Время любви (СИ) - Деметра Фрост

Пора бы уже вскрыть все свои карты перед ней. Стать честным. Рассказать, что их связывает не только случайная встреча, но и нечто большее — и это не только прошлое. Рассказать, что Таня — богатая наследница, а не безродная девчонка без кола без двора. И это не только сеть ресторанов в России и за рубежом. У Тани есть недвижимость и сберегательные счета, акции в дочерних и партнерских компаниях и банковские ячейки в европейских банках. Пришлось напрячь людей, чтобы выведать все это и не привлечь к себе лишнего внимания.

Но, как оказалось, сложно было не это.

А начать с Таней разговор на данную тему. А ведь взрослый же мужик… На его счету — не одна сотня деловых переговоров и успешных сделок. Но общение с девушками, еще и такого нежного возраста — это отдельный вид искусства.

И вот, вместо того, чтобы начать беседу, он откладывает первый шаг и, затаив дыхание, наслаждается присутствием девушки.

Сейчас он не думает о том, что Таня невероятно, просто чудовищным образом похожа на Софью. Не думает о разнице в возрасте. Не думает о деньгах и наследстве. Не думает даже о том, что невольно может причинить ей боль своими необдуманными поступками.

Но сдерживать свои порывы — жесткие и эгоистичные — уже нет никаких сил. Именно поэтому он властно обхватывает тонкий женский затылок, цепляет пальцами мягкие прядки и тянет назад. Несильно, но уверенно — достаточно для того, чтобы девушка откинула назад голову. Широко распахнув глаза и немного приоткрыв рот, Татьяна смотрит прямо ему в лицо — удивленно, настороженно и, кажется… с надеждой?

Олег слегка наклоняется. Неторопливо и ненавязчиво. Недостаточно интимно, но уже предвкушающе, создавая атмосферу томного желания и сладкого ожидания.

Но именно Таня преодолевает разделяющее их расстояние. Прижимается мягкими и слегка дрожащими губами к его рту, прижимается осторожно, но жарко, будто именно об этом мечтала целую вечность.

А разве сам Олег не желал того же? Разве не тянулся к этому соблазнительному поцелую?

И вот сейчас она сама целует его. Неожиданно умело и возбуждающе, но при этом аккуратно, будто прощупывая почву. Будто ступая на неизвестную землю и ожидая, что в любой момент ее могут оттолкнуть.

Но разве он мог? Как бы не так!

Олег только сильнее стискивает ладонь на изящном затылке. А вторую руку кладет на мягкое и округлое бедро под тонкой тканью бежевого платья.

Всего минута — и опрокинутая на спину девушка оказывается под ним. Не прекращая целовать ее, Олег с неожиданной для себя жадностью ласкает пальцами стройную девичью фигурку и даже задирает подол платья. Пока невысоко, всего на несколько сантиметров. Но это оказывается достаточно, чтобы нащупать кружевную резинку чулок и подвязки.

Мужчины мысленно чертыхается. Чулки! В клуб она надела чулки! И о чем она только думала?!

Но удивительно то, что эта незначительная деталь женского туалета, обычно совершенно не интересующая Олега, сейчас его страшно возбуждает и одновременно — злит.

А еще — обдает внезапным холодом, намекнувшим, что Олег поступает неправильно. Почему — он пока не понимает и обещает подумать об этом позже. Но мужчина заставляет себя оторваться от сладких губ и отвести ладонь в сторону, оставив мягкую кожу и шелковистый капрон в покое.

— Нет… — неожиданно требовательно выдыхает девушка, крепко обхватывая мужские плечи и пытаясь притянуть Олега назад к себе. — Пожалуйста… не надо! Не уходи!

Кто откажет себе в удовольствии послушаться такому требованию?

Но Олег отказывается. И, мягко взявшись за ладони Тани, аккуратно снимает с себя и опускает вдоль женского тела.

Потом выпрямляется и садится, сурово поджав губы.

— Таня, — говорит мужчина строго, — Прости. Я пьян. И потому немного забылся.

Замутненные поволокой желания глаза Тани открываются. Они смотрят на Олега с недоумением и непониманием, и от этого взгляда ему почти больно. Но он готов к тому, что оскорбивший, девушку кинет ему в лицо обиженное оскорбление и даже, быть может, отвесит оплеуху. И, разумеется, бросится прочь. Но не оттого, что он поцеловал ее, нет. Она тоже хотела этого поцелуя. Она вспыхнула в его руках в одно мгновение и с жадностью отдалась на его волю, как страстно влюбленная и желающая близости женщина.

Но его отказ она не могла не воспринять как оскорбление. Все же это была очень гордая девочка. Импульсивная и при этом умело скрывающая свои эмоции. Очень добрая и ранимая. И наверняка преданная, пусть и совсем юная. Такая, какой была ее мать, Софья, которую Олег когда-то считал совершенством и идеалом.

Да, когда-то… Когда-то это действительно было так…

И это еще одна причина, почему Олег не может позволить себе эту связь, заслуживающую лишь киношного сюжета. Какой бы умненькой не была Таня, она не примет информацию о том, что любимый ею мужчина был когда-то влюблен в ее собственную мать и тем самым был соперником отца.

Но, вопреки его ожиданиям, девушка не возмущается. Не вздергивает гордо носик, не пылает яростью и обидой.

Вместо этого она улыбается — нежно и невинно — и осторожно касается кончиками пальцами собственных губ. Покрасневших и слегка припухших от жадных поцелуев и оттого — еще более желанных.

Таня выглядит растерянной и немного смущенной. Но не более того.

— Почему? — вдруг спрашивает она тихо.

Глава 18.1. Татьяна

Однажды, когда мне было лет 5–6, я увидела у одной девочки замечательную игрушку — невероятно мягкого и приятного на ощупь серого медвежонка с декоративными заплатками на мордочке и пузе. В моих глазах это была не просто игрушка — а самая настоящая ожившая мечта.

Показав эту же игрушку маме в магазине, я не попросила, нет — потребовала, чтобы мне ее купили. И… неожиданно получила отказ! Не то, чтобы мне впервые говорили “нет”, но на этот раз я страшно обиделась и потому устроила самую настоящую истерику — с воплями, криками и валянием на полу. Никогда так не делала, но подглядела в садике, как также ведет себя та самая девочка, счастливая обладательница медвежонка Тэдди, когда той приспичило надеть не сапожки, а красивые розовые туфельки.

В тот день мама присела передо мной на корточки и, уперевшись щекой в кулачок, просто стала молча за мной наблюдать. Кто-то проходил мимо, кто-то — начинал яростно что-то ей выговаривать. Но мама лишь отмахивалась и продолжала… ждать?

Довольно быстро я угомонилась. Если бы моя истерика была настоящей — не наигранной и потому совершенно нереалистичной, может, она бы поступила и по-другому.