Древнее сказание - Юзеф Крашевский

Ни одного слова больше не удалось Брунгильде вытянуть у слепца, упорно молчавшего. Люди и верховые лошади дожидались давно на дворе; двое слуг должны были ехать по обеим сторонам освобожденного и поддерживать его в седле.

Вскоре Лешек в сопровождении своих спутников выезжал из города. Муха стоял у ворот, Брунгильда подошла к нему. Она позвала своего любимца в светлицу, где никого не было, и поднесла ему кубок меду.

— Сейчас, немедля, отправляйся в дорогу, — сказала она, ласкаясь к Кашубе. — Будь осторожен, здесь нужно много ума. Поедешь к дядьям моего мужа, скажешь им все, что ты видел, что Лешек теперь на свободе, что мы хотим с ними мириться, пускай приезжают к нам. Кметы волнуются, защита не одному князю нужна, а и всей нашей родне… Пусть приезжают, чем скорее, тем лучше! Главное, сумей передать им все это, не раздражи их; напротив, по возможности, успокой. Одним словом, делай как знаешь, но чтобы они непременно явились сюда. Понял?

Улыбающееся, веселое лицо Мухи служило лучшим ответом, что сметливый малый усвоил слова княгини и был уверен в исходе данного ему поручения. Брунгильда велела ему отправиться сейчас же, и когда увидела его выезжающим из ворот, отправилась к князю взглянуть, что он делает. Князь, выпивши изрядное количество крепкого, старого меду, спал на скамье и храпел на всю комнату.

XVI

На следующий день Хвостек, хоть и обнадеживал себя тем, что кметы не посмеют напасть на него, велел, однако, по совету Брунгильды, приготовляться к защите. Женщины сносили камни на столб и на стены, а на башне расставили стражей, чтобы следить за всем происходящим в окрестностях.

Князь, княгиня и смерды совещались в избе.

— Они не посмеют осуществить своего нападения! — уверял Хвост.

Брунгильда отчасти и соглашалась с ним, но все же советовала рассчитать свои силы. Людей оказалось довольно; вооружив их, как следует, можно было надеяться устоять против неприятеля, хотя бы и в десять раз большего. Столб был наполнен запасами хлеба и мяса. На совещании положено было, во всяком случае, держаться до тех пор, пока не подоспеют саксонцы. Князь со Смердой отправился осматривать, все ли в порядке.

Огромная башня — княжеский столб, куда направился Хвостек, была возведена много лет тому назад. Люди рассказывали о ней чудеса. Она была выстроена из камня; бревна и деревянные доски разделяли ее на несколько этажей.

В нижнем этаже хранились драгоценности и находились амбары с хлебом. Под ними — темные, сырые ямы, вроде той, из которой вчера вывели Лешка, и колодезь, куда обыкновенно спускали осужденных на голодную смерть. Следующий этаж весь был наполнен камнями, необходимыми для защиты. Здесь также стояли бочки со смолою, которую зажигали и выливали на осаждающих. Этажом выше обыкновенно во время осады помещались стрелки, метавшие камни и стрелы сквозь пробитые с этой целью в стене бойницы отверстия. Около стен лежали целые кучи досок, бревен, камней и связки лучин. В подземелье, кроме колодца, помещались еще громадные печи для того, чтобы во время осады вода и хлеб были всегда под рукою. В те времена осада никогда не продолжалась особенно долго, что вполне успокаивало Хвоста. Большей частью нападения совершались стремительно, и враги, захватив в случае удачи все, что можно было с собой унести, возвращались к себе обратно.

Хвост все осмотрел. Во время осмотра он не сказал ни одного слова.

"Не сумеют они победить меня здесь, эти собачьи сыны", — думал он про себя, возвращаясь домой.

Князь снова лег на скамью.

Ночь наступила, никто ниоткуда не приезжал, ни одной новой вести. В окрестности полная тишина. Погода была светлая, воздух чистый, озеро, точно зеркало, даже лес вдали легко можно было рассмотреть. Часовые прохаживались взад и вперед по стенам.

Среди такого покоя одно лишь тревожило князя: собаки, взобравшись на насыпи, садились там и поднимали ужасный вой. Князь велел их прогнать оттуда, бить, но и тем не заставил их замолчать. Едва успевали прогнать их с одного места, как они моментально появлялись на другом; когда же их заперли в сарай, они начали выть еще ужаснее. Вою собак аккомпанировали вороны на башне. Целые стаи их кружились около столба, каркая во все горло.

