Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Спускаться по крутому склону в шлепанцах было неудобно и днем, но сейчас это превратилось в весьма трудную задачу, тем более, что в Пакавене с утра шел дождь, и тропинка еще не просохла. На половине дороги я услышала слабый треск ветки и обернулась. На верхней кромке оврага, где сквозь сосны просвечивала луна, обрисовывался мужской силуэт. Сначала я решила, что меня догоняет Андрей, однако, вглядевшись в темноту, я увидела то, отчего мои волосы зашевелились у самых корней. Я узнала эту большую черную тень, потому что видела ее во вчерашнем сне, когда хотела найти своего любимого и обрести утерянную смертную душу. Еще несколько секунд, и тень стала спускаться ко мне, а я, сбросив шлепанцы, скатилась вниз и побежала к автобусной остановке.

— И девушки дворовые пропадать стали, — вдруг донесся голос княгини Шумской, и это была та самая фраза, которую я не расслышала на метле из-за происков своего игривого родственника.

Андрей уже огибал дорожную петлю, и я остановилась рядом с ним.

— Ты куда? — спросил он, — и почему босая?

— И вообще, что случилось? — добавил он тут же, вглядываясь в мое перепуганное личико.

Я глотнула воздух, лихорадочно соображая, как бы выпутаться из ситуации, но в это время на дорогу вышла веселая компания верхне пакавенцев, и родной голос произнес:

— Давайте с нами на пляж!

— Мне тоже захотелось на пляж, вот и решила перехватить тебя по дороге, — сделала я хорошую мину при плохой игре, и мы прошли по шоссе вперед за автобусную остановку, свернув на пляж у почты.

Правила, как говаривали на скотном дворе Оруэлла, всегда создаются для того, чтобы создатели нарушали их, и надевать купальники в лунном свете представлялось нелепым, но мы поглядывали на берег, чтобы оппозиционеры из Нижней Пакавене не прихватили бы нас на месте преступления. Вода нежно скользила по освобожденным телам, и мы пытались утопить маленькие оранжевые буи у запретной черты, где днем разъезжала спасательная лодка, но они упорно всплывали, как родительские запреты, и стальные тросы, приковывающие их к кляклому черному дну, вытягивались в привычную ровную линию.

Философия этих спасительных предметов не отличалась сложностью, и можно было бы посмеяться над этим, но, когда ледяной ужас сковывал озеро, и им было стыло и тесно, как в зэковском вагоне, мы отсиживались в теплых ватер-клозетах, и, страшась представить себя зимой в Пакавене, отрицали саму зиму.

Окажись в полынье, мы бы тоже упростились до одной мысли — дожить до весны и дожить любой ценой.

Барон, вот, посетил как-то раз Пакавене зимой, и сам был не рад этому.

А летом у страшной черты разъезжала казенная лодочка, и года три назад спасением на водах занимались хозяйские близнецы, и туристки готовы были утонуть, чтобы только попасть на лодочку, но единственной женщиной на борту бывала их сестра Лайма, и это был клуб с ограниченным членством — не более трех, и братья слегка подгребали веслами, с одобрением разглядывая сквозь легкий влажной ветерок яблоневый румянец на щеках своей спутницы.

— Так что случилось? — спросил Андрей уже во дворе, обливая водичкой мои запыленные ноги, — и где твоя обувь?

— В малиннике под горкой.

— Почему, к примеру, не в орешнике? Там тоже неплохо!

— Ответить честно — значит дать тебе повод для издевательств, — вздохнула я, но моего доктора наук уже потянуло заняться любимыми исследованиями, и он всячески настаивал на задушевном разговоре. К тому времени мое волнение существенно улеглось, но идти за шлепанцами одной не хотелось.

— Чепуха, вчерашние ночные страхи вдруг реализовались, но сейчас я уже не знаю, что было, а чего не было.

— А что снилось?

— Оборотень, чистая патология, — сказала я, — мы тут накануне твоего приезда прохаживались с Бароном по этой теме.

— Психопатологии — мой конек. Идем, покажешь место встречи — подберешь шлепанцы, а я поставлю диагноз.

Мы взяли фонарь, спустились к озеру по дорожной петле и стали подыматься вверх по склону, где на полпути сиротливо белели мои шлепанцы.

— Смотри сюда, — сказал он, немного погодя, — здесь большие мужские следы поверх отпечатков твоей обуви. Значит, кто-то действительно был, но почему ты думаешь, что он шел по твою душу?

— Когда под ним треснула ветка, он сразу застыл и начал вглядываться в темноту, если говорить о рациональных вещах. Но вообще происшествие иррационально, и такое иногда в Пакавене случается.

— Как, по-твоему, фигура принадлежала молодому мужчине?

