Стелла - Чарльз Гэвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слабый румянец залил его лицо, и он слегка опустил глаза. Он мгновение не отвечал, и она продолжала, как будто он согласился.
– Я была бы очень рада услышать об этом. Я должна бы была очень сердечно приветствовать твой выбор.
– Ты уверена? – сказал он почти машинально.
– Вполне, – безмятежно ответила она. – Я надеюсь, что твоя жена будет мне второй дочерью, Лейчестер. Я знаю, что я должна буду полюбить ее, если ты будешь ее любить, мы когда-нибудь расходимся во мнениях?
– Никогда до сегодняшнего вечера, – мог бы ответить он, но промолчал.
Что, если бы он повернулся к ней с той же откровенностью, с какой шел к ней во всех своих бедах и радостях, и сказал:
– Я сделал свой выбор, приветствуй ее. Это Стелла Этеридж, дочь художника.
Но он не мог этого сделать; он так хорошо знал, как она посмотрела бы на него, уже с полным пророческим пониманием увидел спокойную, безмятежную улыбку надменного недоверия, с которой она приняла бы его требование. Он молчал.
– Ты удивляешься, почему я говорю с тобой об этом сегодня вечером, Лейчестер?
– Немного, – сказал он с улыбкой, в которой было очень мало веселья; он чувствовал, что делает то, чего никогда не делал раньше, – скрывает от нее свое сердце, встречает ее скрытно и уклончиво, и его гордый, уравновешенный ум восстал против необходимости этого. – Немного. Я просто размышлял о том, что я не постарел на двадцать лет и не сделал ничего особенно дикого. Они рассказывали тебе какие-нибудь ужасные истории обо мне, мама, и убеждали тебя, что брак – это единственное, что спасет меня от разорения? – и он засмеялся.
Графиня покраснела.
– Никто не рассказывает мне никаких историй о тебе, Лейчестер, по той простой причине, что я не должна их слушать. Я не имею ничего общего с … с твоей внешней жизнью, если только ты сам не сделаешь меня ее неотъемлемой частью. Я не боюсь, что ты сделаешь что-нибудь плохое или бесчестное, Лейчестер.
– Спасибо, – тихо сказал он. – Тогда в чем дело, мама? Почему этот совет так сильно давит на твою душу, что ты чувствуешь себя вынужденной снять с себя бремя?
– Потому что я чувствую, что пришло время, – сказала она, – потому что я так близко к сердцу принимаю твое счастье и благополучие, что обязана присматривать за тобой и обеспечивать их для тебя, если смогу.
– Никогда не было такой матери, как ты! – мягко сказал он. – Но это серьезный шаг, миледи, и я … скажем так, немного не готов. Ты говоришь со мной так, как будто я султан и мне достаточно бросить свой носовой платок в любую прекрасную девушку, какую я только пожелаю, чтобы заполучить ее!
Графиня посмотрела на него, и на мгновение вся ее страстная гордость за него засияла в ее глазах.
– Неужели нет никого, кому, по-твоему, ты мог бы бросить этот платок, Лейчестер? – многозначительно спросила она.
Его лицо вспыхнуло, а глаза загорелись. В этот момент он почувствовал, как теплые губы его любимой девушки коснулись его собственных.
– Это прямой вопрос, миледи, – сказал он. – Будет ли справедливо ответить, справедливо по отношению к ней, предположив, что такая девушка существует?
– Кому же тебе довериться, как не мне? – сказала графиня с оттенком высокомерия в голосе, высокомерия, смягченного любовью.
Он посмотрел вниз и повертел рубиновое кольцо на пальце. Если бы он только мог довериться ей!
– Кому еще, как не мне, я думаю, у тебя было мало от меня секретов? Если бы твой выбор был сделан, ты бы пришел ко мне, Лейчестер? Я думаю, что ты бы так и сделал; я не могу представить, чтобы ты вел себя иначе. Ты видишь, что я не боюсь, – и она улыбнулась, – не боюсь, что твой выбор будет отличен от хорошего и мудрого. Я так хорошо тебя знаю, Лейчестер. Ты был диким, ты сам это сказал, а не я!
– Да, – тихо сказал он.
– Но, несмотря на все это, ты не забыл род, из которого ты произошел, имя, которое ты носишь. Нет, я не боюсь, что ты совершишь самую ужасную из всех ошибок, которую может совершить человек в твоем положении, – мезальянс.
Он молчал, но его брови сошлись на переносице.
– Вы странно говорите, миледи, – сказал он почти мрачно.
– Да, – согласилась она спокойно, безмятежно, но с серьезной напряженностью в голосе, которая придавала значение каждому слову. – Да, я говорю странно. Я не сомневаюсь, что каждая мать, у которой есть сын в твоем положении, говорит также странно. Есть несколько безумных поступков, которые ты можешь совершить, которые не допускают исправления; один из них, худший из них, – это глупый брак.
– Браки заключаются на небесах, – пробормотал он.
– Нет, – мягко сказала она, – очень многие сделаны в совершенно другом месте. Но зачем нам об этом говорить? Мы могли бы также обсудить, было бы разумно с твоей стороны совершить непредумышленное убийство, или кражу со взломом, или самоубийство, или любое другое вульгарное преступление, и действительно, мезальянс в твоем случае сильно напоминал бы самоубийство; по крайней мере, это было бы социальное самоубийство; и из того, что я знаю о твоей природе, Лейчестер, я не думаю, что это тебе подойдет.
– Я думаю, что нет, – мрачно сказал он. – Но, мама, я не собираюсь вступать в супружеский союз с одной из молочниц, по крайней мере в настоящее время.
Она улыбнулась.
– Ты мог бы заключить мезальянс с человеком, занимающим более высокое положение, Лейчестер. Но почему мы говорим об этом?
– Я думаю, ты начала это, – сказал он.
– Неужели я? – ласково спросила она. – Прошу прощения. Я чувствую себя так, словно оскорбила тебя простым случайным упоминанием о такой вещи, и я утомила тебя.
И она встала с царственной грацией.
– Нет, нет, – сказал он, вставая, – я очень благодарен, мама; ты поверишь в это?
– Ты сделаешь больше чем это? – спросила она, кладя руку ему на плечо и обнимая его за шею. – Ты будешь послушен?
И она с любовью улыбнулась ему.
– Ты имеешь в виду, достану ли я носовой платок? – спросил он, глядя на нее с любопытством.
– Да, – ответила она, – сделай меня счастливой, бросив его.
– И, предположим, – сказал он, – что избранная девица откажется от этой чести?
– Мы рискнем, – пробормотала она с улыбкой.
Он рассмеялся.
– Можно подумать, что ты уже сделала выбор, мама, – сказал он.
Она посмотрела
