Миссия "Звезда Хазарии" или "Око Кагана" - Андрей Онищенко

– Ты свободен, Аджи хан, я дарю тебе жизнь, иди, людское презрение хуже смерти. Ты наказан достаточно!

Илья опустил занесенную для удара руку, повернулся к поверженному противнику спиной и зашагал в сторону к Кара-Кумучу. Почувствовав свободу, Аджи хан поднял голову. Такого позора он не испытывал никогда в жизни. Душу переполняла лютая ненависть, а кровавый туман застилал глаза. Пытаясь хоть как-то смыть позор и отомстить сопернику, хоть и подлым способом, он вытащил из голенища сапога небольшой нож и молнией бросился к ничего не подозревающему Илье, занес для удара руку, целясь под левую лопатку.

– Илья, сзади…, – едва успел прокричать Кара-Кумуч.

Илья резко обернулся и выставил вперед руку с мечом. Клинок, пробив броню, прошел насквозь через грудную клетку и уперся гардой рукояти в панцирь.

Аджи хан выронил нож, упал на колени у ног Ильи и ухватил руками торчащую из груди рукоять меча.

– Ты не разочаровал меня. Я ожидал твоего подлого удара, Аджи хан, теперь, ты наказан сполна, – тихо произнес Илья. – Может быть сейчас, когда тебе осталось жить считанные минуты, ты все же облегчишь свою душу и скажешь, где прячешь Ай-наазы?

Хриплые бульканья вырвались из груди, горлом пошла черная кровь. Поверженный хан упал на землю. Илья опустился на колени перед ним.

– Абаасы! Она у него в дальнем кочевье. Немой Вайлагур проводит тебя, – едва слышно, через силу прохрипел умирающий Аджи хан и навеки закрыл глаза.

В глубоком раздумье стояли собравшиеся на совет ханы и вожди родов. Каждый из них думал о своем, но все как один были поражены исходом суда Великого Тэнгри. С болью в сердце взирал мудрый Ата хан на происходящее. Он давно предчувствовал гибель союза куманов и прекрасно понимал, что если сейчас ханы разбредутся по Великой Степи, то кто-то из них, снова затеет опасную игру и попытается оспорить власть Великого Хана.

ГЛАВА 13.

Убогая юрта на дальнем пастбище, хуже самого бедного пастушечьего жилья в родном стойбище. Маленькая, с потемневшими от старости и грязи хмурыми войлоками, с низким, закопченным потолком, она казалась Ай-наазы просторной и светлой, потому, что хорошо и спокойно было здесь. С тех пор, как немой Вайлагур привез ее сюда и оставил на попечение старейшины, Ай-наазы никто не тревожил, но охраняли хорошо, о побеге не могло быть и речи. Ни Аджи хан, ни ненавистный Абаасы, ни разу не наведывались на это отдаленное пастбище. Время шло, и оно вселяло надежду в сердце несчастной девушки надежду, что отец и брат ее обязательно найдут.

Прошло всего несколько дней в неволе, а внутреннее пространство тесной юрты словно расступилось, ее клетка стала неузнаваемой. Вместе с Янкой, внучкой старейшины, девочкой-подростком, которая прислуживала ей и скрашивала одиночество, Ай-наазы выскребла и вымыла стены и потолок закопченной юрты. Наблюдавший за ее работой старейшина Карахар, только дивился, как ловко ханская дочка делает непривычную для нее черную работу. Поддавшись отцовским чувствам, он подарил ей старое расшитое покрывало. Ай-наазы накрыла им свою постель, свежими ветками кустарника и полевыми цветами украсила стены и, первый раз, за все это время, улыбнулась. В ожидании Янки, достала из притороченной к стенке юрты сумы рукоделье, уселась на постели и забегала иголочкой по куску материи, выводя замысловатый узор.

– Как хорошо, что есть хоть шитье, – думала она, – без него я бы не знала, чем здесь заняться.

Шум шагов заставил ее оторваться от работы. На пороге показался старейшина Карахор, который прошел внутрь и сел на циновку напротив Ай-наазы.

– Тебе чего-нибудь нужно, дочка? – задал он свой вопрос.

– Где Янка, почему она не приходит?

– Мать послала ее в степь нарвать дикого лука.

– А мне, можно с ней?

Старик отрицательно покачал головой.

– Тебе нельзя покидать пределов кочевья. Если ты сбежишь, Аджи хан с нас головы снимет, не пощадит ни меня, старика, ни женщин и детей малых. Так, что прости меня за неволю, не могу я ослушаться хана.

Ай-наазы тяжело вздохнула.

– Не стоит думать о неволе, дочка. Вчера прискакал гонец от хана и оповестил меня, что на днях прибудет твой жених.

– С чего бы это? – возразила она, – я отказалась от брака с Абаасы, а силой он не может меня заставить. Разве тебе не ведомо это?

Старейшина промолчал.