— Юношеской угловатости не проглядывалось, а больше сказать трудно.

— Что тебя все-таки так напугало?

— Совпадение со сном — в обоих случаях я сначала приняла эту тень за твою, но потом разглядела, что силуэт более массивный. Каков диагноз?

— Только рекомендации — не гуляй по закоулкам одна.

— И вообще не гуляй! — добавила я, ступая на пологую скользкую ступеньку у самой бровки склона.

Андрей подал мне руку и подсветил фонарем. Я посмотрела вниз и замерла — свежие следы оборотня вели уже в обратном направлении, вверх на горку.

— В конце концов, если представить, что ты равномерно и густо обрастешь шерстью, то силуэты станут абсолютно идентичными, — заметила я не без легкой задумчивости.

— Черт! — Сказал он, разглядывая свои следы на земле, — ты меня сейчас не боишься, случайно?

— Нет, сейчас ты милый и домашний, вот только ботинки не успели прикинуться комнатными тапочками.

— Не драматизируй обстановку, — сказал Андрей, — здесь и впрямь какая-то чертовщина!

— В Пакавене это бывает — я думаю, ты, наконец, согласишься с этим.

— Я купил эти спортивные туфли в Неляе, пока твои подруги примеряли бархатные юбки. В Москве, сама понимаешь, с товарами сейчас плохо. Каунасская обувная фабрика, здесь каждый пятый в них ходит по моим наблюдениям.

— Оправдываешься?

— Нет, реальность очень ловко обслуживает твои фантазии. Я, признаться, получаю удовольствие от этого процесса.

— Ну, ты эстет! Мне милее получать удовольствие от примитивного визуального наблюдения. К примеру, Алек Болдуин, Майкл Дудикофф… — задумалась я, еще не будучи знакомой с Джорджем Клуни.

— Стасис Окопирмскас, — дополнил собеседник мой список, — когда он достает водичку из колодца, ты глаз с него не сводишь. Он случайно не угощал тебя сырой печенью?

— Однако, Андрей Константинович! Не стоит так грубо задевать мои этнографические интересы, и, кроме того, Стасис — милейший человек.

— Тон шуток сегодня задаешь ты. Но придется заняться твоим оборотнем вплотную.

— Только, чтобы я ничего не знала о твоих занятиях. И не проникайте в меня, Андрей Константинович глубже, чем предписано природой, а то еще какие-нибудь чудовища вылезут.

— Болдуин и Дудикофф? Да они в подметки не годятся Андрею Селиванофф! Разгляди меня получше завтра у колодца.

— Честно говоря, меня сейчас больше волнует другое — когда мы с Вельмой стояли под сосной на виду у толпы, я была одета точно так же, как и в тот злополучный день, когда мне на дороге попались серые «Жигули». Он местный, этот шофер, и он мог, наконец, узнать меня.

— Соображение интересное, — сказал он, — но, честно говоря, тебя сегодня весь день волнует что-то другое. И ты не поехала со мной на Кавену.

— Пожалуйста, не придавай моему отказу значимый оттенок. Я вполне лояльна и готова украшать твое существование в Пакавене белыми лилиями и мелко нарезанной петрушкой.

— Неплохо для морга, там клиент неприхотливый.

— Здесь тоже достаточно прохладно и сыро, о сегодняшней клиентуре умолчим. Не перенести ли нам дискуссию в более приличное место?

— Здесь не так уж и плохо. По крайней мере, мы, наконец, одни.

— По-моему, именно этой ситуации ты и избегал весь день.

— Да я весь день спал на ходу!

— Ты ведь не заснешь, пока яму ближнему не выроешь!

— Дорого не что говорят, а как!

— Разоткровенничался, наобещал райских наслаждений, а утром испугался насмерть. Снова сомнения терзают?

— Да, — согласился он без колебаний, — чтобы не заснуть, я гадал, героем какого романа ты меня числишь на оставшиеся дни. Сама понимаешь — нужно соответствовать. Итак, Синяя Борода, господин Паратов, и кто у нас там еще губитель юных невинных созданий?

— Мистер Гумберт.

— Тут ты себе льстишь, из тебя можно выкроить парочку нимфеток, особенно…

— Быть героем моего романа, по-видимому, тебя уже не устраивает?

— А что, есть основания?

— И какие же основания тебе нужны?

— Для человека, угодившего в ловко расставленные сети, выбор небольшой, — сказал он, и я поняла, чего он ждет от меня.

— Не пугайся так сильно. Я люблю тебя, и собираюсь любить вечно, если тебе это пригодится, конечно.

— Пригодится, — ответил он, — это полностью оправдывает мое интересное положение. Можно я подойду поближе?