Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов

между Великим князем Главнокомандующим и главами сербского и черногорского домов не служили, однако, помехой к внимательному наблюдению за тем, чтобы усилия их войск были направлены в сторону главной задачи, т. е. к борьбе с вооруженными силами Австрии. В этом отношении не раз делались указания, как сербскому, так и черногорскому правительствам, дабы войска этих государств не уклонялись от общего плана действий. Им внушалось, что сепаратные попытки захватить в свое владение тот или другой населенный пункт или географический рубеж, будь то в Албании, или в Боснии, отнюдь не предрешают присуждения данного предмета захватчику при будущем заключении мира.

Поводом к разного рода подозрениям в несоответственном влиянии на военные операции черногорского князя служило, между прочим, присутствие в Ставке черногорского военного представителя генерала [М.] Мартиновича,[161] несоответствовавшего ни по чину, ни по возрасту тем незначительным силам, которые Черногория могла выставить для общей борьбы. Генерал Мартинович прибыл в Ставку позднее представителей других военных Держав согласия; он держал себя чрезвычайно скромно, и лично я никогда не замечал, чтобы он пользовался в каком-либо отношении особым покровительством Верховного главнокомандующего.

4. Вопрос о привлечении Румынии к державам согласия

До войны Румыния официально примыкала к союзу Центральных держав, связав себя еще в 1900 г. военным соглашением с Австро-Венгрией. Заключенная между этими государствами конвенция была направлена против России и Болгарии, почему эти последние страны и пришли к необходимости ответного соглашения, каковое и состоялось в 1902 г. Однако с течением времени изменившаяся политическая обстановка ослабила внутреннюю силу и значение обоих этих договоров.

Политические партии, стоявшие в Бухаресте у власти, постепенно дали себе ясный отчет в том, что на пути национального объединения румын стоит ближайшим образом Австро-Венгрия. В силу этого, изменилось прежнее отношение Румынии к Дунайской монархии. Румыния отказалась от враждебного отношения к России и стала искать путей сближения с ней. Симпатии к Берлину сохранились лишь при дворе, как следствие родственных связей царствовавших в Германии и Румынии династий, да еще в некоторых общественных группировках, отодвинутых внутренней политикой, однако, на задний план.

Поворот иностранной политики Румынии в сторону России, в оценке Главного управления Генерального штаба, не являлся особо существенным фактором при войне с Центральными державами. Румынская армия никогда не считалась в России первоклассной и менее всего была пригодна для наступательных целей. Она всегда страдала отсутствием соответственного технического оборудования и недостатком боевого снабжения. Поэтому и помощь ее при вторжении русских войск в Австро-Венгрию не могла быть значительной. При оборонительном же образе действий протяжение фронта Румынии оказывалось несоответственно великим по сравнению с выставляемыми ею силами, почему присоединение румынских вооруженных сил к России также не давало последней заметного усиления; скорее наоборот. Между тем притязательность Румынии была у нас хорошо известна. Таким образом, для России наилучшей формой участия Румынии в войне должно было почитаться пребывание последней в состоянии «благожелательного нейтралитета». Присоединение ее к Согласию могло стать выгодным лишь в том случае, если бы имелась надобность отвлечь Румынию от союза с Центральными державами, или же явилась возможность образования блока из всех христианских держав на Балканах против Турции и Австро-Венгрии.

Правительство [И.] Братиано,[162] по-видимому, учло последние обстоятельства и задалось целью извлечь для своей страны из создавшегося положения наибольшую пользу. Тщательно лавируя между дипломатическим воздействием Держав согласия, с одной стороны, и Центрального европейского союза с другой, оно выжидало наиболее выгодных для себя предложений, ведя с обеими сторонами двухсторонние переговоры.

Уже в первый день объявления России войны со стороны Германии, А. П. Извольский телеграфировал С. Д. Сазонову, что, по сведениям французского правительства, Румыния как бы выражает склонность к общим действиям с Австро-Венгрией. Примерно такие же сведения были получены и в Петербурге, в министерстве иностранных дел из других источников. Ввиду этих слухов, тогдашний президент французской республики [Р.] Пуанкаре,[163] в беседе с русским послом в Париже, высказал, что, по его мнению, следовало бы, не теряя времени, произвести воздействие на Румынию, обещая ей Трансильванию. Опасаясь присоединения Румынии к врагам Держав согласия, С. Д. Сазонов уполномочил русского посла в Бухаресте [С. А.] Поклевского[164] сделать румынскому правительству соответственное предложение.

– Пока не видно, – сообщал Поклевский, – чтобы Румыния шла на подобное соглашение…

В самом деле, Братиано ответил, что в предложении Держав согласия он видит ценное доказательство дружеского к Румынии расположения, но что возглавляемое им правительство не может себя сейчас связать соответственным соглашением, хотя и не желало бы от него совершенно отказаться в ожидании обстановки, при которой Румыния найдет возможным изменить занятое ею положение абсолютно-нейтральной страны.

«Абсолютный» нейтралитет понимался, однако, Румынией несколько своеобразно, так как через румынскую территорию шел в Турцию непрерывный поток военной контрабанды. Сами австрийцы привыкли смотреть на Румынию, как на своего негласного союзника. Принужденные, например, военной обстановкой эвакуировать Черновцы, они переотправили до 300 вагонов с продовольствием к границам Румынии. В двадцатых числах августа известия о настроении в Румынии стали столь тревожными, что Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич приказал на всякий случай составить для него соображение о том, как приспособит начавшееся в Галичине наступление русских войск к возможному враждебному выступлению против России румын.

Стратегическое развертывание русских войск было в некоторой мере к этому приспособлено расположением на крайнем левом фланге, на уступе довольно сильной армии генерала Брусилова. Эту 8-ю армию и имелось в виду повернуть, в случае надобности, на юг, с целью удара по румынским войскам.

Чтобы отдалить Румынию от Центральных держав и затруднить ей навсегда возможный без этой меры поворот на сторону Австрии, Верховный главнокомандующий, в своей переписке по этому поводу с С. Д. Сазоновым, допускал даже занятие румынскими войсками части Буковины или вступление их в Трансильванию, но лишь при условии широкой огласки, долженствовавшей установить, что это занятие произошло по приглашению России. Насколько я знаю, румыны от этого предложения отказались.

К середине сентября австрийцы, в результате поражения в Галичских боях, стали уходить за Сан к Вислоке. Очевидно, что в этот период времени активное выступление румын не имело для России значения. Дело было сделано без них; австрийская армия получила такие удары, от которых оправляются вообще с трудом. Но Россия вела войну не одна. Союзники продолжали усматривать в активном выступлении Румынии способ увлечь на свою сторону Италию и даже Болгарию, почему русское министерство иностранных дел принуждено было также стать на эту точку зрения. Однако Румыния в ответ на заигрывания с нею достаточно ясно намекала на ее желание получить ту часть Бессарабии, которая была присоединена к России в 1878 г., умышленно забывая те огромные компенсации на Дунае, которые она за эту уступку