Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— У меня как‑то в голове все это не укладывается. Разве уничтожая вражеский штаб или арсенал, вы не спасаете жизни сотням наших солдат?! Разве это не подвиг?

— Вы, поручик,… чем‑то похожи на одного человека.

— Кого?

— Моего хорошего друга. Он…. Это произошло это в конце четырнадцатого года. Подпоручик Вольский, под покровом ночи, с тремя добровольцами снял пулеметный расчет австрияков, который находясь на высотке, не давал днем головы поднять, простреливая окопы. И что получилось в результате?! Офицеры полка вместо благодарности отказались с ним общаться, выказав тем самым презрение к его действиям, как недостойным мундира русского офицера. Он, видите ли, не сошелся с ними грудь в грудь в чистом поле, а ударил в спину, по — воровски…. Эх! Да что тут говорить! Оказавшись в положении всеми презираемого человека, Миша не выдержал и застрелился.

— Да это какая‑то средневековая дикость.

— Вот и вы, похоже, понимаете, Сергей Александрович, что война — это суть бойня, кровавая и грязная, а потому допускает применение нечестных приемов. Мне как‑то довелось разговаривать с полковником Генштаба. Он к нам с проверкой приезжал. Так я его спросил: отчего не действовать в тылу малыми отрядами? Так он на меня посмотрел, чуть ли не с возмущением, а потом заявил, что у вас, капитан, неприемлемое понятие о чести офицера, капитан. Неприемлемое, вы слышите?!

Не будучи специалистом в этом вопросе, я наивно считал, что партизанские и диверсионные отряды в тылу врага — это естественно, не говоря уже о разведгруппах, посылаемых за линию фронта. А на поверку оказалось, что в русской императорской армии подобного вида разведки нет и в помине. Мое молчание Махрицкий видно принял за размышления и сам сменил тему: — Сергей Александрович, не берите в голову. Все равно ничего не изменишь. Собственно говоря, к чему я весь этот разговор завел. Может, вы все же откажетесь. Скажите Мелентьеву, что не хотите идти. У моих парней без вас больше шансов будет. Поверьте мне!

— Я иду. Помехой не буду.

— Да я что не понимаю?! Вы идете мстить за свою сестру!

— Если вы еще не заметили, то я вам скажу: по своей натуре я хладнокровен и не имею привычки принимать необдуманные решения.

Махрицкий некоторое время молчал, пристально глядя на меня, потом сказал: — Надеюсь, что все так, как вы мне сейчас сказали.

— Разрешите идти?

— Все, более основательно, будет сказано при общем сборе. Вам следует явиться ко мне в полдень. Идите!

Спустя четыре часа я познакомился с людьми, которые были отобраны для диверсии в тылу врага. Меня несколько удивило одно обстоятельство, что молодых добровольцев в ней было мало. Всего трое. Остальные пятеро люди среднего возраста, до сорока лет.

— Знакомьтесь, — и Махрицкий указал на меня. — Богуславский, Сергей Александрович. Поручик — артиллерист. Воевал. Получил тяжелое ранение головы, после чего был отправлен в отставку. Владеет приемами японской борьбы, отлично стреляет из личного оружия. Вопросы есть?

— У меня есть, ваше высокоблагородие! Можно? — со своего места поднялся коренастый, плотно сбитый солдат.

— Давай, Лещенко.

— Извините, господин, не знаю, как к вам обращаться? — обратился ко мне солдат.

— Сергей. Иду в группе, не как офицер, а как рядовой. Вы это хотели спросить?

— И это тоже. Но мой главный вопрос в другом. Рука у вас не дрогнет, когда придется один на один германца убивать?

— Мне уже приходилось убивать.

— Сразу прошу извинить меня, господин Богуславский, за мой вопрос, — теперь уже подал голос Пашутин. — Наталья Богуславская ваша родственница или жена?

— Сестра.

— Разрешите представиться. Пашутин Михаил Антонович.

Плотно сбитая фигура, массивные кулаки, короткая прическа, твердо очерченный подбородок, сердито — сосредоточенный взгляд. Он мне чем‑то напомнил настороженного бульдога в человеческом образе. Правда, это было мое внутреннее впечатление, потому что, его большие голубые глаза, правильные черты лица и губы, которые, казались, вот — вот расползутся в улыбке, придавали ему вид приятного человека, но даже при этом знаток немецких диалектов никак не походил на рыхлого кабинетного профессора. Наоборот. Плотного сложения фигура прапорщика с широко развернутыми плечами больше подходила борцу классического стиля.

— Рад знакомству, Михаил Антонович.

— Так! — Махрицкий громко хлопнул ладонью по столу, призывая к вниманию. — Слушать меня внимательно! Ставлю задачу перед группой….

