Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Почему бы и нет.

Прапорщик усмехнулся краешками губ и кивнул головой в знак согласия. Втащив во флигель труп лейтенанта, а затем майора и шофера, мы направились к центральному зданию. Дверь была закрыта. На осторожный стук нам открыл сонный и недовольный денщик. Стремительное движение руки Пашутина солдат еще увидел, но среагировать на него не успел. Нож вошел ему в горло. Он даже захрипеть не успел, как перчатка "унтер — офицера" запечатала ему рот, а затем последовал новый удар — лезвие ножа пробило сердце. Подскочив, я помог уложить на пол сползающее по двери тело. Помимо него, при обходе первого этажа, мы обнаружили шестерых спящих солдат. Перед тем как подняться по лестнице на второй этаж Мелентьев вдруг снял шинель без погон и бросил ее на пол, оставшись в парадной форме русского офицера. На его груди тускло блеснули два ордена. Мы с Пашутиным переглянулись и уставились на поручика, ожидая объяснений. Ответ не замедлил себя ждать:

— Хватит подлых действий. Пусть германцы видят, что по их души пришел русский офицер, а не подлый убийца.

Не сознавая, а может и специально, он своими словами оскорбил как меня, так и Пашутина. Я тут же мысленно пообещал себе, что когда мы доберемся до своих, то у меня к поручику будет отдельный разговор по поводу этих слов.

Немецких офицеров было восемь человек: полковник, майор, два капитана и четыре лейтенанта. Согнанные в гостиную, в наброшенных на плечи кителях и кальсонах, заправленных в сапоги, уланы, молча, таращили на нас глаза. В их взглядах был страх, смятение и удивление. Их нетрудно было понять. Перед ними стояла такая разношерстная компания: русский офицер в парадном мундире, немецкий унтер — офицер в перепачканной шинели и здоровяк в грязном коричневом пальто. В их глазах проявилось понимание ситуации только тогда, когда поручик достал из нагрудного кармана фотографию, затем сделал пару шагов вперед и на вытянутой руке показал ее им.

— Помните ее?! Вижу, что помните! Это моя невеста! Теперь вы понимаете, почему я здесь?!

Пашутин перевел его слова немцам, после чего последовало несколько секунд полнейшей тишины, а затем раздались выкрики. Мне даже перевода не надо было, чтобы их понять. Они понятия не имеют, о чем говорит этот русский офицер, и никогда не видели эту девушку. Мелентьев какое‑то время слушал перевод Пашутина, потом, натянутым, как струна голосом, сказал: — Значит, вы все утверждаете, что у нас нет доказательств?! Хорошо! Будут вам доказательства! В ночь на семнадцатое сентября вы надругались над двумя русскими девушками. Это случилось на дне рождении командира уланского полка Дитриха фон Клазевица. Полковник, скажите мне: когда день вашего рождения?!

Тот ничего не ответил, глядя презрительно и высокомерно куда‑то в пространство над нашими головами. Наступила тяжелая, тягучая тишина.

— Теперь посмотрим документы господина полковника. В них написано, что он родился именно 17 сентября. Очень странное совпадение. Не правда ли, господа офицеры? А приходил тем вечером в сарай обер — лейтенант Генрих Краузе. Это ты! — и поручик указал стволом револьвером на плотного немца с вытянутым лицом и кривыми ногами кавалериста. — Ты! Наш фельдшер, который сидел в сарае вместе с девушками, очень хорошо описал мне тебя!

Немец, увидев направленное на него оружие, подался назад, при этом инстинктивно выбросил вперед правую руку в жесте защиты.

— Думаете, откуда я все это знаю?! Все очень просто! Ваши болтливые часовые у сарая, где держали пленных, не знали, что один из них знает немецкий язык. Что вы на это скажете?

— Скажу, что вы разыграли глупый спектакль, поручик! Что вы собираетесь этим добиться?! Не понимаю!

Это было сказано по — русски, причем на неплохом языке, капитаном, имеющим римский профиль, усы а — ля кайзер и жесткий взгляд врага. Попадись такому в руки, подумал я, пощады не жди. Он, полковник, еще пара офицеров, выглядели относительно спокойными, что говорило об их силе воли.

— Значит, вы все не совершали насилия над беззащитными девушками?! Вас так можно понять, герр капитан?! А ты?! — он ткнул стволом в молоденького лейтенанта. — У тебя тоже совесть чиста?! Обер — лейтенант Генрих Краузе, ничего не хотите мне сказать?! Капитан Мольтке, вы тоже там были! Так я слушаю вас, господа! Говорите! Оправдывайтесь!