После полуночи — все уже спали, кроме часовых — около моста раздались шаги. Кто-то начал стучаться в ворота. Ему отворили и провели в избу. Это был старик Лисун, княжеский пастух, который, дрожа от страха, произносил какие-то бессвязные, никому не понятные слова. Князь и княгиня были в опочивальне; люди не смели их беспокоить, и волей-неволей пришлось ждать до утра. Князь после дневной работы и простого, но всегда обильного ужина спал крепчайшим сном; да, впрочем, хотя бы и вздумали разбудить его, то вряд ли добились бы путного слова, до такой степени он к вечеру напивался. Всем были известны привычки сурового властелина: до полного вытрезвления Хвост мало что понимал; только приказывал вешать да убивать.

Лишь утром на следующий день князь проснулся. Смерда с пастухом дожидались у порога. Лисун припал к ногам князя.

— Князь ты наш милостивый, — проговорил он, — случилось несчастье. Прислал ты ко мне Хадона, чтобы дать ему лошадь. Едва успел он подойти к табуну, как напали на него, кто их знает, какие-то кметы, следившие за ним издалека, и схватили его; схватили, да как пошли беднягу трясти, чтобы, значит, узнать, нет ли при нем чего потайного, так и нашли у него золотой перстень. А там связали, да и в лес повели. Он, правда, успел-таки крикнуть мне: дескать, беги скорее к князю и расскажи, что случилось. Уж и просил же он их, угрожал даже, так куда, не хотели и слушать! Надо быть, те, что его поймали, знали доподлинно, кем и куда он был послан.

Князь так и взбесился. Замахнувшись на несчастного Лисуна, он, наверное, убил бы его на месте, если бы тот не упал на землю. Хвост проклинал все и всех. Брунгильда, не знала, как и унять супруга. Крик, шум, руготня ходуном ходили в избе.

Хвост хотел сейчас же послать людей, чтоб отнять Хадона у кметов, но, на несчастье, кто именно были нападавшие и куда повели пленника, Лисун не сумел объяснить. Впрочем, теперь и не время было людей высылать. Поимка Хадона ясно доказывала, что кметам заранее стала известна цель его посланства; к тому же они, как видно, совсем решились открыто вести борьбу с князем, иначе едва ли отважились бы задержать его верного слугу. Но все-таки смерды отправились во все стороны разыскивать под рукою Хадона и, кстати, насобирать людей для защиты замка.

До полудня никто не показывался, с башни тоже ничего не было видно подозрительного, князь несколько успокоился. Княгиня раздумывала. Она дожидалась возвращения людей, отвозивших Лешка, да кроме того Мухи, которому поручила пригласить к князю двух его дядей — Мстивоя и Забоя. Однако до самой ночи так никто и не возвратился.

Во время переезда слепой Лешек так же упорно молчал, как и в светлице княгини: он почти был уверен, что его провожатым приказано было завести его куда-нибудь в лес и убить. Словам Брунгильды Лешек не придавал никакого значения. Только тогда он начал себя бодрее чувствовать, когда очутился в отцовском доме, когда до его ушей долетели звуки давно не слышанного им рога и хорошо знакомого голоса старика, стоящего у ворот. Увидев несчастного Лешка, все домашние бросились к нему с криком, оглашая воздух радостными, но в то же время и печальными возгласами. Они на руках понесли его к старику-отцу.

Милош ничего не знал о происшедшем в замке. Он лежал на постели, когда в избу вносили слепого. На шум у дверей он встал с постели, медведь, лежавший у ног его, заворчал, мать выбежала из соседней избы. Старуха первая бросилась сыну на шею, обнимая и покрывая всего поцелуями. Милош присел: он никак не мор сообразить, что случилось, не сон ли все это?

Когда, наконец, родители увидели своего сына так жестоко изуродованным, хотя уж и то можно было считать за счастье, что удалось ему вырваться из кровожадных рук князя, ими овладел ужасный гнев с примесью самого безграничного отчаяния. Они проклинали князя, обливая слезами несчастного Лешка, которого усадили на землю на разостланной шкуре. Старый медведь подошел к нему, начал лизать ему ноги и, как собака, ласкаться к давно не виданному им господину.

Долго в избе раздавались стоны и плач.

Наконец обратились к Лешку с расспросами.

— Что же я вам скажу, — ответил Лешек. — Знаю я очень немного; помню одно только то мгновение, как палач подошел ко мне с целью выколоть мне глаза, как ножом вылущил он сперва правый глаз, бросил его на землю и раздавил ногою! О, если бы мне хоть один глаз оставил. Но, нет, другому суждено было идти вслед за первым; я слышал, как он ударился о пол вместе с оторванным куском мяса. Теперь я полуживой слепец; остались у меня только две впадины для того, чтобы ручьями лить слезы о горькой своей судьбине!..