– Никому неведомо, что готовит человеку его судьба, – отозвался он, наконец, и грустно посмотрел на Ай-наазы.

– То правда, – согласилась девушка, – чего загодя печалиться. Тут я у вас в безопасности, а в скором времени брат приедет за мной и заберет меня.

Старейшина поднял голову и с глубокой скорбью посмотрел ей в глаза. В раздумье он уставился на ее вышивание, на иголку, которая проворно бегала по тканому полотну в ее умелых руках, затем он печально произнес:

– Мужайся дочка! Вчера на священной горе был ханский совет. Гонец говорил, что Аджи хана избрали нашим Великим Ханом!

На Ай-наазы было жутко смотреть. Она осознала до конца всю тяжесть своего положения и побелела, как полотно. Отложив работу, она подняла к небу невидящий взор. Сердце ее, умевшее не только любить, но и страстно ненавидеть, молчало. В ушах стояла только лишь тишина, взорвавшаяся в этот момент на сотни раскатов грома. И горькие слезы боли, тоски и отчаяния хлынули из ее глаз.

– Не переживай так, дочка, все еще будет хорошо, – утешал ее старейшина, ты молись, молись Тэнгри, он любит справедливость! Янка скоро вернется, и я отправлю ее к тебе, – произнеся эти слова, он тихонько покинул юрту.

Набрав полную корзину сочных стеблей дикого лука, Янка не спеша, возвращалась домой. День клонился к концу.

– Нужно спешить, – подумала она, – отец и братья, наверное, уже пригнали скот, а мама ждет меня, чтобы начать дойку.

Но ей так не хотелось возвращаться назад. Поднявшись на вершину высокого кургана, Янка села на камень передохнуть. Кочевье располагалось у подножья холма, а с вершины открывался такой дивный вид. Скот уже давно вернулся домой. Усталые мужчины и мальчишки разбежались на отдых по своим юртам, а женщины принялись за работу.

Перевернув лежащий под ногами камень, Янка, заметила что-то копошащееся под ним в земле. Сорвав стебелек сухой травы, она осторожно поковыряла концом в лунке. На свет сначала показались щупальца-клешни, затем из грунта все тело, покрытое хитиновым панцирем и под конец, появился хвост, оканчивающийся загнутой вверх иглой. Полностью выбравшись из-под земли, ядовитая тварь замерла, словно оценивая сложившуюся ситуацию вокруг. Не найдя достойного соперника, скорпион попытался улизнуть. На его брюшной стороне тела крепились шесть пар конечностей. Высоко задрав хвост, и быстро перебирая лапками, он направился в сторону, в надежде найти другой камень, под которым можно было бы скрыться от дневного зноя и дождаться спасительной ночи. Но дети, они во все времена одинаковы и Янка была не исключением. Играя со смертью, она раз за разом переворачивала прутиком ядовитую тварь на спину и так увлеклась этим занятием, что позабыла счет времени. Очнулась она только тогда, когда внизу послышалось ржание чужих лошадей.

Странные люди пришли в их кочевье, лица у всех были одинаково замотаны тряпками. Из какого они были рода, девочка разобрать не смогла. Внутреннее чутье остановило ее, и она решила переждать приход гостей на вершине кургана. Спрятавшись за большой камень, напрочь позабыв про скорпиона, она внимательно наблюдала за происходящим. Дедушка принял гостей спокойно, без тревоги. Весь народ стал собираться у юрты старейшины, поближе к приехавшим. Сначала все было тихо, дедушка что-то говорил гостям, а затем началось непонятное. Янку со страшной силой потянуло туда, вниз к своим, но она не побежала сломя голову, а осталась на месте, побоявшись, что родители ее накажут.

Прибывшие гости стали без разбора резать всех под подряд. Убивали спокойно, деловито, словно баранов. Со стороны казалось, что мужчины ее рода даже не сопротивляются. Несколько человек попытались убежать, но их догнали и зарубили. Отец и дедушка схватились за оружие, но тут же были сражены на повал, а остальные, чуть ли не сами подставляли горла под острые клинки. Затем убийцы начали зачем-то разбрасывать стрелы из колчанов, один из них вытащил из юрты упирающуюся Ай-наазы, бросил поперек седла своего коня и резко сорвался с места. Следом за ним, незваные гости, посеявшие смерть, под покровом наступившей темноты углубились в степь.

На синем, ослепительно синем небе, полыхало огнем августовское солнце. Из края в край по его диску были раскиданы ветром, редкие, неправдоподобной формы, причудливые облака. По сторонам дороги, словно в вымершей от зноя степи, с устало полегшими от жары травами, тускло, безжизненно блестели солончаки. Дымчатое трепетное марево над дальним горизонтом, и такое безмолвие вокруг, что издалека был слышен посвист сусликов, а в горячем воздухе стоял сухой шорох крылышек перелетающей саранчи, наполняли душу скорбью и предчувствием беды.