Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Стасис рассказывал мне, что рядом с телом были волчьи следы, хотя волков в Национальном парке в последние годы не водилось. Под сосной всегда пахло острой звериной мочой, и я не раз наблюдала, как собаки кружат там, жадно втягивая воздух носами и ненавидя друг друга. Странная сосна стояла в Пакавене у шоссе перед нашим домом!

Стасис, как лицо, весьма близкое к драчунам в социальном и возрастном отношении, сбегал на разведку. Оказалось, в драку ввязались и два инструктора турбазы, разгоряченные дневным скандалом с телевизором. Одному из них вежисяне отрезали ухо, раненого увезли в больницу, но ухо потерялось. Тут я слегка забеспокоилась, потому что к этому времени мне уже стало вполне ясно, что за фасадом участливости моего доктора наук прячется вполне определенная склонность к приключениям.

И действительно, он уже давал указания Жемине соскрести лед в морозильнике и приготовить два чистых пластиковых пакета. Вооружившись фонарями, они отправились со Стасисом к сосне, и вскоре к ним присоединились другие фигуры с фонарями, среди которых я различила и Барона. Ухо было найдено под упавшими сосновыми ветками, и Андрей с Бароном повезли его в больницу, обложив предварительно льдом и прихватив с собой троих драчунов. Перед отъездом он обернулся ко мне и тихо сказал:

— Из комнаты не выходить.

Похоже, Андрей любил лидировать в трудных ситуациях, и получалось это у него совершенно естественно, несмотря на всю мягкость и скромность манер. Роль официального лидера никогда мною не исполнялась, хотя меня и выдвигали на всякие общественные должности еще с университетской скамьи.

Школьные годы, в этом смысле, были самыми активными, и мое неофициальное лидерство во всяких детских пакостях лишило меня, в конце концов, золотой медали — вопрос стоял о четверке за поведение, и мнения педсовета разделились примерно поровну. Лучшая половина считала, что это издержки переходного возраста, упирая на мои победы в городских олимпиадах, а оппозиционеры с этим не соглашались и упирали на потухшие во время уроков истории лампочки Ильича, хотя я перестала подкладывать мокрые бумажки в патроны еще в седьмом классе.

В последний момент, после долгих переговоров с моими родителями, мне заменили «хорошо» по поведению на «хорошо» по алгебре, имея в виду гуманитарную направленность моих интересов. Потом я взялась за ум и начала ставить галочки — в университете деятельностью в Научном студенческом обществе и танцами народов СССР в составе агитбригады, а позднее — организацией научных семинаров, коллоквиумов и совещаний, и это получалось у меня совсем неплохо.

— Что же, не выходить из комнаты — так и не выходить. В конце концов, имеет право… — думала я, уносясь в то далекое прошлое, когда вечерами я смотрела сверху на темный двор, и мужчины, возвращаясь с работы, кидали перед подъездом короткий взгляд на свои окна, надеясь на свет и тепло, а мне этого было не дано, хоть целые сутки свети фонарем в пятьсот ватт над масляным обогревателем, что я однажды и сделала.

О чем я думала эти сутки, лучше не вспоминать!

— Ну, ты и авантюрист, — сказала я Андрею по возвращению.

— Есть немного, — рассмеялся он, — но это не война, деревенские драки всегда были и всегда будут.

— Можно было отправить ухо с нарочным из местных. Они ведь сейчас так возбуждены, что всюду ищут врагов.

— Не беспокойся за меня, хотя мне это очень приятно. Ты еще не все знаешь — ведь я работаю в очень занятной лаборатории, и от моих глаз никто не может оторваться, если захочу, — без ложной скромности откровенничал собеседник, явно оживившись от неэкранного зрелища чужой драки.

— Хочешь проверить? — предложил он с неожиданной для сегодняшнего дня широтой души.

— Но речь идет не о дамах.

— Нет проблем. Я совершенно бессовестно пользуюсь этим при встречах с гаишниками, хотя они и стараются мне не попадаться.

— Видимо, они не хотят целоваться с тобой, — заметила я.

— У них свои трудности, а что касается дам, то я сейчас с удовольствием посетил бы первое историческое место. Давай съездим на Кавену искупаться, ведь все равно спать не хочется.

Вечер приобретал романтическую окраску, но я задумалась. С этим местом шутить было нельзя — Барон как-то раз посетил Кавену зимой, и сам был не рад этому. Нам, смертным, было отведено летнее дневное время, и с этим нужно было считаться.

Я представила, как сгущаются сумерки над черной водой, и носатые нерути толкутся на берегу, сговариваясь нырнуть в озеро и погадать по его вечерним внутренностям о завтрашней погоде. Наконец, они дружно ныряют и там, на дне, ковыряются в вязком иле, озабоченно обнюхивая корни белых лилий и бесцеремонно подталкивая локтями спящих ундин. Те просыпаются, и зачарованно следят за движениями маленьких блестящих рыбок, пока не вспоминают, что сегодня первый четверг после троицы, и нужно всплывать на берег, расчесывать зеленые волосы и вслушиваться в ночную темноту.

