Дурни Вавилонские - Далия Трускиновская

И долго еще он говорил, обращаясь как будто ко мне, so знать не желая, слышу я его или заснул.

— Нет больше моей любимой башни… — сказал он наконец, и тут заглянул Бубук.

— Господин, там пришел Евер Сати.

— И что я скажу ему? Скажу, что оба мы потерпели крах? Ладно, пусть войдет.

Вошел тот, кто пьяный сидел, свесив ноги в канаву. Сейчас он протрезвел, лицо посветлело, и я понял — он мужчина в расцвете сил, лет ему даже меньше тридцати, плечи у него широкие, не то что у Амалека Бади, и волосы густые, темные, торчащие из-под нарядной синей Повязки.

— Привет тебе, наставник, — произнес он кланяясь.

— Подай господину стул, — приказал мне хозяин. — Я рад тебе, Евер. Клянусь ветром Энлиля, рад. Ты единственный в этом приюте умалишенных, кто хочет делать расчеты, а не игрушку для бездельников с тридцатого яруса.

— Я хочу уйти из Другой Башни, наставник. Тут мне делать нечего. Я прямо тебе об этом говорю. Ты меня поймешь.

— Я тебя понял. Я бы и сам ушел, только некуда. А ты куда?

— Не знаю. Я хочу съездить в город, поговорить с одним умным жрецом. Я бы мог неплохо устроиться при храме счетоводом. Дело несложное, с числами я в ладах. И забыть счетное устройство Самариаха, как дурной сон, навеянный демонами.

— Это ты хорошо придумал. Жаль, что устройство останется в дурных руках.

— Самому жаль. Ведь я — я, а не они! — всё подгонял, табличку к табличке, всё выверял, заставлял соединяться и разъединяться. А они пришли на готовое. Думаешь, они разобрали те шесть корзин? Четыре так и стоят нераскрытыми!

— Что они там делают, Евер?

— Отдыхают после вчерашнего. Ослы сегодня остались в стойлах.

Я тихонько вышел.

То, что я знал, распирало мне изнутри голову. Я должен был как можно скорее увидеться с нашими. У меня простая голова, она вмещает ровно столько, сколько нужно, чтобы жить спокойно. А сейчас в ней оказалось разом чересчур много. Я невольно стал вспоминать, как ходили к Первой Башне, как Таш рассказывала о причинах падения башен. И что же — она лгала про сорок пять, проклятое число? Ведь Другой Башне еще оставалось расти и расти до сорока пяти ярусов.

Я задумался. И в задумчивости стал рисовать пальцем по стене. Вот тридцатый трус. Где-то на тридцать втором совершили ошибку, и Трубу, вокруг которой наращивали башню, повело в сторону. Тридцать третий ярус, тридцать пятый… когда же этот крен станет настолько явным, что верхушка Другой Башни полетит вниз?

— Сорок пять! — произнес в голове какой-то зловредный демон.

— Сорок пять, всё верно, — согласился я. — Она не солгала!

И тут же я подумал — Гамиду будет приятно узнать, то Таш сказала правду, даже если это связано с гибелью Другой Башни.

Женщина Фош позвала меня. Она хотела, чтобы я подождал в норе тачку зеленщика, который неторопливо странствовал между пятым и девятым ярусами. Еще она спросила меня, скоро ли на моей тунике вырастет репа. Я не понял, и она объяснила, что слой грязи на тунике скоро станет плодородным, и зеленые полоски слились белым полем. А давно ли я ее в последний раз стирал? Получалось, что давно. А ведь она дорогая, стоила целых семь «ног»!

— Наденьте с Абдадом старые туники, а эти я замочу растворе мыльного корня, — сказала она. — Пусть отмокнут, а вечером вы сами понесете их на пруд, потрете песком и прополощете.

Я подумал, что если жениться на Лиш, то не будет у меня такой заботы, как чистота туники. Жену надо брать из харчевни, где ей приходилось и стряпать, и стирать, и бить по рукам тех, кто обнаглел, и считать, и улаживать ссоры.

Евер весь остаток дня просидел у хозяина. Они немного выпили, и хозяин велел Абдаду проводить гостя вниз. Сам он после беседы повеселел, и видно было, что какая-то занятная мысль не дает ему покоя. Он подходил к стене, рисовал мелом линии и стирал их, посмеивался, и по его виду трудно было догадаться, что совсем недавно он оплакивал гибель Другой Башни.

— Арбук, ты пойдешь к погонщикам ослов и договоришься с ними. Через три дня я хочу поехать в город Верхом, а не в повозке! Ты и Бубук поедете со мной. Фош! Приготовь нам всё в дорогу! — приказал он. И потом потребовал ужин.

