Информационно-семиотическая теория культуры. Введение - Ольга Николаевна Астафьева

подчеркивалось в самом начале параграфа, социальный субъект (в том числе и субъект культуры) ассоциируется прежде всего с активно-деятельным началом, с деятельностью. Однако когда речь идет о культуре, структура и формы субъетктности определяются не деятельностью как таковой, а такими факторами, как интерсубъективность, характер и эффективность коммуникации, персональная идентичность человека (на что выше уже указывалось). К этому надо добавить еще одно обстоятельство. Дело в том, что если культура понимается и трактуется как информационно-семиотическая система (а точнее – как система из множества процессов), надо учитывать особенности этих процессов. А главная и необычная их особенность – это существование бессубъектных процессов, когда за процессами стоят не осознанные и рациональные усилия человека (его целеполагание, стремления, стратегия действий), а проявления и действие объективных законов и принципов бытия, которым подчиняются информационные системы (например, эмерджентность, рекурсия и др.). Увы, в культурологических дискурсах и эти обстоятельства практически не учитываются, поскольку здесь все еще доминируют представления классической науки о субъекте и методологическая привычка отождествлять субъектность с активными действиями, а также с наличием коллективного субъекта.

В итоге в процессах анализа субъектности человека в культуре его персональная идентичность либо не учитывается вовсе, либо ограничивается тем, что эту персональную идентичность увязывают с «коллективными формами» идентичности – как этничность, религиозная принадлежность, принадлежность к некоей профессии (менеджер, учитель, актер), а также принадлежность к той или иной малой (скажем, субкультурной) группе.

Между тем, особенности субъектности в культуре не исчерпываются и приведенными особенностями, у нее еще просматриваются два принципиально важных измерения: «историческое» и «структурно-функциональное». Как это понимать? Дело в том, что в отличие от субъекта обыденного познания, структура и функции которого устойчивы и слабо подвержены влиянию исторического фактора, особенности субъекта культуры ярко детерминированы (окрашены) самой историей, а точнее – историческими формами организации социального и культурного бытия, а также исторической изменчивостью персоналистических типов идентичности. Ведь особенности социального и культурного бытия любой эпохи находят преломление именно в типе личности, в персональной идентичности людей, поскольку идентичность человека есть не что иное, как некий вариант агрегации и констелляции индивидом (в индивиде) смыслов бытия, форм культуры и социальности, мотиваций к действиям, ценностных позиций и поведенческих схем «здесь – сейчас» (т. е. эпохи, времени, места). Но дело в том, что персоналистические формы культуры и культурного бытия имеют собственную историю и свои истоки, требующие непременного учета, когда речь идет о субъектности в культуре. Например, «культурный персонализм» человека становится возможным (т. е. санкционируемым социумом) лишь с выходом на историческую арену ранних форм европейского капитализма. На предшествующих этапах истории человеку надлежало оставаться в рамках сакрализуемой социально-культурной идентичности, данной (предписанной) человеку от рождения, с учетом его сословной принадлежности, исповедуемой религии, этнического происхождения, цивилизационной принадлежности.

В этом контексте поддержание и воспроизводство этой изначально заданной «сакральной» идентичности составляет смысл социального и культурного бытия человека в доиндустриальных обществах, соответственно – в доиндустриальной истории культуры.

По мере развития капитализма, роста степени дифференциации форм деятельности и структур социума складывается принципиально новый тип (модус) персональной идентичности, который, на наш взгляд, может быть определен как «трансформативный», поскольку складывается в условиях существования различных вариантов социального, профессионального и культурного самоопределения человека в контексте становления индустриального общества, что в конечном итоге приводит к многообразию социальной и персональной идентичности [3–4].

Цивилизационная ситуация вновь радикально меняется во второй половине ХХ века – в общем контексте развития новых средств коммуникации формируется современный модус социальной идентичности, который может быть определен как «коммуникативно-спектральный», поскольку выражает тотальную (ментальную, поведенческую, ценностно-ориентационную, профессиональную, культурную и пространственную) мобильность человека наших дней, а также решающую роль информационных потоков и коммуникативного давления в его жизни [5].

Ведь ныне ситуация такова, что против устойчивого существования структуры персональной идентичности работают едва ли не все формы и механизмы информационного бытия человека: интернет, массовая культура, напор политических и рекламных технологий, поскольку они предлагают множество заранее выстроенных и подаваемых в красочной форме комбинаций смыслов, ценностей, жизненных ориентиров и поведенческих стратегий, т. е. готовых форм персональной идентичности на выбор. Таким образом, социальная идентичность обретает не только множественный (вариативный), но и аберрирующий, мерцательный и крайне неустойчивый характер, внушаемый действием привходящих факторов (особенно малыми социальными группами, модой, СМИ, политическими и культурными технологиями). В итоге складывается «ситуация обитания» человека «абберирующей идентичности» в «текучем времени» и изменчивом социально-культурном пространстве. В этой ситуации (в ситуации «ускользающего мира», «изменчивого времени» и «аберрирующей личности») особую актуальность в мире культуры и в культурологическом познании обретают идентичность, ее меры.

Современный социальный мир и современная культура дифференцированы на такое безмерное множество социальных и культурных групп, что едва ли не главной формой активности и субъектности человека в культуре становятся поиск, манифестация и демонстрация (карнавал) идентичности и идентичностей, прежде всего, в массмедиа. Понятно, что за этим карнавалом стоит реально бытующий сегодня спектр форм и механизмов культурной субъектности и, конечно же, сложный и противоречивый облик культуры.

Здесь впору вновь обратиться к периодизации истории культуры. Она по сложившейся традиции привязывается к периодизации социальной (что отчасти оправдано) или политической истории, с чем трудно согласиться. Ведь мерой развития, а значит истории культуры, являются не столько политическое бытие и его перипетии, сколько их реальное влияние на персоналистическую идентичность человека (в этом плане характерна советская политическая система, которая сформировала и советский тип человека, и советскую культуру, хотя подобное в политической истории наблюдается далеко не всегда). И все же периодизация истории культуры строится преимущественно (или исключительно) с оглядкой на периодизацию социальной истории.

Между тем, субъектность в культуре и ее генезис имеют не только «историческое», но и «функциональное» измерение.

Дело в том, что реализуемость механизмов субъектности (а именно: целеполагание, выбор средств достижения цели; осуществление действий по достижению цели; коммуникативные компетенции; систематизация, структурирование и трансляция накопленного культурного опыта и т. д.) зависит не только от личности и исторических обстоятельств, но также и от облика культурного бытия «здесь – сейчас», от сферы культуры, где субъект пытается действовать. Поясним, о чем идет речь. Любому человеку доступен практически весь спектр механизмов социальной субъектности, если речь идет о массовых формах орудийной деятельности, массовом производстве и потреблении (на это мы уже указывали). Однако ситуация меняется принципиально, когда речь идет о субъекте культуры – здесь в роли механизмов субъектности выступают креативность, творческий талант, владение специфическими инструментами (музыкальными, например), которые не имеют и не могут иметь массового хождения. К тому же, здесь в действия вступают и особенности персональной идентичности человека.

Эти обстоятельства в сумме и порождают вариативность типов и форм субъектности человека в культуре.

О чем конкретно идет