После перевода Пашутина, сразу раздалось несколько выкриков, причем это были не слова оправданий, а возмущение по поводу подлого поведения русских. Я неожиданно понял, что немцы, похоже, еще не осознали ужас своего положения и решил это исправить. Неприкрытый страх в глазах одного из лейтенантов подсказал мне его кандидатуру для психологического эксперимента, который я решил поставить прямо сейчас. Подойдя к нему, я вытащил его из группы немцев, поставил на колени и, ткнув ему в затылок стволом пистолета, сказал: — Одно слово лжи и ты мертв!

Когда Пашутин перевел мои слова, продолжил: — Кто из присутствующих был на дне рожденья полковника?

— Все были.

— Кто насиловал девушек?!

— Я был пьян! И ничего не помню! Не помню! — в его голосе звучали истерические нотки.

— У тебя минута. Помолись перед смертью! — и я щелкнул предохранителем.

— Нет! Нет! Я скажу! Шестеро было! Краузе, Мольтке….

Только он закончил свой список, как воцарилась тишина. Тяжелая, давящая тишина. Я убрал пистолет от его затылка и, обернувшись к остальным немецким офицерам, сказал: — Вот мы и определились с актерами на главные роли в нашем спектакле. Остальные у нас будут зрителями. Теперь дело за вами, поручик.

Мелентьев до этого отрешенно наблюдавший за этой сценой, коротко кивнул мне головой и обратился к немцам: — У кого‑то есть вопросы или пожелания?

— Что вы собираетесь с нами делать?! — резко и зло спросил у него майор, чья фамилия была так же в этом списке.

— То же самое, что мы проделали с дюжиной ваших солдат, пока не добрались до вас! — ответил я ему.

Холеное лицо майора вытянулось и побледнело: — Вы не смеете так с нами поступать! Мы офицеры германской армии!

— Для меня вы бесчестные и подлые люди, разбойники и тати! — резко и зло ответил ему Мелентьев. — Я здесь для того, чтобы восстановить справедливость! Так как мы, русские люди, ее понимаем! Око за око, зуб за зуб!

После перевода Пашутина неожиданно заговорил до этого молчащий полковник: — Ваши действия не соответствуют международной конвенции о пленных. Вы не можете обращаться с нами, не иначе, как только с пленными. Если вы выйдете за рамки этого соглашения, то вы уже не офицер русской армии, а преступник. Подумайте над этим, поручик!

Его голос был сухой, ровный и почти бесстрастный.

— Тогда нам интересно знать ваше мнение, герр оберст, в отношении чести ваших офицеров, которые насиловали девушек?

Пашутин сначала произнес свой вопрос на русском языке, потом перевел его на немецкий язык.

— Это не вам и не мне решать, а имперскому суду! — последовал сухой ответ.

— Я здесь суд, полковник! Михаил Антонович!

Пашутин достал из кармана люгер, аккуратно положил его на пол и толчком ноги отправил к немцам. Оружие скользнуло по лакированному дубовому паркету и остановилось, стукнувшись о сапог капитана. Мелентьев обвел тяжелым взглядом немецких офицеров и сказал:

— Это ваш шанс с честью уйти из жизни!

— Это ваш шанс с честью уйти из жизни, — продублировал его слова по — немецки прапорщик.

Немцы громко, чуть ли не все разом, зашумели. В их лицах, глазах, голосах был неприкрытый страх. Никто из них не хотел умирать. Неожиданно сделал шаг вперед капитан, хорошо говоривший по — русски. В его глазах была непримиримость, ненависть, и еще презрение.

— Перед тем, как вы совершите непоправимую ошибку, хочу вам сказать, что если наши офицеры и совершили оплошность, но не такую, за которую платят смертью, — он сделал паузу. — Мы готовы заплатить за понесенный вами ущерб. Озвучьте сумму компенсации.

Мне захотелось его убить. Взять и пустить ему пулю между глаз.

— Вы…. Вы мерзавец! Подлец! — поручик еле сдерживался, чтобы не нажать на курок. — Как вы могли…!

Я уже знал, что последует за этим и быстро вмешался: — Ты, крыса в погонах! Михаил Антонович, быстро переводи! Хочешь умереть, так я тебе, немецкая сволочь, сейчас это устрою! Тебе куда вбить пулю? В правый или в левый глаз?! Не хотите выбирать, пусть будет правый!

Немцы в гробовом молчании слушали мои оскорбления, при этом искоса поглядывая на побледневшего от гнева капитана.

— Вы оскорбили меня и ответите за это! Но прежде я хочу знать, кто вы?!

— Дворянин и поручик в отставке! Этого достаточно?!

— Я вызываю вас на дуэль, поручик!

— Извольте! Здесь и сейчас! Оружие лежит у вас под ногами!

Спустя несколько минут мы уже стояли на позиции. Прозвучал отсчет, и я нажал курок, как видно чуть быстрее, чем мой противник. Капитан упал на спину и все увидели на его лице черный провал вместо правого глаза. На лицах некоторых из них проступил откровенный ужас.