После того как мы досконально разобрали поставленную перед нами задачу, а так же распределили обязанности, капитан неожиданно предложил:

— Неизвестно сколько времени вам придется провести среди германцев, поэтому предлагаю всем переодеться в немецкую форму.

После слов капитана наступило молчание. Я не сразу понял его причину и, бросая косые взгляды на разведчиков, пытался понять, что происходит. В это самое время охотники украдкой бросали взгляды на поручика Мелентьева, чтобы узнать его мнение, но тот, молча, сидел, глядя куда‑то в пространство. Первым откликнулся прапорщик Пашутин: — Мне можно подобрать унтер — офицерскую форму?

— Будет вам форма. Кто еще?

Только теперь до меня дошло, что это было своеобразное проявление честности по отношению к врагу.

"И в тоже время идут в тыл взрывать эшелон. Ну, ни странно ли это?".

— А мне германской шинели не найдется? — спросил я.

Капитан криво усмехнулся: — Среди немцев таких здоровяков не водится, поэтому придется вам в своем пальто идти. Кстати, форму вам подобрали?

— Нет такого размера. Сказали, что закажут.

— Больше желающих нет? — он оглядел всех. — Что ж, никого неволить не буду.

После собрания Пашутин вышел вместе со мной.

— Сергей Александрович, хотя нас познакомили, хотелось бы знать больше о человеке, с которым придется идти в тыл германца. Там нам придется, без излишнего преувеличения, спину друг другу прикрывать. Мне бы….

— Не волнуйтесь. У меня спина широкая — прикрою, — оборвал я прапорщика, давая тем самым понять, что не хочу разговаривать.

Тот окинул меня внимательным взглядом, затем сказал: — На нет и суда нет, — после чего зашагал в сторону штаба.

Этим вечером я зашел в лазарет и, найдя там Людмилу Сергеевну, сказал: — Ухожу с "охотниками" в тыл германцу, поэтому у меня к вам будет большая просьба. Если не вернусь в течение десяти дней, отправьте мою сестру в Петербург с санитарным поездом. И еще. Возьмите деньги, а здесь, на бумажке, я написал адрес нашей матери. Дайте ей телеграмму за несколько дней до отправки Наташи.

— Денег не надо.

— Не спорьте.

— Хорошо. Все сделаю, как вы сказали. С богом, Сергей Александрович!

— Не поминайте лихом, Людмила Сергеевна!

После ужина я прилег и незаметно для себя уснул. Разбудил меня рано утром унтер — офицер Саенко.

— Сергей Александрович, поднимайтесь! Вашей группе с передовой приказано в тыл отбыть.

— Зачем?

— Если, как говорят, сегодня германец на нас попрет, то в восемь часов утра жди обстрела. Часа три, не меньше, будет утюжить наши позиции. Не ровен час какой‑нибудь шальной снаряд накроет. Кому тогда к немцу идти? Так что, извольте идти в тыл, Сергей Александрович.

Спустя полтора часа, без пяти восемь, ударил первый выстрел. Вслед ему ударило сразу несколько пушек. Выйдя из сарая, я увидел, как впереди, в метрах ста, в воздух с грохотом взметнулся черно — огненный столб. И это было только начало. Снаряды били не только по передовым позициям, но и в глубину. Временами я чувствовал, как дрожит земля, содрогаясь от многочисленных взрывов. Все чаще между залпами становились слышны истошные крики людей и ржанье испуганных лошадей. Вслед за мной наружу вышло несколько охотников. Со злыми лицами они смотрели на вереницы носилок с ранеными, которых доставляли в раскинувший рядом с нами временный лазарет.

Когда спустя три с половиной часа немецкие пушки умолкли, я тогда понял, что такое ощущение тишины на фронте. Не успел я дать определение этой невесомой хрупкости, как залпами ударили ружья, застучали пулеметы, а следом загрохотали, перекрыв все остальные звуки, русские батареи.

"Похоже, немцы пошли в атаку".

Вернувшись в сарай, сел на лавку и стал ждать. Только спустя шесть часов, во второй половине дня, германское командование поняло, что наступление захлебнулось и приказало отойти на прежние позиции. Мы это поняли, когда над землей разнеслось громкое и раскатистое: — Ур — р-р — а!!!

Почувствовав, что сидение заканчивается, люди зашевелились. Кто‑то вышел покурить, другие стали проверять оружие или амуницию. Люди волновались, но суеты и нервозности ни в лицах, ни в движениях охотников заметно не было. Еще спустя полчаса прибежал молодой солдат, путаясь, в большой и длинной, для него, шинели: — Охотники?! Мне нужен поручик Меленьев!