Дитя дьявола - Джорджетт Хейер

Мистер Марлинг подождал, пока леди Фанни перестанет стенать, и вновь спросил:

— Так что же Видал натворил?

— Похитил невинную девицу! Я, правда, не особенно верю в ее невинность, поскольку мамаша не внушает уважения. Я почти не сомневаюсь, что девица уехала с Видалом по доброй воле. Но если это не так, то произойдет скандал, который всколыхнет весь Лондон!

— Если вы потрудитесь более вразумительно изъясниться, то мне, быть может, удастся лучше уяснить суть трагедии.

Леди Фанни присела к бюро и принялась быстро водить пером по бумаге.

— Ты никогда ничего не понимал, кроме своих заумных теорий, Джон, — сердито сказала она, но перестала писать и представила сыну живописный отчет о недавнем разговоре с миссис Чаллонер.

Когда она закончила, мистер Марлинг произнес с отвращением:

— Видал нас позорит! Ему лучше жениться на этой девушке и остаться жить за границей. Я считаю, он неисправим, и уверен, что, как только ему позволят вновь нагрянуть в Англию, мы не будем знать ни минуты покоя.

— Жениться? А что, по-твоему, на это скажет Эйвон? Нам остается лишь надеяться и верить, что существует какой-то иной выход.

— Лучше уж мне поехать в Ньюмаркет и известить обо всем дядю, — мрачно заметил мистер Марлинг.

— О, Джон, до чего ж ты несносен! — взвизгнула леди Фанни, вне себя от ярости и страха. — Леони никогда не простит мне, если я допущу, чтобы Эйвон прознал об этой истории! Ты должен немедленно привезти Леони, и мы вместе обдумаем, что делать дальше. Она гостит у четы Вейнов.

— Тетушке Леони нельзя не посочувствовать, — признался мистер Марлинг, — но вам не кажется, матушка, что она с легким сердцем способна принять любой позор, если причиной тому ее драгоценное чадо?

— Это меня не беспокоит! Ты должен лишь передать Леони письмо и привезти ее в Лондон! — распорядилась леди Фанни, ожесточенно обмахиваясь носовым платком.

Мистер Марлинг, всем своим видом выражая неодобрение, подчинился. В тот же вечер он прибыл в дом Вейнов, располагавшийся неподалеку от Бедфорда. Туда уже съехалось несколько гостей, но мистер Марлинг сумел никому не попасться на глаза и встретился с герцогиней Эйвон в отдельной комнате. Он поздоровался с ее милостью с таким убитым видом, что Леони мгновенно встревожилась.

— Милая тетушка, — замогильным тоном начал мистер Марлинг, — я принес дурные вести.

Леони побледнела.

— Монсеньор? — слабым голосом спросила она.

— Нет, мадам, насколько мне известно, мой дядя, как всегда, наслаждается своим отменным здравием.

— A, mon Dieu, значит, это Доминик! Его убили на дуэли? Утонул вместе со своей яхтой? Умер от лихорадки? Говори же!

— С моим кузеном все в порядке, мадам. О его драгоценной жизни можете не тревожиться. Однако новости я принес хуже некуда.

— Если он здоров, значит, все не так уж плохо, — успокоилась Леони. — Пожалуйста, Джон, перестань мямлить и выкладывай всю правду. Что случилось с моим сыном?

— Мадам, я сожалею, что вынужден осквернить ваш слух историей, которую нахожу в высшей степени безнравственной. Видал похитил, как я полагаю, силой, порядочную девушку из достойного рода.

— О, mordieu![39]Так это та самая bourgeosie! — вскричала Леони. — Это совсем не понравится Монсеньору! Рассказывай!

Мистер Марлинг сурово посмотрел на герцогиню.

— Быть может, дорогая тетушка, вы сами прочтете? Я привез вам письмо от матушки.

— Тогда немедленно давай его сюда, — приказала Леони и выхватила письмо из рук весьма шокированного мистера Марлинга.

Леди Фанни исписала целых три страницы. Леони быстро пробежала письмо глазами и воскликнула, что Фанни сущий ангел. После чего объявила, что немедленно возвращается в Лондон.

Когда в комнату вошла хозяйка дома, ее милость извинилась и сообщила, что леди Фанни заболела и просит ее приехать. Леди Вейн проявила вежливое участие и задала множество докучливых вопросов Джону, на которые совестливый молодой человек отвечал как можно уклончивее. Леди Вейн уговорила Леони отложить отъезд хотя бы до утра, на что ее милость согласилась, в основном из-за племянника, который весь день провел в дороге.

На следующее утро они отправились в путь в огромной дорожной карете ее милости. Если судить по виду Леони, она была не слишком встревожена поведением сына. Ее милость весело заметила, что со стороны Доминика очень странно перепутать сестер. Она спросила Джона, как, по его мнению, это произошло. Мистер Марлинг, чувствовавший себя не совсем ловко, сухо ответил, что у него об этом недоразумении нет никаких соображений.

— А я думаю, что он поступил очень глупо! — легкомысленно рассмеялась герцогиня.

На что мистер Марлинг откровенно заметил:

— Поступки Видала почти всегда отличаются глупостью, мадам. Ему никогда не было свойственно действовать разумно и благопристойно.

— В самом деле? — в голосе Леони прозвучала угроза.

— Я столько раз пытался привить кузену интерес к серьезным вещам. Я старше на шесть лет и, естественно, полагал, что мои советы и своевременные предупреждения не останутся без внимания. Похоже, я ошибался. После недавнего скандального происшествия у Тимоти мне стало противно посещать клубы, поскольку ничтожные сплетники тут же начинают шептаться и хихикать за моей спиной. Еще бы, ведь я кузен печально известного повесы и, будем говорить прямо, убийцы. Более того…

— Вот что я скажу тебе, милый Джон, — перебила его герцогиня. — Ты должен благодарить Доминика, так как вряд ли кто обронил бы о тебе хоть слово, если бы ты не доводился ему кузеном.

— Боже милостивый, тетушка, уж не думаете ли вы, что меня привлекает скандальная известность Видала? Для меня это самое мерзкое явление на свете! А что касается его последней выходки, то я в значительной степени отношу ее на счет пагубного влияния дядюшки Руперта. Видал всегда находился с сэром Рупертом в близких отношениях, к чему я и, смею сказать, моя матушка относились крайне неодобрительно. Не сомневаюсь, что именно от дядюшки Руперта Видал перенял пренебрежительное отношение к морали.

— Джон, ты невыносим! — в сердцах воскликнула герцогиня. — Я уверена — ты просто завидуешь Доминику.

— Завидую?! — изумленно переспросил мистер Марлинг.

— Разумеется, завидуешь, — повторила герцогиня. — Ты говоришь, что застрелить человека — это чудовищно. Потому что сам на это не способен. Ты даже слона не сможешь ранить. Убежать с женщиной — это позорно! Bien entendu[40], но ты… ты даже слепую на оба глаза не уговоришь бежать, и это представляется мне не позором, а, скорее, трагедией!