Капитали$т. Часть 6. 1992 (СИ) - Росси Деметрио

А вообще, приватизация потихоньку идет уже несколько лет. У нас безо всяких аукционов — акции сахарного завода и химкомбината. Правительство почти ничего не контролирует. Все важные вопросы решаются на местах… Разговоры о том, что Гайдар, Бурбулис и Чубайс что-то развалили — всего лишь разговоры. Я не большой любитель людей из правительства, но я хорошо понимаю — у них тупо нет ресурса даже на то, чтобы что-нибудь развалить. Не говоря уже о созидании. Есть ряд вопросов, которые они решают в ручном режиме — и это всё. Можно сказать, что центральной власти почти нет. В высоких кабинетах сидят какие-то люди, которые мало что решают. У них нет денег, у них нет аппарата — «вертикали власти», которая проводит в жизнь решения, но зато есть ворох проблем, которые нужно было решать вчера.

Отношение городского бизнес-сообщества к нашей фирме портится на глазах. Если в самом начале аксакалы-хозяйственники относились к нам как к занятной, но несмышленой молодежи, то теперь на нас смотрят как на пиратов, от которых всего можно ожидать. Сожрут и не подавятся. Нет, они, конечно, здороваются при встрече, улыбаются, разговаривают о жизни… Но холодок чувствуется. Иногда я хожу на разные заседания, посвященные проблемам большого и малого бизнеса. Замечаю тяжелые взгляды. Явную неприязнь под маской вежливости и даже дружелюбия. Слишком много нам всего досталось на халяву, по мнению многих.

— Пусть ненавидят, лишь бы боялись, — сказал мне Валерик на одном из совещаний. — Вообще, нас хапугами считают, — добавил он. — Прикинь? Нас! Сколько бабок мы народу раздаем⁈

Валерик говорил правду. Благотворительность у нас была поставлена на широкую ногу. Мы помогали многим, от городской филармонии до ветеранского госпиталя. Нет, мы не были «хорошими людьми» — нравственными и высокоморальными. Мы помогали «потому что можем». Потому что это было нам не в напряг. Да и некоторый расчет имелся, хоть и не был определяющим — социальный капитал тоже капитал. Конечно, мы понимали, что всем помочь невозможно. Мы прекрасно понимали, что происходит вокруг. Многие тысячи маленьких трагедий. Множество отчаявшихся людей. Людей, потерявших сбережения, работу, перспективу, полностью дезориентированных, спивающихся, пускающихся во все тяжкие… А еще — тяжелобольные, инвалиды, одинокие пенсионеры, многодетные семьи. Сталкиваясь с огромным горем, неизбежно становишься циником. Или святым, но святыми мы точно не были. Как не был святым тот же Эскобар, который строил дома и школы медельинским беднякам и без счета раздавал деньги просто среди трущоб… Возможно, он был лучше нас. Впрочем, цинизм в эпоху перемен — явление всеобщее. Одинокая бабушка, которая отпахала на фабрике большую часть жизни, а сейчас копается в мусорном баке — такая обыденность… Как и беспризорные, которых в считанные месяцы развелось множество — на вокзалах, рынках, в людных местах они мыли машины, торговали газетами, приворовывали, нюхали клей, выпивали — жили как могли. Как и «ночные бабочки», количество которых за последний год тоже выросло взрывообразно — уже не только в ресторанах и барах, а просто на остановках, трассах, в людных местах. Их прикрывают милиционеры — бандиты брезгуют, братва неправильно поймет. Просто жизнь.

Вообще, благотворительность — тяжелая штука. От нее выгораешь больше, чем от всего остального. Как врач или милиционер. Ты постоянно сталкиваешься с людьми в беде и постоянно чувствуешь, что не можешь всем им помочь. Это непросто. Люди, которые на протяжении десятков лет занимаются благотворительностью, меня пугают. Это уже не совсем люди.

Приехал Витя. Он снова явился на историческую родину, и снова — как снег на голову, без предупреждения.

— Приехал черт на венике из самой Америки, — пошутил Валерик.

Встречу на этот раз обмывали в нашем ресторане.

— Похоже на правду, — сказал Витя, отведав пиццы. — Как настоящая. Где повара взяли?

— Не «как настоящая», а именно настоящая! — возмутился я. — Повар у нас итальянец, между прочим! И нефиг тут!

— Ого! — Витя удивленно поднял брови. — Как быстро новая знать обрастает типичными барскими замашками! Повар-итальянец! Жаль, что оперы в городе нет…

— А че такое? — насторожился простодушный Серега.

