Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

— Это, может быть, и не доказательство вины, — говорила Лёля, — но это доказательство того, что мы рассуждали правильно и что он лгал. И теперь нам предстоит узнать, зачем он это делал.

— И как, позволь спросить, ты собираешься это узнать? — спросила Нина.

— Пока не знаю. Но для начала ты должна разыскать адвоката и спросить у него, может ли это нам что-то дать.

Лёля была права: здесь нужен совет юриста, и надо постараться получить его как можно скорей. Нина уже несколько раз звонила по номеру, который ей дал следователь Залуцкий, но это был лишь телефон коллегии, где ей никак не удавалось застать защитника Юрганова.

Близился Новый год, но Нина думала о предстоящих праздниках без всякого энтузиазма. За несколько дней до ее разговора с Залуцким, Марго улетела в Лондон, и Нина с Евгением Михайловичем ездили в Шереметьево ее провожать, а накануне, на прощальной вечеринке, Нина, не удержавшись, рассказала ей про Юрганова.

— Только знай: если ты сейчас скажешь, что предупреждала меня или что-нибудь вроде этого, я немедленно уйду и…

В глазах у нее было такое отчаяние, что Марго сдержалась и «высказаться» не решилась. «Совсем сошла с ума, честное слово…» — подумала она, а вслух произнесла:

— Ну ладно, ладно. Хочешь, я постараюсь организовать тебе приглашение из Лондона? Ты хоть немного развеешься.

Нина покачала головой.

— Нет, Марго, я не могу.

— Да почему? Кому легче оттого, что ты здесь торчишь? Ты все равно ничем не можешь ему помочь.

Марго, как всегда, рассуждала правильно: она, Нина, действительно мало что может сделать, но ведь есть адвокат? Вдруг ей удастся убедить его в том, во что она сама еще недавно не хотела верить?.. И перед самым Новым годом Нина отправилась наконец на встречу с адвокатом.

Алексею Степановичу Калистратову было лет тридцать семь — тридцать восемь. Это был довольно высокий, худой, бледный, болезненного вида человек. На правой щеке у него рдели спелые, как августовские помидоры, фурункулы. К тому же Нине показалось, что он смотрит на нее с неприязнью, и она никак не могла понять, чем вызвана эта неприязнь.

«Может быть, у него комплекс неполноценности? — думала она. — Или он просто-напросто стесняется своих прыщей? Или боится женщин? Надо поговорить с ним поласковее, может, он и смягчится?»

И Нина пыталась говорить с ним спокойно, проникновенным голосом, улыбалась ему, угощала конфетами, кокетничала, один раз даже пригласила в гости, не говоря уже о том, что постоянно давала ему деньги. От конфет он отказывался, в гости не приходил, на улыбки не реагировал. Но деньги брал. И по-прежнему смотрел на нее как на врага.

Когда Нина попыталась рассказать ему про билет, он, даже не дослушав до конца, заявил, что все это не имеет и не может иметь никакого значения, что у Салтыкова — алиби и что не нужно заниматься самодеятельностью. Нина спросила, какого рода это алиби, и протянула ему стодолларовую бумажку. Алексей Степанович объяснил, что во время убийства Салтыков находился у себя дома, что подтверждается данными следствия, и даже объяснил — какими именно.

На вопрос о том, на чем он собирается строить защиту, Алексей Степанович заявил, что работает с делом недавно и дать ответ пока не готов.

Когда Нина попросила его передать Юрганову письмо, он грубо отпихнул ее руку.

— Да вы что? Не знаете, что заключенных после встречи с адвокатом обыскивают? Не знаю, как вам, а мне неприятности не нужны.

Тогда она решила, что попросит его передать Юрганову кое-что на словах, но никак не могла придумать что именно, потому что любые человеческие слова, вложенные в уста этого «адвоката», теряли, как ей казалось, всякий смысл. Передать, что она рядом, что помнит о нем, что верит в его невиновность?

— Передайте ему привет и скажите, что я… что мы с вами стараемся ему помочь.

— Хорошо, — ответил Калистратов, — передам.

И, встретившись на следующий день с подзащитным, ничего не сказал.

Проку от него вообще было мало: он и по прошествии двух недель так и не смог объяснить Нине, как именно собирается защищать Юрганова, и, в конце концов, Нина поняла, что если она действительно хочет чем-то помочь, ей придется действовать самостоятельно.

Для этого надо было знать кое-какие подробности, сообщить которые мог только он, Калистратов. И она совала ему рубли или доллары, — все, что находилось у нее в кошельке, — чтобы узнать фамилию или номер телефона свидетеля или какие-то другие подробности дела.