— Дай одежду — просят они случайных путниц, и те кидают пряжу на ветви орешника, чтобы откупиться от бледнолицых покойниц.

— К нам, в хоровод, — приглашают они запоздалого путника, и тот, прельстившись их серебряным пением, не замечает, как хороводницы увлекают его в черные глубины и зацеловывают до смерти, так и не поделив между собой.

— Ах! Я ведь не хотела его смерти, — думает каждая из них, — мне бы надеть платье и зачать на берегу, и тогда Озеринас вернет мне смертную душу, и я вернусь к людям.

И, погрустив, они снова выходят на берег и водят хоровод в страстной надежде услышать мужские шаги, и их возбужденный слух не внемлет стрекотанию цикад и ночному лягушачьему хору, тревожась лишь легким цоканьем твердых копытец ланей, пересекающих лесные тропинки, и треском зловонных пузырей, вылетающих со дна озера из распухающего тела неосторожного путника. И лето проходит в томительном ожидании, и приходит осень, а осенью жадно ловят они по ветру летящую паутину, но тонкая пряжа рвется, и бабье лето так коротко, а без одежды — как обманешь прохожего?

Нет, на Кавену ночью не ходят, нужно идти на большое озеро, где людской гомон и шум моторов давно уже распугали всякую нечисть. Впрочем, теперь там по ночам купаются туристки, и неизвестно, что еще страшнее для легкомысленных путников — Баронесса ведь и на этом прирабатывает! И вообще идентификация женщины не состоялась, русалкой в прошлой жизни я не была — мокрые, несчастные и настырные бабы, и им все равно кого ловить. Стоит ли вторгаться в ночные тайны озера Кавена — а вдруг там ничего не окажется?

Нет, на Кавену ночью не ходят… Но как отказать?

— Относительно исторических мест — я не монстр советского рока, чтобы при жизни создавать себе музей и канонизировать тусовочные подвалы. Легендами пусть займутся мои последователи, куда пристойнее творить историю на пустом месте.

— Сказала бы коротко — не хочу! Так я ставлю машину на место?

— Если ты не против, встретимся у больших мостков. Прихвати мыло и полотенце, пока я буду осматривать поле битвы.

— Против… Не против…

Андрей вышел, а я взяла, на всякий случай, теплый свитер и пошла к шоссе, где уже стояло пол-деревни. Нижние ветви придорожных сосен, снесенные заборными досками, густо усеивали землю, и доски валялись тут же. Обломанные сучья белели в лунном свете над нашими головами, и в неподвижном воздухе все еще пахло крепким мужским потом, но, может быть, это томились в напряженном бездействии деревенские мужики, сожалея о своей ушедшей молодости. Все уже осмотрели место происшествия и теперь обсуждали последствия. Я подошла к большой сосне, где в стороне от всех стояла Вельма и заворожено глядела вниз, где на песке чернело большое мокрое пятно. Я встала рядом, вгляделась в пятно, и по спине потянуло холодком. В это время подошедшая сбоку пожилая дачница запричитала:

— А кровищи-то, кровищи-то в песок налилось!

Все посмотрели в нашу сторону, и мы обе вздрогнули — и я, и Вельма. Нам было о чем вспомнить, и, спустя минуту, она быстро зашагала к дому, а я вышла на шоссе, упираясь в лоб силовым полям.

— Ты куда? — крикнул мне вслед Барон.

— Искупаюсь, — ответила я уже на другой стороне Пакавене.

Нужно было пройти немного вперед, где перед автобусной остановкой от шоссе отходила к большим мосткам грунтовая дорога, и, огибая крутой лесистый склон, обросший малиной, уходила под углом в обратном направлении вдоль озера к кемпингу, но я, стремясь быстрее отойти от кровавой отметины, решила пересечь этот склон напрямую, воспользовавшись узкой тропинкой в малиннике — по ней мы ходили с тазами полоскать на озере белье.

Спускаться по крутому склону в шлепанцах было неудобно и днем, но сейчас это превратилось в весьма трудную задачу, тем более, что в Пакавене с утра шел дождь, и тропинка еще не просохла. На половине дороги я услышала слабый треск ветки и обернулась. На верхней кромке оврага, где сквозь сосны просвечивала луна, обрисовывался мужской силуэт. Сначала я решила, что меня догоняет Андрей, однако, вглядевшись в темноту, я увидела то, отчего мои волосы зашевелились у самых корней. Я узнала эту большую черную тень, потому что видела ее во вчерашнем сне, когда хотела найти своего любимого и обрести утерянную смертную душу. Еще несколько секунд, и тень стала спускаться ко мне, а я, сбросив шлепанцы, скатилась вниз и побежала к автобусной остановке.