— Как истинные аристократы, вы брали бы ложу, — заявил Витя. — Сидели бы там в смокингах и ботинках из крокодила. А под белой сорочкой чтобы золотая цепь! Зевали бы, дремали и ждали антракта — побыстрее в буфет и нажраться «Вдовой Клико» или вискарем пятидесятилетней выдержки.

— Ты нас совсем за троглодитов каких-то держишь! — притворно возмутился я.

— А вы и есть троглодиты, — сказал Витя, жуя пепперони. — Ну рассказывайте, варвары! Рассказывайте! Какие еще руины ушедшей эпохи захватили⁈ А то о ваших успехах слухами полнится земля!

— Ну, про водочный и сахарный заводы ты знаешь, — скромно сказал я. — Про рынки тоже. Химкомбинат еще, но там мы с партнерами. И банк прикупили. И на механический завод виды имеем. «Родина» давно наша, а «Дом быта» и «Дом одежды» забрали в аренду с партнерами. Ну и по мелочи…

— Мародеры, — резюмировал Витя. — В то время, когда страна загибается, они жрут пепперони и мародерствуют. Вообще, что у вас тут за беспредел? Батиного друга замочили. Давид Семеныча Вайсмана. Слышали, наверное?

Мы обменялись ошарашенными взглядами.

— Чего переглядываетесь? — удивился Витя. — Я что-то не то сказал?

— Не только слышали, но и немного в курсе, — сказал я. — Он был партнером нашего партнера. Претендовал на торговые объекты.

— Ого! — снова удивился Витя. — Может быть даже в курсе, кто его? Батя сильно расстроился, когда его грохнули. Выдающийся, говорит, торговый работник был.

— По слухам, вроде бы, корейцы, — пожал плечами я. — У них сейчас с азерами идет заруба.

Витя молча покивал головой.

— Понятно, — сказал он после некоторой паузы. — Ну что? Давайте за упокой души убиенного раба божьего… Я-то Семеныча с детства помню. Такой дядька был… сто очков форы всем нам вместе взятым даст.

Выпили за упокой. Витя тряхнул головой, словно отгоняя невеселые мысли, и начал вещать!

— Короче! — заявил он. — Я тут побродил по городу. Все плачевно, конечно. На вид, так еще хуже, чем до моего отъезда. Но есть и островки новой жизни! Какой-то перспективы, что ли…

— Рад, что ты оценил, — вздохнул я.

— Не иронизируй, — строго сказал Витя. — Между прочим, к вашему сведенью, влиятельные люди оценивают ваше положение как крайне хреновое. Крайне! И они недалеки от истины!

— Наше? — удивился я.

Витя поморщился.

— Ну не конкретно ваше! Страны. Народа. Власти. Так что, дорогие мои нувориши, кредитов вам не будет. И инвестиций не будет. По крайней мере, в ближайшие годы. И не мечтайте особо.

— Это почему еще⁈ — удивился Серега.

— А как ты хотел? — в свою очередь удивился Витя. — В семнадцатом году фабрики-заводы-пароходы у иностранной буржуазии забрали? Забрали! Ну и вот. Они там злопамятные. И вообще, все уверены, что это всё, — Витя сделал широкий жест рукой, — ненадолго! Заокеанские буржуи считают, что коммунисты могут вернуться. И в еще более радикальном варианте. Так что, будете всей страной по дежке протягивать ножки. Ни правительству, ни бизнесу никто денег не даст. Я про реальные деньги говорю, конечно. Сюда же приплюсуй десятки лет холодной войны. Избиратель просто не поймет, если дядя Сэм вам начнет бабки отгружать. Чистый прагматизм, ничего личного!

— Ты погоди, — сказал Валерик, — мы тоже тут не щи лаптем хлебаем! Прессу читаем, деловую в том числе! Инвестор-то идет потихоньку. Совместные предприятия. Филиалы фирм всяких. И с каждым месяцем все больше…

— Это всё пустяки, — махнул рукой Витя. — Мелочевка. «Сникерсы» и растворимые напитки вам привезут, базара нет. Кстати, дрянь редкая. Вообще, сейчас вы рынок сбыта для всякой дряни. Опять же, не потому что злобные западные буржуи хотят отравить вас кока-колой. Просто население бедное, может себе позволить только самые дешевые товары. Всё просто же. Что касается инвестиций… Авантюристы приедут. Искатели быстрых денег приедут и даже во что-то вложатся. Крупные компании откроют небольшие филиалы. Но серьезных людей с серьезными деньгами в ближайшие годы здесь не будет. Всё!