Новые приключения Грязнули Фреда - Енё Рэйтё

– Застарелый симптом, не обращайте внимания! Другой мистер Тео тоже рыжий. Он рассказал, что вы ведете праведную жизнь и намерены заняться миссионерской деятельностью в джунглях. Хрр!.. У вас всегда лицо дергается?

– Боюсь, отныне это станет для меня застарелым симптомом…

Тео готов был рвать и метать. Ну что тут скажешь? Что Медный Граф никакой ему не брат и не сват? Но ведь не выкладывать же этой тетке всю подноготную!

– Вас всего два брата в семье? – поинтересовалась мадам Барр.

– Нет. На палубе обретается наш старший брат, его зовут Васич… Надеюсь, нам удастся разыскать вашего супруга.

– Мой бедный Густав!.. К сожалению, за последнее время он несколько подрастерял живость ума… Что там? Вы держите в шкафу кур?

– Как придется… Теперь вот мышь завелась! Ну не беда, сейчас мы ее утихомирим!

– Не слишком ли много воды вы туда льете? Как бы бедняжка не захлебнулась!

– Неважно. Как только выйдем в открытое море, прикажу выбросить за борт эту рухлядь. Она… хм… отработала свое. Вы хорошо жили с мужем? – спросил Тео, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

– Я была счастлива с Густавом, хотя и не питала особых иллюзий. Видите ли, до восемнадцати лет Густав Барр был известен под именем Теодора Пружица. Он служил приказчиком у моего отца в лавке колониальных товаров… По-моему, у вас в шкафу не мышь, а крыса. Боже мой, сколько воды вы туда плеснули! Это не повредит животному?… Короче говоря, мой будущий муж совершил… хрр!.. ошибку: уехал из города, прихватив из кассы наличность. Несколько лет спустя мы случайно встретились с Пружицем и…

– Могу я попросить вас о любезности? Пожалуйста, не произносите вслух это имя! Оно действует мне на нервы.

– Хорошо, постараюсь… Каким образом год за небрежное обращение с чужой собственностью обернулся взаимной клятвой хранить друг другу верность до гроба, я затрудняюсь объяснить. Мне еще с детских лет импонировало… хрр!.. небрежное обращение мужа с изюмом. Когда Пру… Молчу, молчу! Какой же вы нервный, однако! Когда Густаву хотелось меня побаловать…

Отвязаться от словоохотливой вдовы удалось с трудом. Когда после ее ухода Тео отпер дверцу шкафа, профессор стоял там бледный, как полотно.

– Ну, вот что, Дружиц, Мружиц или как вас там зовут! Мало того, что в качестве приказчика вы небрежно обращались с изюмом и чужой кассой, но и как муж вы попросту растранжирили себя! Стыдитесь, господин Гружиц! Вы пытались избежать заслуженной кары!

– Ах, сударь! Разве за растрату дают пожизненный срок?

– Но это еще не все ваши грехи. Сия почтенная дама никогда не обладала кожей белее, чем снега Арктики, не соперничала красотой с коралловыми рифами, а темпераментом с Огненной Землей, у нее не было глаз ясных, как небо над Испанией, а ее поцелуи не обдавали зноем Африки!

– Согласен. Но что я должен был сказать? Что мое знакомство с колониями ограничивалось торговлей колониальными товарами, а во время первого моего путешествия я не был ни искателем, ни исследователем – просто за мной гнались по пятам мастера сыска и полицейские следователи?

– Непростительный грех с вашей стороны, господин Вруницкий! Скажи вы прямо, что ваша жена – худосочная особа, засидевшаяся в девичестве, к браку с которой вас вынудила горькая необходимость, все сложилось бы по-другому. Тогда мне удалось бы избежать столкновения с женщиной, действительно темпераментной, как Огненная Земля, и с душой темной, как чернокожая Африка! А кроме того, переменчивой, как море у мыса Доброй Надежды, и обманчивой, как мираж в пустыне.

– Сожалею, если невольно ввел вас в заблуждение.

За ввод в заблуждение вывода из шкафа не полагается. Тем более что снаружи послышались шум, восклицания, чьи-то твердые шаги, и в каюту ворвался чемпион научных открытий.

– Сударь! – От волнения Максвелл с трудом дышал. – Я принес вам радостную весть: мы нашли Густава Барра! В данный момент он находится здесь, на борту, под надежной охраной! Дайте кусок картона или плотной бумаги – подложить под шкаф, чтобы не шатался!

Под шкаф, который и впрямь шатался из стороны в сторону, подсунули сложенный лист плотной бумаги, но от этого голова у Тео не перестала идти кругом. В полной оторопи он взирал на энтузиастов, принесших «добрую» весть.

– Сударь! – вмешался футбольный судья. – Подписываюсь под словами сэра Максвелла. Наука не бессильна! Наука – что навесной мяч, пущенный подъемом стопы в левый верхний угол ворот!

