Спасти Батыя! - Наталья Павлищева

– Дочери мои, почему не вижу вас в стенах храма?

Едва ни ляпнув «чего я там забыла», я принялась валять дурочку:

– Какого храма?

– Христианского, – ничуть не смутился тот.

Сильвия немедленно пнула меня в бок:

– Чего он хочет-то?

Разговор шел по-монгольски, потому подруга не понимала, но необходимость перевести ей избавила меня от ответа на поставленный вопрос.

– Он интересуется, почему мы не ходим в его храм.

Сильвия фыркнула:

– Чего я там забыла? Я в храме бываю два раза в год: на Рождество и на Пасху!

Вообще-то это звучало странно из уст человека, намеревавшегося вступить в рыцарский орден. Я знала рассказы Вятича о строгих постах и многих часах молитв в ордене. А подруга действительно не слишком утруждала себя ни тем ни другим, что-то я не помню вообще ничего на эту тему… Боюсь, с таким религиозным рвением Сильвии даже головы убитого дракона окажется мало для посвящения в рыцари.

Но сейчас важнее было другое: священник понял мои слова и ответ подруги, он чуть усмехнулся:

– Посещать храм нужно не дважды в год, а каждый день.

Теперь не понимал Карим, пришлось переводить ему. Интересно, кто у кого переводчик, в последнее время таковой являюсь я, то и дело перевожу Кариму от Сильвии, а Сильвии от Карима.

– А мы в другую ходим! – заявила Сильвия и потащила меня в сторону.

Глаза священника внимательно следили за нами. Неприятный взгляд…

Вот еще такого надзора нам здесь не хватало!

– Карим, ты какой веры?

– Крещеный.

– Дяденька спрашивал, почему мы к нему в церковь не ходим? Ты почему не ходишь?

– Не знаю, не до того было…

– А надо бы, – вздохнула я. – Только вот к этому мне совсем не хочется.

– Здесь две церкви, надо узнать, в какой он, и ходить во вторую, – нашла гениальный выход моя подруга.

– Если я не ошибаюсь, то здесь много христиан несторианского толка. Это ближе к православию.

– Развели всяких «славиев», – проворчала рыцарша.

Мы поступили, как предложила Сильвия. Через пару дней она объявила, что тот противный священник в церкви, что слева, значит, нам в правую. Интересно, что я там буду делать, я же ничего не понимаю? Но особенно волноваться не пришлось, таких непонимающих оказалось пруд пруди, да и особого рвения мы все равно не проявляли.

За нами была установлена тотальная слежка, это обнаружилось довольно легко и было очень неприятно. Когда за каждым твои шагом, за каждым походом на базар следят внимательные глаза, становится не по себе, сначала я бодренько шутила, мол, надо же, какой эскорт, как у важной особы, потом почти сникла. Ясно, что при таком раскладе никто ничего сделать мне не даст, ни убить хана, ни наоборот, предупредить об опасности я не смогу. И зачем тогда я здесь? Ненавижу роль елочной игрушки, висеть для всеобщего обозрения не для меня.

Услышав такое рассуждение, Сильвия вытаращила на меня глаза:

– Тебе угрожает виселица?!

– Тьфу на тебя! С ума сошла? Просто терпеть не могу ничего не делать неделями. Хоть бы уж зима скорей закончилась!

Пару раз с нашим почетным эскортом Сильвия разбиралась самостоятельно, то есть попросту била. Пару раз били ее. На вопрос о том, что за синяк под глазом, только огрызнулась:

– Даме дорогу не уступили?

– Живы остались?

Подруга хохотнула:

– Но запомнят надолго.

Это произошло, пока я лежала больной. Простыла и больше недели температурила и «бухала» так, что спать не мог весь караван-сарай. Конечно, меня всякими народными средствами быстро поставили на ноги, но пролежать две недели под кучей одел и меховых шуб пришлось.

Жизнь была странной, мы словно чего-то ждали и маялись от безделья. В караван-сарае было полно народа, несмотря на жгучие морозы, то и дело откуда-то приезжали купцы, привозили товары. Конечно, торговля в основном шла продуктовая и скотом, просто при минус тридцати и ниже не слишком посидишь с разложенным товаром, это не Самарканд.

Холодно было ужасно, а еще донимал ветер, из-за него казалось, что мороз много сильнее. В город привозили огромные возы красного ивняка для отопления, но все равно было холодно и потому противно. Разве можно натопить веточками и кизяками? Постепенно холод проникал в само нутро, я стала вспоминать блокаду Ленинграда, выходить никуда не хотелось, было одно желание: сесть у очага, закутавшись, и сидеть.

А ведь зима только начиналась, я растение теплолюбивое, мне температура ниже плюс двадцати в помещении уже некомфортна, я просто вымерзну, погибну, как мамонты… Хотя они, наверное, не из-за холода погибли.

Почетная пленница

Помощь пришла, откуда не ждали.

Первая новость для меня была не слишком хорошей: Гуюк собирался отбыть из Каракорума в объезд своего улуса. Нашел время! Я прекрасно понимала, что это для хана очень опасно, но отправиться за ним вроде по делам, чтобы где-то перехватить и предупредить, тоже не могла.

А Великая хатун распорядилась: находиться в Каракоруме, пока она не разрешит уехать. Я даже ахнула, вот ведь дрянь! Нарочно оставляет меня при себе, когда Гуюк уезжает, чтобы я не смогла его предупредить. Но я уже поняла, что просто не в силах помешать убить хана, а потому дергаться перестала. Теперь главным было осторожно пересидеть самой и выбраться из этого змеиного логова живой.

Мало того, Огуль-Гаймиш пожелала, чтобы я жила у нее!

– Как это?

– Тебе выделят отдельную юрту рядом с юртой хатун.

Во дела…

– Но я не одна.

– Кто еще с тобой?

Советник мог бы и не спрашивать, боюсь, что они уже знали биографию Сильвии лучше, чем я свою собственную. Их скорее интересовало, кого я считаю своими людьми, а кто просто прибился по пути. Я почувствовала возможность избавиться от Анюты и даже обрадовалась.

– Со мной подруга Сильвия и толмач Карим.

Советник уставился на меня долгим изучающим взглядом. Ха, дорогой мой, нечего меня буравить, я не такие взгляды видела!

Попробовал бы врать преподавателю, когда тот на экзамене в ответ на очевидную глупость напоминает, что на лекции говорил с точностью до наоборот, и если я не помню, значит, просто не посещала занятия. Тогда я, честно глядя в глаза, ахала, мол, не может быть, так вы это имели в виду?! Я действительно не поняла, думала, что вы говорите, как не надо… Ах, простите, в следующий раз буду внимательней…

Или когда зловредный доцент Маштаков, у которого был пунктик по поводу посещаемости, ехидно интересовался, как часто я бывала на его лекциях. Получив в ответ честное-пречестное заявление, что практически на всех, он глядел взглядом голодного удава и хмыкал, мол, как же не заметил столь эффектную особу? Я прижимала руки к груди и вдохновенно шептала: