Серп демонов и молот ведьм - Владимир Шибаев

Весь макет был перевернут, будто вывернутая наизнанку визжащая кошка. Посреди первой полосы диагональной фотографией стоял кривой сухоногий мальчик лет десяти с дебильными круглыми глазами, оттопыренными ушами и невозможной улыбкой. «Мальчик МИТЯ вернулся к тебе из космической дыры под холмом за помойкой и спросит ЗА ВСЕ», – возвещала китайской грамотой подпись, рамкой окружавшая новую икону. Все полосы газеты, напечатанной на страницах разного, от желтого до голубого, отлива бумаге, горели яркими сенсациями и броскими, вызывающими позыв впиться в текст призывами: «А ты еще не записался в очередь на анализы кармы в Академию им. Семи смертных грехов? Акция». Встречались под мелкими заметочками, жмущимися по краям, и знакомые имена коллег, вполне приличных ребят и девчат, но что они понаписали – могли только в трансе, под гипнозом или после поцелуя шаровой молнии. Читать все это было невозможно. Монахини, богомазы, раскаявшиеся расчленители деток, делящиеся рецептурой знахарки и сводницы, камлатели и ловцы подземных душ густо, как осы трупик, облепили гнилое тело газетенки. Минут через десять Сидоров в изнеможении бросил газету на пустую лавку.

– Да плевать, – сказал он, скривившись. – А вы что? Фоточки проглядели?

Хрусталий еще поворошил пальцами отпечатки:

– Обычное дело.

– Какое обычное?

– Просто, – сообщил. – Вот, вижу, подлодка, хорошо снята чуть сверху-сбоку. В окиани.

– Ну!

– Где ну? Адмиральчик маленький, как все на лодках, позирует. Улыбается. Волна, другие широты.

– А чего это адмиральчик, – со змеиной улыбочкой справился журналист, – чего он руку держит, будто кого обнял за плечи?

– Так и обнял, – не мигнул наглый Ашипкин. – Вон, пришельца обнял.

– Пришельца… Одного или сразу семью?

– Ну да, обычного, как они все. На второй фотке руку этому протянул, жмет. Как на прощании военных дружеских визитов. И вон сверху тарель ихняя зависла, воду баламутит, гонит волну…

– Какую волну? – в ужасе переспросил Сидоров. – Какие пришельцы? Чего Вы тут, на этой пустоте напридумали! Знаете, я считал, что у Вас пока зрение не затронуто. Как они выглядят, эти… – добавил он, сбитый, ерунду.

– Обычные пришельцы. Ихние морские разведчики, чуть лопоухие. А что?

– Знаете, глаза вас обманывают, – протянул журналист. – У нервных… у подверженных людей зрение само… наоборот.

– А вот и наоборот, – злобно улыбаясь, кинул болтовик. – Обычные людики, они видят, что увидели. А нервные, с сорванной резьбой, видят, что есть, – и собрался сунуть фотки в карман куртки.

– Это отдайте, – протянул руку научный обозреватель.

– Может, у меня? На складе… курьезов, – квасливо сморщился Хрусталий, меля уже невозможную ерунду. – За семью печатями, за броней нашего промышленного комплекса, космического, Экскалибуром не вскроешь. Допроявим Вам, все и увидится.

– Нет, дайте. Я еще погляжу, может… в глазах пелена, – и сунул фотки в объемистый рюкзак, который тащил с собой.

– А вот и Снегири, – радостно, перестав дрожать и кукситься, возвестил господин Ашипкин, будто бывал здесь по два раза на дню.

С добрый час исследователи бродили по то ли засыпающим, то ли очнувшимся от обморока улочкам поселка в поисках аллеи Дятлова. Доброхоты посылали их в самые разные места, то к заросшему холодному пруду, то к придорожному кафе с заколоченными окнами. Но аллея, узенький тупичок с двумя рядами кургузых домиков, все же отыскалась в зарослях шиповника среди поникшей крапивы и вымахавших в два роста борщевиков, осыпавших и сложивших уже свои белые головы. Какая-то тетушка, в шароварах и майке, по виду «Турист СССР», и с пустым ведром, на дне которого одинокой нотой мяукал котенок, ткнула рукой в далекую веранду с пристроенной к ней фанерной выгородкой.

Узкая тропка, ведущая от щелкающей, отваливающейся калитки, с трудом вилась в туннеле перезрелых зарослей шиповника. Хрусталий дернулся и, укушенный колючкой, вскрикнул, а потом взялся сосать рассеченную ладонь. На веранде стояли два ведра, скамья. На столе, укрытом плешивой клеенкой, сушились луковицы и ползал поздний, отцветающий шмель.

Сидоров постучал в фанерку комнатной двери, но их встретило молчание. И путешественники тихо сунулись в комнату. В углу, возле маленькой русской печки, мелькающей дряблым огоньком, в кресле гэдээровского образца, с деревянными стершимися подлокотниками, сидел человек, кормивший печку листками бумаги, которые он перед кормлением покрывал быстрыми каракулями. Человек был длинен, худ, как сломанная стремянка, на которую напялили робу рыбака, возраст имел самый фантазийный, от сорока до ста сорока, и мог бы удивить всем, кроме головы. Тут дивиться было уж совсем невмоготу – странный ярко-желтый череп без лба был украшен двумя турмалинами горящих отсветом печки глаз.

– Здравствуйте, – голосом стоящего в одной клетке с отощавшим тигром вытянул из себя Сидоров, а Хрусталий лишь поперхнулся слюной и вновь лизнул проткнутую ладонь.

– Чая нет, – хрустящим, как надкусываемый ранет, голосом выдавил человек-мумия, продолжая строчить и швырять в огонь листки. – Кипяток… сахар. Чай скоро принесут.

– Кто? – наконец-то сумел обрести голос Ашипкин.

– Соседская дочь. Отец, профессор-энтомолог, наловил. Она продает бабочек из коллекции… на вокзале… ездит… и вот. Чай, хлеб, – ученый поднял на пришельцев туманные глаза, – Кормит христаради. Иначе мы тут все бы… богу душу.

Хрусталий поперхнулся кровавой слюной.

– А вы что делаете? – спросил журналист, снимая рюкзак с плеча. – Что жгете?

– Промежуточные результаты, – ответил ученый, суя в голодный огонь очередной бумажный блин. – Промежуточные никому не нужны. Начало и конец. Вот и все. А вы что тут делаете? – неожиданно спросил он.

– Я журналист, приехал от крупнейшей газеты.

– Интервью не даю, – отрезал членкор.

– Очень интересуюсь вашими после…

– Интервью не беру, – прервал излияния Триклятов.

– Вы Триклятов? – тихо спросил Хрусталий.

– Внешне да, – счел долгом вежливости ответить оригинал. – И по паспортным, и по внешним входным и выходным данным.

– Выходным дням? – поразился, не расслышав, инженер-переводчик. – А по будним?

Физик Общей земли впервые взглянул на вошедших.

– Сели бы, если кипятка не хотите, вон табурет и стул. Только осторожно с посадкой.

– Вы не жгите, нам отдайте, – предложил вдруг ни с того ни с сего Ашипкин. – Мы Мише Годину отдадим… Вашему…

Ученый пожевал усохшие улитки губ:

– Один из газеты, а другой?