Калистратов же после ее ухода пересчитывал деньги, аккуратно складывал их в бумажник, бумажник убирал во внутренний карман, застегивал пальто на все пуговицы и медленно шел к метро, несколько выворачивая при ходьбе ноги, и думал о том, за что эта привлекательная, хорошо одетая и, главное, вполне приличная женщина любит какого-то бомжа и убийцу, а его, Алексея Степановича Калистратова, честного, работящего, всего добившегося своим трудом (сперва в институте, когда ему ночами приходилось зубрить уголовное право и криминалистику и есть сахар, чтобы лучше варила голова, а потом здесь, в адвокатской конторе, где он вынужден якшаться с вонючими уголовниками или их родственниками), наверное, никто так никогда и не полюбит.

И что ему, наверное, так никогда и не понять этих женщин, которые любят мужчин наглых, порочных, преступных, любят даже убийц, воров, сутенеров и т. д. Уж он-то насмотрелся на это за годы своей адвокатской практики. Ведь к ним, ко всем его подзащитным, без исключения, приходили женщины: жены, любовницы — иногда их бывало даже несколько — и все плакали, просили, надеялись на что-то, продавали последнее, чтобы помочь какому-нибудь негодяю: вору или убийце.

И эта, Савельева, тоже на что-то надеется и даже строит ему глазки, но он-то прекрасно видит, что интересует ее вовсе не он, а его подзащитный, этот Юрганов, который убил и ограбил женщину, такую же доверчивую дуру, наверное, как и она сама. Ничего, денег дает и ладно. Не объяснять же ей, что дело Юрганова — безнадежное, что получит он свой срок по сто пятой статье, часть первая, за убийство, и будет мотать его где-нибудь за Уралом или в Тюмени, в колонии строгого режима, пока не сдохнет. Значит, так, видимо, ей и надо.

А Нина, каждый раз расставаясь с ним, с недоумением спрашивала себя: как случилось, что этот Калистратов выбрал себе такую профессию? Но ответа на вопрос не находила и лишний раз убеждалась, что рассчитывать может только на себя.

Между тем со времени ее разговора с Сашей Лопуховым прошел месяц, и его отец, Илья Александрович, должен был вернуться в Москву.

Когда Нина по телефону в двух словах объяснила, в чем дело, Илья Александрович сказал, что сам он — специалист по гражданскому праву, но, тем не менее, предложил ей без церемоний зайти к нему домой в субботу во второй половине дня. В ответ на возражение Нины, что ей неудобно беспокоить его в выходной, да еще дома, и что она вполне может забежать к нему в офис в любое время, которое он ей назначит, Лопухов ответил:

— Уважаемая Нина Григорьевна, я прекрасно помню, сколько сил и времени вы потратили на то, чтобы чему-нибудь научить этого оболтуса и бездельника, моего сына, так что я буду искренне рад любой возможности хоть каким-то образом быть вам полезным. Приходите в субботу, я буду вас ждать. Только заранее прошу меня извинить: у нас в квартире ремонт, и полный комфорт я вам обеспечить, к сожалению, не берусь.

Поблагодарив и договорившись о встрече, Нина вспомнила уроки, которые давала Саше Лопухову в прошлом году. Молодой человек (тогда он учился в одиннадцатом классе) был очень способным, но отец недаром называл его бездельником: он никогда не выполнял домашних заданий. Когда в очередной раз Нина упрекнула его за это, Саша сказал:

— Нина Григорьевна, зачем мне их выполнять? Говорить по-английски, когда мне это понадобится, я легко научусь, если, например, окажусь в стране языка. А сейчас заниматься этим мне совсем неинтересно, да и времени жалко.

— А что тебе интересно? Твой папа говорил, что ты собираешься стать юристом?

— Это папа собирается, чтобы я стал юристом. А меня лично это совершенно не интересует. Меня интересует программирование.

— То есть — компьютер? Но, если не ошибаюсь, чтобы работать с компьютером, надо знать английский язык?

— Ну, все, что относится к компьютеру, я знаю, — уверенно ответил Саша, и тогда Нина еще не догадывалась, что когда-нибудь ей представится случай в этом убедиться.

Нина была добросовестным преподавателем: она решила, что перестроит занятия с Сашей таким образом, чтобы мальчику было интересно, и стала искать статьи и другие материалы, в которых бы речь шла об интересующем его предмете. Метода скоро дала себя знать, и Саша быстрыми темпами пошел вперед. Нина, которая была неравнодушна к способным детям, с удовольствием занималась с ним, просиживая почти всегда на час, а то и на полтора больше положенного.