Нуониэль. Часть первая - Алексей Николаевич Мутовкин

каждый день. И весьма успешно. Возьмём, к примеру, хорошего, сильного мужика. Природа одарила его большими руками, и широкими плечами. Такому молодцу работать и работать! А тут возьми, и начнись война! Но если наш мужик обладает хоть толикой разума, то он и в ратном деле проявит себя. И не чуть не меньше, чем в мирном созидании. А если же мужик глуп, как впрочем, большинство из его слоёв, то на войне от него не будет проку. Пусть он выше остальных на голову и способен голыми руками раздавить череп врагу – если он простофиля, то не поднимется до сотника ни в жизни. Да и в десятниках не задержится, ибо в первой же атаке поведёт себя непредсказуемо и глупо. И что же ему останется делать по окончании войны, спросите вы? Вернуться к полю, к тяжёлому труду? Научившись убивать, наш верзила наверняка подастся в разбойники. Причём где-нибудь подальше от родных краёв. Примкнёт к какой-нибудь шайке и станет наживать добро на чужой беде. Верно я говорю, главарь?

Акош уже не кричал. Он тяжело дышал, но всё же слушал Ломпатри, державшего его за челюсть. Слушал внимательно, хмурился. Потом он дёрнул головой, и рука рыцаря слетела с его подбородка.

– Кончай свой трёп, Единорог, – прохрипел Акош. – Я знаю, что не выйду живым отсюда.

Тут Вандегриф заломил главарю руку так, что тот скривил лицо до неузнаваемости.

– Сначала ты скажешь, куда спрятал девчонок, гнусный червь, – крикнул Вандегриф.

– А это ты у Единорога спроси, – сквозь боль, ответил Акош, – он у вас всё лучше всех знает.

– Умри достойно, атарийский солдат! – снова крикнул Вандегриф.

– Был солдатом! Но не теперь! Я служу не королю, а кое-кому посильнее и важнее. Хотите убить – убивайте. Живым мне не быть. А если скажу, где ваши отпрыски, то смерть мне покажется счастьем. Мой хозяин знает, как наказывать неверных.

– У грозного главаря бандитов Акоша есть хозяин! – рассмеялся Ломпатри. – И давно ты стал послушным псом?

– Наверное, с тех пор, как прибыл в собачью Вирфалию, – предположил Вандегриф.

– Мой хозяин не подстать тебе, Белый Единорог. Моли богов, чтобы не встретить его на своём пути.

– Он боится гнева своего хозяина больше, чем смерти, – разведя руками, сказал Ломпатри. – Он превратился в безвольного раба!

– В безвольного раба калеку, – заметил Закич.

– Вы все вскоре будете рабами, – сказал Акош, ослабевший на столько, что Закичу и Вандегрифу приходилось удерживать его не от побега, а от падения. Они держали его за влажные руки, пытаясь не скользить по залитому кровью полу. – Мой господин возьмёт своё! – не унимался Акош. – Вы будете служить ему или умрёте. Его гнев и сила велики. Он видит всё, знает всё, слышит всё и шаг за шагом приближает своё владычество в этом мире. Мне всё равно убьёшь ты меня или нет. Смерть настигнет вас всех. Но вы даже не будете знать, что вы уже мертвы. Вы будете жить только в своём разумении, а мир даже не будет замечать вашего существования.

Коневод и рыцарь с трудом удерживали обессилевшего пленника. Руки Акоша, залитые потом и кровью как большие скользкие рыбы, выскальзывали из объятий Вандегрифа и Закича. Кровь буйно струилась из беспалых кистей. Бандита крутило и клонило вниз. Ещё чуть-чуть и сознание вот-вот покинуло бы его.

– Решай, рыцарь, будешь его убивать или нет. Чтобы этому кабану выжить, придётся мне чуток поврачевать, – заметил Закич, тщетно пытаясь ухватиться получше, чтобы не дать Акошу упасть. – Решай, господин, а то поздно будет.

Ломпатри выкинул столовый нож. Он поднял скамью и сел, смахнув испарину со лба. Теперь его лоб рассекала полоса из сажи и крови.

– Хорошо, главарь, – начал Ломпатри. – Можешь не говорить, куда дел детей. А раз твой хозяин столь силён, что ты боишься его пуще смерти, то будет тебе смерть.

– Он волшебник! – выкрикнул Акош и залился громким, злодейским гоготанием.

– Значит, волшебник, – спокойно произнёс Ломпатри. – В таком случае, тебе стоит умереть незамедлительно.

– С превеликим удовольствием оставлю вас гнить в этой поганой провинции в ожидании гнева моего хозяина, – сказал Акош, шепелявя, от обилия кровавых слюней.

– Мот, Молнезар, Влок, Кер, – обратился рыцарь к мужикам. – Зовите остальных. Этот человек причастен к похищению ваших детей. Даю голову на отсечение, что он один из тех, кто вёл их по степи, издеваясь и унижая. Кто знает, может быть, этот разбойник самолично совершил с ними… Впрочем, делайте с ним, что хотите. Мне он больше не нужен.

Мот, Влок и Керр, занимавшиеся тем, что приводили в сознание парнишку Молнезара, переглянулись. Не нарушая своего безмолвия, они направились к Акошу, подбирая по пути, кто кочергу, кто палку, кто красный уголёк из камина.

– Нет! – тревожно проговорил Акош, всё ещё находившийся в сознании.

Закич и Вандегриф отпустили скользкие руки пленника. Тот рухнул на пол и тут же стал отползать в дальний угол горницы. Он перебирал беспалыми руками по скользкому полу, где брага, кровь, пот и еда перемешались в блестящую жижу.

– Что же вы делаете? – ревел он надорванным голосом. – Не надо! Пощадите! Это неправда! Я ничего не делал! Мужики, почто же вы! Родные! Братцы, миленькие!

– Будет тебе заместо смерти и гнева волшебника, гнев народный, – сказал Ломпатри, выходя из горницы. – Сам из людей, знаешь, что почём.

– Не надо, родненькие! Будь проклят мой хозяин! – кричал Акош, отползая от надвигавшихся на него мужиков в дальний угол горницы. – Я всё скажу, всё, что просите! Всех гадов продам – пощадите! Свет с вами! Свет с вами, братцы!

Но Ломпатри уже не слышал этой мольбы. Выйдя из общего дома, он приказал привести в дом звездочёта старосту, а также приготовить баню. Так же он назначил дозорных, которые отправились по двое наблюдать за окрестностями и, если что, предупредить рыцарей о приближении врага. Закича Ломпатри попросил подготовить коней, чтобы завтра утром отправиться в путь.

Староста к Ломпатри идти не хотел, но деревенские, не занятые главарём разбойников, силком притащили старика в дом звездочёта. Рыцари уже сидели за столом, где догорали последние свечи. Воська бегал от печки к господам, устанавливая на стол то жировые горелки, чтобы стало светлее, то подавая рыцарям снедь с брагой.

Когда за старостой закрыли дверь, то глава деревни не поспешил проходить вперёд. Я сидел на лавке напротив печки и наблюдал за происходящим.

– Что медлишь, старик? – спросил его Вандегриф. – Проходи. Расскажи нам, как своих продавал.

Дряхлый старик сделал несколько шагов вдоль стены и остался в тёмном углу. Когда Вандегриф снова прикрикнул на него, старик заговорил.

– Простите великодушно,