ещё т а м?

Он понял, покачал головой.

— Нет, детка. Кончено. Эта дверь для меня закрыта.

— Дверь?

— На Востоке говорят, — начал он и спохватился. — Ты знаешь, что такое — Восток?

— Жаркие страны, где чужая вера и многожёнство. Получается — все там распутники, ваша светлость?

Герцог невольно улыбнулся.

— Нет, они не распутники. Но об этом мы позже поговорим. Так вот: на Востоке в силу иных природных и жизненных условий сложился и образ жизни другой, и мышление. — Он старался изъясняться проще, чтобы девочка его понимала, но получалось не всегда. — Среди тамошних учёных и монахов…

— Да какие же монахи, ваша светлость, если распутники!

— Не перебивай. — Он с трудом сдержал улыбку, стараясь напустить на себя грозный вид. — Просто поверь мне на слово. От них и пошло известное изречение: если за человеком закрывается дверь — тотчас открывается другая. Поняла?

Облокотившись на столик, Марта подпёрла подбородок кулачками. Задумалась.

— А если не откроется? Если так и останешься в темноте, навек, и даже знать не будешь — есть она, та дверь, или как у монаха, что в келью замуровываются, ничего, кроме таку-усенького окошка для хлеба и воды?

Картина, нарисованная Мартой, неожиданно показалась герцогу столь страшной, что он содрогнулся. Сказал угрюмо:

— Поговорки на пустом месте не родятся.

— Это верно, — покивала Марта. — Я думаю так: если снаружи — день, то солнце в любую щелочку проберётся. И дверь сразу отыщется. Вот что.

Герцогу вдруг захотелось перегнуться через стол — и сгрести в объятья своего маленького деревенского философа. Вместо этого он аккуратно отставил помятый кубок, который, оказывается, до сих пор держал в руке, и потёр лоб.

— Давай отдыхать, милая. Я порядком устал сегодня. Ты молодец, обживаешься здесь потихоньку. Не ожидал, что так быстро освоишься.

— А куда деваться-то, ваша светлость?

Марта хотела добавить: раз уж дверь открылась — нечего в темноте сидеть, волей-неволей придётся выйти… но постеснялась. Ещё подумает, что она из себя высокоумную строит…

— Жильберт, — напомнил он. — Мы ведь договаривались. И у тебя уже получалось. Ну же, Марта?

Она смущённо потупилась. И вдруг всполошилась.

— Ой, а… ваша светл… а… если вы желаете отдохнуть… а как же…

— Марта, кровать достаточно большая, чтобы мы друг другу не мешали. — Герцог постарался выдержать как можно более ровный тон. — Тебе не придётся меня стесняться. Позовёшь своих девушек, они помогут тебе переодеться… Есть такая удобная вещь, как ширмы, что-то вроде раскладной загородки, для этих целей её и используют. Я уйду, чтобы тебя не смущать. Ложись без меня. — Перехватил взгляд округлившихся от волнения глаз, и снова ему захотелось сгрести её в охапку. Вместо этого он ободряюще улыбнулся и поцеловал Марту в лоб. Как младенца.

… Под жарким одеялом девушку малость знобило. От волнения. Она лежала тихо, как мышка, цепенея от непонятного страха, потом, так и не дождавшись новоявленного супруга, озадаченно села, подумала… Когда она спала днём — словно провалилась в перину, как в облако, и до того ей было хорошо… А сейчас — постель казалась чересчур мягкой, подушки — наоборот, каменными, одеяло так и придавливало своей тяжестью. Подумав, она прихватила с собой самую маленькую думочку и сползла с высокой кровати, чуть не загремев вниз, потому что оступилась — и шагнула мимо скамеечки, предназначенной, чтобы взбираться на массивное ложе.

Облюбованная ещё утром кушетка никуда не делась. Была она в меру жёсткая; не топчан за печкой, конечно, а всё же более привычно, чем перина. Не успела девушка преклонить голову, как в окно толкнулись чем-то мягким, требовательно мяукнул Маркиз. Засмеявшись, Марта впустила гуляку и даже не возражала, когда он неприлично пристроился спать почти на самом интересном месте, повыше её коленок…

…- Ваша светлость, — таинственным шёпотом сообщил мэтр Гийом. — Важные новости. Кажется, о н проснулся…

Жильберт д'Эстре оторвался от обязательной ежевечерней записи в дневнике. Он уже не надеялся услышать нечто подобное.

— Насколько это верно, мэтр Франсуа?

— Заготовленная пища съедена. Сами знаете, до этого он просыпался крайне редко и почти ничего не ел. Сейчас… похоже, у него появился аппетит, а это значит…

Его светлость машинально погладил зазудевший шрам.

— Не будем торопиться. Понаблюдайте, но только издали, и чтоб никоим образом е г о не беспокоить. Даже если он просыпается окончательно — первое время нужно полное уединение.

— Слушаюсь, ваша светлость. Вот только…

Дворецкий замялся. Сказать ли?

— Что? — Перо в руке герцога неожиданно хрустнуло. — Ну?

— Её светлость, похоже, заходила на т у половину сада, хоть я и предупреждал… Однако спустя час вернулась как ни в чём не бывало…

— Вы полагаете — это она его разбудила?

— Я могу только предположить, ваша светлость. Это ведь могло просто совпасть по времени.

Герцог думал недолго. Он вообще отличался редкостным умением принимать решения быстрые, правильные — и, на первый взгляд, не слишком обдуманные, но в последствие поражающие своей эффективностью.

— Как я уже сказал — наблюдать, но не вмешиваться. Еду предлагайте чаще, оставьте ему несколько сапфиритов — он сам поймёт, что с ними сделать. Теперь нам остаётся только ждать.

— А если он… — старый дворецкий не договорил, опустив голову.

— Даже если память к нему не вернётся, это ничего не изменит. Он заслужил покой и достойную старость. И мы сделаем всё, чтобы их ему обеспечить, слышите, мэтр?

Мэтр Гийом склонил голову ещё ниже, чтобы скрыть внезапно подступившие слёзы. Его хозяин, покинув широкое кресло, нервно расхаживал по кабинету.

— Я беспокоюсь за госпожу Анну, — голос старика неожиданно окреп. — Сами понимаете, ваша светлость… не навредит ли он ей?

Герцог поражённо замер. Встряхнул головой, словно отгоняя крамольную мысль.