Про нас с Абдадом он не сказал ничего, и я забеспокоился, что опять несколько дней ничего не заработаю, но он обо всем подумал. Нам вместе с Бурче следовало после его отъезда забирать возле печи обожженные таблички, нанизывать их на веревочки и в корзинах таскать на десятый ярус, где их заберут разносчики.

— Вы получите по три «ноги» в день, — сказал он. — Да еще все сплетни узнаете. Они там еще не наняли работников, и ваша помощь будет кстати.

После ужина я побежал к нашим. Нельзя слишком долго держать в голове такие важные новости — они рвутся наружу, как дикие ослы из загона.

Услышав, что Другая Башня должна рухнуть, Тахмад первым делом спросил, когда это случится.

— Ведь она может рухнуть нам на головы, и мы должны в это время держаться от нее подальше, — рассудил он.

— Откуда же Вагад может это знать? — удивился Левад. — Он только слышал, что Труба с какого-то из верхних ярусов наращивается с перекосом.

— Если мы уцелеем, то останемся без работы, — сказал Абад.

— А может, наоборот, работы прибавится, если захотят починить Другую Башню, — возразил Левад.

— Не слыхал я что-то, чтобы башни чинили, — мрачно заметил Гамид. — Но у нас договор на десять лет. Пусть Зубастый думает, чем нас занять после падения башни. Он этот договор придумал, он его пусть и выполняет.

— А разве сказано в договоре, что он должен давать нам работу? Помните, мальчишка читал, что мы обязаны работать на Зубастого десять лет. А о том, что он обязан давать нам работу, по-моему, не сказано ничего! — воскликнул Гугуд.

— Этого еще не хватало! — расстроился Тахмад. — Нас опять обманули.

— На то и создали боги доверчивых, чтобы их все обманывали, — утешил его Гамид. — Но, знаешь, я слыхал, что даже боги не могут создать ничего бесконечного. Всё рано или поздно рушится, как Первая Башня, иссякает и забывается, а другое появляется и вырастает. Я думаю, когда-нибудь время обманов кончится.

— Мы до этого не доживем, — сказал я.

— Доживем, — возразил Абад и стукнул кулаком по скамейке.

Мы сговорились, что никому пока не скажем об угрозе для башни. Ведь Зубастый может вспомнить, что он уже немолод, распустить нас, купить себе хороший загородный дом и уехать туда, чтобы в старости наслаждаться покоем. А мы, связанные договором, куда денемся? Мое положение тоже не самое лучшее — хозяин стар, и если он помрет, носильщики ему уже не понадобятся. Так что нужно трудиться, но внимательно ко всему прислушиваться, на всё обращать внимание и не пропустить знак, который подадут нам боги, чтобы мы смогли улучшить наше положение.

И мы трудились, а башня росла. По вечерам мы уходили подальше, смотрели на нее и гадали, в какую сторону получается перекос. Я и Лиш откладывали деньги на свадьбу. Тахмад сказал, что подарком для нас будет большой котел — всё равно продать его не удается, а если Лиш захочет открыть свое дело, то начало уже положено. Узнав про это, Лиш обозвала Тахмада всякими заковыристыми словами, которые я услышал впервые. Так я узнал, что ее отец служил на большом речном судне, и в доме часто бывали его приятели.

Мой хозяин дважды ездил в город и в первый раз вернулся недовольным, во второй — довольным, привез цветные мелки и заперся в спальне. Женщина Фош хотела его покормить, а он приказал ей встать у ослиного загона и задрать подол — может, найдется милосердный осел и разрушит ее девственность. Тогда она обозвала его старым, выжившим из ума, переполненным червями верблюдом и скормила нам четверым отличную жареную рыбу, чтобы не дать ей остыть. В это время Бурче бегал к печи за обожженными табличками, и ему не досталось.

Вечером, когда я, опять не получив за труд ни бляшки, а только дневное пропитание, собрался спускаться вниз, хозяин позвал меня.

— Иди сюда, осленочек мой, — сказал он. — Ты сущее дитя. Надо оценивать вещи по их качествам, а не по стоимости. Иди, взгляни! Как тебе это?

Я вошел в спальню и увидел на стене чудо!

— Как ты проник в мою голову, господин? — спросил я. — Как ты вынул из нее ту башню, которая там была, только очень маленькая, и как ты нарисовал ее — с огромной, во весь рост, дверью, и со светлой норой, и с причудливыми окнами, и с венцом сверху, и с широкими лестницами посередине, которые перекрещиваются и расходятся? Как ты это сделал, господин?!

— Это моя последняя башня, осленок. Она и будет самой лучшей. Она останется стоять после моей смерти, которая уже скоро, — я видел во сне Эрру и Гештинанну. А бог чумы просто так не является. И Гештинанна показала мне то место в списке мертвых, где должно быть мое имя. Но башню я построю, и по самым точным расчетам.