– Верно, так оно и есть! – восторженно подтвердил Максвелл, не понявший ни слова из всей этой тирады.

Глашатаи удалились.

Что тут можно было возразить?… Что наука порой бывает бессильна. Могла ли пикнуть Земля, когда предшественники Максвелла констатировали, что она имеет форму тарелки? И что ей оставалось бы делать, вздумай кто-то доказать путем расчетов, что рядом с ней в космосе плавают нож и вилка? А в фокусе планеты находится вареник со сливой?

Густав Барр сознает свой долг и остаток лет проведет в этом шкафу. Ведь стоит ему выйти хоть на мгновение, и реальный мир рухнет. Что, если вдруг окажется, что каждое тело теряет в весе, сколько пожелает, а сумма углов равнобедренного треугольника равна среднемесячному прожиточному минимуму? На следующий же день все певческие общества были бы распущены, все служащие опоздали бы в присутствие, а человечество как таковое упилось бы до зеленых чертиков.

Из шкафа раздался робкий стук, в ответ на что Тео прошипел:

– Если вы еще хоть раз посмеете подать признаки жизни, я – в интересах человечества – сожгу вас, как вдову индуса!

На самом деле случилось вот что. К берегу пристала шлюпка, где было четверо: сэр Артур Максвелл, Медный Граф (вместо Тео) и Лилиан (в роли госпожи Барр, ради чего плутовка не поленилась освоить губную гармонику); Джимми От-Уха-До-Уха вызвался подменить Доктор.

Правителя растрогала «супруга великого ученого».

– Умоляю, помогите мне, господин правитель! – ломала руки лжесупруга. – Боюсь, что муж не захочет возвращаться домой. Он ведь очень болен, бедняга… Да и рассудком уже не тот, что прежде.

– Насколько мне известно, в горах, среди диких племен обретается некий европеец, который называет себя Барром.

– О, если бы нам удалось увезти его отсюда!.. Тогда мне не пришлось бы оставаться здесь с ним на веки вечные, – низким, вкрадчивым голосом произнесла дама и извлекла из губной гармоники несколько тактов. После чего правитель незамедлительно объявил, что ей ни в коем случае не придется оставаться здесь, поскольку он считает своим моральным долгом возвратить хворого человека любящей семье.

В горах, среди туземцев действительно обнаружился обитавший в хижине «Густав Барр»: приземистый, седовласый и с моноклем в глазу. Он занимался тем, что вел долгие переговоры с вождями племен, курил первосортные сигары, а на ночь облачался в свой самый нарядный полосатый костюм, в котором почему-то ложился в постель. Простодушные аборигены не могли взять в толк этакое чудачество. А тут и вовсе начались чудеса: на берег сошел человек с волосами цвета заходящего солнца и с лицом в золотистых пятнышках, – туземцы тотчас нарекли его Пятнистым Закатом. Сопровождение тоже оказалось достойным: Косматая Рожа – длинный, как столб, белолицый с нервно подрагивающей козлиной бороденкой – и Белая Головка (имелся в виду Доктор); этот привез с собой обширный запас оплеух и колотушек и не скупясь одаривал ими любопытствующих аборигенов, снующих вокруг багажа путешественников. Среди прибывших была и женщина.

– Тебя как зовут? – поинтересовался у вождя племени Пятнистый Закат.

– Мое боевое прозвище Рыба Враль, но это ложь.

– Мы ищем одного ученого… – И Пятнистый Закат передал вождю наказ правителя вернуть чужестранца скорбящим родственникам.

Тем временем подоспел и сам «профессор». Он разгуливал, попыхивая сигарой, и ни о чем не подозревал. При его появлении дамочка, которую он сроду в глаза не видел, издала трубный глас, переполошивший всех аборигенов: они решили, что прибыл заморский корабль, и высыпали на берег. А дамочка бросилась на шею перепуганному ученому.

– Приветствую вас от имени Географического общества, – сказал путник, похожий на телеграфный столб, и почтительно снял шляпу.

Ученый сознавал, что его ответ должен прозвучать в духе литературных канонов. Представим читателю образчик, неизменно встречающийся в беллетризованных жизнеописаниях при изложении кульминационных сцен. У героя «спонтанно» вырываются слова, вынашиваемые годами, пока он ждет своего первооткрывателя. Каждому любителю биографического жанра знакомы подобные пассажи: «Когда невероятное наконец ценой неслыханных усилий обернулось явью, великий ученый торжественно и вместе с тем избегая ненужного пафоса произнес»… Далее следует несколько искусно подобранных безыскусных слов.

Но даже Андре Моруа, непревзойденному мастеру романизированных биографий, не додуматься до естественной простоты ответа, каким Густав Барр удостоил приветственную делегацию.