Спасти Батыя! - Наталья Павлищева

Ему намекали, что ханом сделала мать, что это стараниями Туракины его вознесли на белой кошме? Что ж, он, как волк в стае, готов доказать свою силу, готов перегрызть горло любому, кто еще усомнится в его праве на белую кошму. Он поставит этих заносчивых ублюдков на место! Бату признает его Великим ханом или умрет. Он будет убивать каждого, кто хоть на мгновение усомнится в его происхождении и его праве так называться! Будет их казнить! Ломать позвоночники! Резать! Рвать собственными зубами! Жечь, пока не останутся только покорные!

А Бату привяжет к хвосту поганой клячи и заставит протащить сквозь строй всех собранных вместе чингисидов, чтобы каждый, каждый плюнул в его ненавистную рожу! Кто не плюнет, последует за Бату!

Заснуть до самого рассвета не удалось, успокоиться тоже. Тяжелый осадок от сна, сгоревшего идола и собственной злости не исчез даже с первыми яркими лучами, он давил на сердце, давил на ум, поганил душу. Однако встать на колени и помолиться, как учил священник, тоже не хотелось. Наоборот, очень хотелось раздувать огонек этой ненависти, как иногда хочется расковырять ножом начавшую заживать рану, словно одной болью можно избавиться от другой.

Хатун была одета необычно: в мужскую одежду, только бохтаг на голове выдавал в ней замужнюю женщину. На коне держалась отменно, словно и родилась в седле. Я мысленно усмехнулась, вот оно, монгольское воспитание, талант не пропьешь. Огуль-Гаймиш цепко оглядела моего коня и меня саму, видно осталась довольна, хмыкнула и сделала знак, чтобы я тоже садилась. Так же внимательно наблюдала, как я птицей взлетела в седло (вот всегда любила этакий шик, в седло нельзя забираться, в него нельзя садиться, туда надо взлетать, как бы это ни было трудно), снова едва заметно дрогнули и без того насмешливые губы.

Она неслась вперед, не оборачиваясь, прекрасно понимая, что мы следом. Хатун, видно, ездила часто, потому что окрестности знала хорошо, чувствовала себя уверенно. Вообще-то это оказалось приятно: мчаться по степи, не оглядываясь на остальных, мне тоже понравилось. В караване такого не позволяли, особенно после убийства купца, по горам не поскачешь, а здесь можно, Великую хатун небось охраняют, значит, и меня тоже.

Ветер свистел в ушах и выжимал слезы из глаз, но я не отставала, вдруг она меня таким образом проверяет?

Наконец Огуль-Гаймиш замедлила бег своего коня, а потом и вовсе остановилась. Хатун оглянулась на меня, весело засмеявшись. Мы были вдвоем, остальные сильно отстали. Сделав знак, чтобы я подъехала ближе, она похвалила:

– А ты сильная! Ты не рождена в степном племени, но в седле держишься легко, значит, ты воин. Зачем ты здесь?

Меня не обыскали в этот раз, то есть у меня запросто могло быть оружие, охрана далеко, пока подъедет, я могла бы ее убить, но хатун не боялась. И я ответила вопросом на вопрос:

– Хатун, ты меня не боишься?

Несколько мгновений она просто смотрела, потом губы насмешливо дрогнули:

– Тебе нужна не я, тебе нужен Великий хан. Зачем? Убьют его и без тебя.

Я чуть не икнула от неожиданности.

– Наоборот, хочу предупредить, чтобы был осторожней.

Огуль-Гаймиш резко отвернулась, и без того узкие глаза превратились в щелочки, зло блеснув.

– Он хотел сделать Великой хатун Сорхахтани!

Вот оно что… хатун отравит мужа за то, что он решил жениться на ее сопернице? Я вдруг отчетливо поняла, что если вернусь с этой прогулки живой, то только чудом, и решила идти ва-банк.

– Но если его убьют, Великим ханом станет Бату.

Бровь красавицы приподнялась почти недоуменно:

– Нет! Бату останется в своих степях, а в Каракоруме править буду я!

Я вспомнила, что так и будет, Вятич рассказывал (к моему стыду, я не помнила этого из школьного курса истории), что Огуль-Гаймиш правила даже дольше самого Гуюка, пока Батыю не удалось продавить избрание Мунке. Но Мунке – сын Сорхахтани, и, кажется, именно он приказал казнить Огуль-Гаймиш. Ой-ой… вот это перипетии!

– Тебе нужно опасаться Мунке…

И снова глаза красавицы блеснули:

– Не Мунке, а Сорхахтани.

Меня уже заботила другая мысль: значит, ей самой выгодна смерть Гуюка, не она ли отравит? Ну и бабы в этом Каракоруме.

Но к нам уже приближались остальные всадники, их было слышно за спиной, разговор пора заканчивать.

– Ты убьешь Гуюка?

А что, если это последний вопрос в моей жизни?

– Зачем, у него и без меня друзей хватит.

– Друзей?

– Да, предают друзья, враг он и есть враг, его видно издалека, а тайными врагами могут быть только друзья. Многим выгодна смерть Гуюка, я не буду защищать, и ты не вмешивайся. Если жить хочешь.

Жить я очень хотела и подумала, что если уж жена не мешает, то чего я полезу? Может, уже хватит вмешиваться в чужую историю? В конце концов, я для чего сюда отправлена? Чтобы покончить с Гуюком. Если это сделают без меня, то к чему рисковать своей шкурой?

– Почему ты предупреждаешь меня?

Сопровождающие были уже совсем рядом, хатун снова насмешливо сверкнула глазами:

– Потому что ты хорошо держишься в седле!

Последние слова она уже договаривала вполоборота, делая знак остальным, чтобы следовали за нами.

– Смотри, как красиво! – Ее рука с кнутом, зажатым в кулаке, обвела вокруг.

Я согласилась, но только из вежливости, вокруг была степь с оврагами и какой-то горушкой на горизонте.

– Нет, ты больше любишь лес, ты не в степи родилась!

И снова скачка, но на сей раз хатун не стала меня дожидаться, она подпустила к себе сопровождающих и, практически не обращая внимания на мою скромную особу, направилась обратно к своему дворцу. Остальные тоже старательно не обращали внимания на «эту уруску».

Ну и что мне делать? На всякий случай я доехала до дворца, но поскольку внутрь не пригласили, отправилась восвояси. Никто не задержал. А что, если они потом обвинят в неуважении к Великой хатун? Они вполне могут…

На подъезде к караван-сараю меня встречала Сильвия. Я метнулась к подруге:

– Что случилось?!

– С тобой?

– Почему ты здесь?

– Тебя встречаю.

Я с трудом выдохнула.

– Зачем, Сильвия?

– Беспокоилась.

Рынок Каракорума похож и не похож на самаркандский базар одновременно. Здесь тоже многоязычие, пестрая толпа, гвалт, рев верблюдов, ржание, блеянье, самые разные запахи, звуки, цвета… Но он какой-то весь с оглядкой на дворец, что ли?

Как и везде, базар – центр общения, здесь можно встретить кого угодно.

Здесь мы встретили (хотя уже через пару минут у меня создалось впечатление, что это нас встретили) христианского священника. Он осенил нас с Сильвией большим серебряным крестом и, видно, ожидал, что подойдем к ручке, а потому был неприятно поражен, что делать этого не стали.