Анна. Роман в стихах - Александр Дольский

     И где появляется? В чем? В какой предначертанной роли?      

     Чтоб край небосвода плечом царапать в античной неволе?      

     Мне кажутся божьи сыны баранами в стаде авгура.             

     И нет на плечах Тишины, а только -- культура, культура...   

     Учитель, я весел и сир, мне слово твоё -- не для слуха.     

     Но Ты не назвал Этот Мир вместилищем Мёртвого Духа.         

     Да, Ты об одном умолчал, жалея умерших на Небе...           

     И видится мне по ночам -- я песни слагаю в Эребе.           

     И вижу Тебя среди строк вдали от Кромешного Рая...          

     И снова я тут -- одинок, и снова я там -- умираю.           

     В молитве -- в вине и в войне шепчу безнадежные звуки --    

     Мария, на Той Стороне стань Матерью мне Не-На-Муки!         

     Мама Мария! Где я и где ты? Куда летят Наши Синие Птицы     

     и Золотые? С такой высоты о твердь земную легко разбиться.  

     30                                                          

     Окончил я урок свой вящий и прихватил ещё неделю.           

     И дни эрасмией кровоточащей легко в молитвах полетели.      

     31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38                              

     . . . . . . . . . . . . . . . . .

     39. Тель-Авив.                                              

     На берегу Средиземного моря воспоминания о Каспийском       

     Несутся, как думы, морские валы (волна не догонит другую),  

     бросают на твердь тюленят и стволы и пену несут дорогую.    

     До берега катится вал жемчугов, в песке исчезает бесследно. 

     И море их тратит веками веков, горстей не считая последних. 

     И каждого гребня рисунок и цвет чуть-чуть не похож на иные  

     --                                                          

     то венецианского кружева след, то русские вязи льняные.     

     А музыка волн, сколько разного в ней, мелодии греческих     

     мифов,                                                      

     а вот партитуры моцaртовских дней и джаза синкопы и риффы.  

     Вот так же леса на Урале шумят. Тогда замолкают все птахи,  

     берёзы и сосны качаются в лад в ключе и тональностях Баха.  

     И мысли, как волны, одна за другой, дробятся в жемчужную    

     пену,                                                       

     уходят в песок... И один непокой другому приходит на смену. 

     И море легло на моём берегу, мой пульс переняв постепенно,  

     и вот я уже различить не могу, где мысли, где волны, где    

     пена.                                                       

     Великие сроки, безмерный простор, дыханья галактик          

     бесшумны,                                                   

     читается строфами звёздный узор... Богатства такие безумны. 

     Они под ногами и над головой, и нет между нами преграды.    

     Из них я построен, и дух мой живой вернётся в их сны и      

     прохлады.                                                   

     40                                                          

     Февраль. Никто уже не плачет,                               

     чернил не ведает стило.                                     

     Безумие совсем иначе                                        

     в дома российские вошло,                                    

     чем в те года, когда в панёву                               

     для арестантов сухари,                                      

     запрятав у своей двери,                                     

     шли, доверяющие слову.                                      

     Теперь подарен слову дембель.                               

     Всё -- как бы -- на родной земле.                           

     И стоит больше жизни мебель                                 

     и нефть на старом корабле.                                  

     Никто стихов уже не пишет                                   

     так интересно, чтоб читать.                                 

     И у экранов дремлют мыши,                                   

     Мадонну кличут просто -- Мать.                              

     А у меня февраль, чернила...                                

     А ты всегда меня любила.                                    

     41                                                          

     В холодную пору в обществе, привыкшем скорей к еде,         

     чем к дровам, к благоденствию, чем к беде,                  

     родилась идея построить автомобиль                          

     для катания тел богатых, хотя дебил                         

     тоже может владеть и грудью, и задницей, и пупком,          

     и миллионами. И никакой партком,                            

     ни Ахиллес, ни Ганнибал, ни Навуходоносор                   

     не оттащить сосущего грудь истории. Мегаполиса сор          

     метёт по стрит, авеню, по рю де Верню,                      

     хоть я, как сочинитель, часто порю херню.                   

     Но в этом случае и чист, и мудр как митрополит,             

     у которого, что-то с похмелья внутри болит.                 

     Я знаю что, хоть не может этого знать никто,                

     кроме тех, кто в Вифлееме видел Звезду, идя в пальто        

     по каменистой пустыне и запросто мог понять --              

     смотрит Звезда на пыльного пилигрима,                       

     смотрит загадочно, неповторимо...                           

     И это смотрела Мать...                                      

     42                                                          

     Прощай, читатель терпеливый,                                

     меня роман мой утомил,                                      

     я много времени и сил                                       

     потратил на сюжет счастливый.                               

     Но -- ах! увы! и Боже правый!                               

     в повествованье грех и боль                                 

     врываются. И ты изволь                                      

     сюжет по их указке править.                                 

     Я сам не в силах управлять                                  

     капризной фабулой. Жестоко                                  

     всегда влиянье порока.                                      

     Не повернёшь потери вспять.                                 

     Но поразмыслив, как Близнец,                                

     прощаться я пока не стану,                                  

     поскольку шепчет неустанно                                  

     над ухом мне стихи Творец.                                  

     А жизнь в конце или в начале                                

     всегда в любви, всегда в печали.                            

Глава XI

     Предуведомление                                               

     Чем больше живёшь,                                            

     тем меньше хочется жить,                                      

     чем больше пьёшь,                                             

     тем больше хочется пить,                                      

     чем меньше живёшь,                                            

     тем меньше хочется пить,                                      

     чем меньше пьёшь,                                             

     тем больше хочется жить,                                      

     чем меньше пьёшь,                                           

     тем меньше хочется пить,                                    

     чем меньше живёшь,                                          

     тем больше хочется жить,                                    

     чем больше живёшь,                                          

     тем больше хочется пить,                                    

     чем больше пьёшь,