Блудные дети - Светлана Замлелова

А о свободе?

Чтобы хоть как-то занять себя читаю буддийские книжки Рэйчел. «Нет ничего дороже самого себя», – прочитал я в одной книге и усмехнулся. И тут же: «Не люби ничего, ибо любить в этом мире нечего. Познай ничтожество всего сущего. Не желай ничего, не совершай ни худых, ни добрых дел. Ибо и худые, и добрые дела приводят к новому перевоплощению. Конечная цель – избавление от перевоплощений, прекращение личного бытия и полное освобождение».

Заманчиво.

Только, по-моему, проще сразу повеситься.

Буддизм – религия мёртвых.

Решено. В начале апреля я еду на Гомеру. Буду жить в доме семьи Рэйчел. Сама Рэйчел присоединится ко мне через две недели. Мы пробудем там до конца апреля и в первых числах мая вернёмся в Лондон. Приблизительно десятого мая состоится, наконец-то, наша свадьба.

Надо будет написать Максу письмо и сообщить свой новый адрес. Странно, но к телефону у него так никто и не подходит.

Ура! Я на Гомере! Наш самолёт приземлился на острове Тенерифе. Из аэропорта я автобусом добрался до местечка Лос Кристианос, и дальше чудесный белый паром на подводных крыльях в какие-нибудь сорок минут доставил меня на Гомеру в городок Сан-Себастьян.

После серого Лондона я буквально ослеплён этой бесконечной синевой!

На пароме я, наверное, впервые ощутил себя по-настоящему свободным. Свободен! Свободен от мелочных дрязг, от денежного гнёта и от желания всем нравиться! Свободен от зависти, ревности, ненависти! Свободен!

А какие милые, симпатичные здесь люди! Я прямо-таки влюбился в испанцев с первого взгляда. И особенно в испанок. По парому ходила одна – стюардесса. Предлагала карамельки. Раскрасоточка...

Кстати, уже на пароме я обзавёлся знакомствами. Клаус Баслер – баварский немец, проживающий постоянно на Гомере и возвращавшийся из Германии, где гостил у своего отца. Выяснилось, что его дом в деревушке Вайермосо, конечном пункте и моего путешествия! Мой попутчик оказался моим соседом.

Судя по всему, Клаус – добрейшей души человек. Хотя и неказистый внешне. Наверное, он не чистокровный немец, в нём нет ничего арийского. Это не белокурая бестия, он похож, скорее, на первобытного человека. Он невысок ростом и сутуловат, у него длинные руки, массивная челюсть и низкий лоб. Но зато он какой-то настоящий!

У Клауса большая семья и хозяйство. Он пригласил меня в пятницу в гости, и мы расстались с ним совершенными друзьями.

Пока мы добирались до Вайермосо, я немного обиделся на Гомеру: здесь совсем не так солнечно, как на Тенерифе. Но Клаус объяснил, что за солнцем придётся ездить на юг острова, а Вайермосо почти всегда окутана лёгкой дымкой. Понятно теперь, почему мои англичане выбрали именно Вайермосо!

Я без труда нашёл своё новое пристанище. Это двухэтажный белый домик с плоской черепичной крышей. В Вайермосо все домики такие. Рэйчел говорила, что когда-то, лет сто назад, в этом доме жила одинокая швея. На втором этаже до сих пор стоит её швейная машинка. Теперь здесь поселился одинокий художник. И может, когда-нибудь к швейной машинке присоединится мольберт.

Итак, в моём распоряжении семь комнат, просторная терраса и ветхая пристройка. На кухне, к превеликой своей радости, я обнаружил целый пакет картошки, несколько банок джема, чай и бутылку красного сухого вина. Я нажарил картошки и устроил себе на террасе королевский ужин с вином и десертом.

Приятно с бокалом вина любоваться закатом! Облака рассеялись, показалась похожая на лодку луна. Приглушённую вечернюю голубизну заходящее солнце выбелило на горизонте так, как и белильщик на земле не выбелит. В ручье, что течёт за домом, кричат лягушки. Окружившие меня чужие и незнакомые запахи тормошат и дразнят. И всё это так ново, так необычно, так волшебно! Я поневоле заражаюсь неизъяснимым волнением, я возбуждаюсь и начинаю ждать. И в этом томительном состоянии я нахожусь до тех пор, пока тихая, мягкая ночь не сменяет нежный, девственно-трепетный вечер.

Утро заглянуло ко мне в комнату голубым глазом и ослепительно улыбнулось. Прекрасный денёк! И я прекрасно отдохнул после дальней дороги. Я полон сил и желания работать. Ночью я понял одну очень важную вещь: каждому человеку в жизни нужно избрать свой собственный путь и с него не сворачивать, делать своё дело до конца и несмотря ни на что. Главное, не ошибиться с выбором. А рассуждения по поводу силы и величины таланта – это всё пустое, это тщеславие. Все собаки, как известно, лают на разные голоса.

Позавтракав остатками картошки, решил зарисовать вид с террасы – «Утро в Вайермосо». Во время работы я вдруг заметил на ступенях террасы двух мальчишек лет по одиннадцати. Они наблюдали за мной, и когда я их обнаружил, слегка смутились. Мы говорили недолго, потому что с трудом понимали друг друга. Они хотели знать, из какой я страны. Услышав, что я из России, очень удивились и поинтересовались, один ли я здесь. Наверное, посочувствовав мне, обещали приходить говорить со мной.

Этюдом я остался весьма доволен. Пожалуй, на сегодня этот этюд – лучшая из моих работ. Воодушевлённый успехом, я отправился на этюды к морю и по дороге сделал два картона. Один хуже другого. В одном недоработал, в другом – переработал. Тот же час, под бичами неудачи, от меня бежали и вдохновение, и работоспособность. И когда я доплёлся до моря, меня хватило только на то, чтобы искупаться.

Хорошо ещё, что я не заплывал далеко и, заметив, что возле моего этюдника трётся какой-то малый, тут же поспешил к берегу. Все мои вещи оказались целы, но, недовольный появлением длинноволосого незнакомца, я повернулся к нему спиной и нарочно стал перебирать своё добро. Я хотел уязвить его, показав, что не очень-то ему доверяю и хочу проверить, всё ли на месте. А этот наглец всё время крутился рядом и улыбался. Потом он сказал:

– Hello!

– Хэло, хэло... – буркнул я, всё ещё чем-то недовольный.

– Я живу вон там, – незнакомец указал куда-то наверх.

– Где? – я проследил за его рукой, но кроме голых скал ничего не заметил.

– Вон там, – он снова махнул куда-то.

Наконец в скале я разглядел расщелину, а рядом, на выступе, несколько консервных банок.

– Урс, – сказал незнакомец и протянул мне руку.

– Прости?

– Меня зовут Урс, – повторил он и улыбнулся ещё шире.

Мы познакомились. Оказалось, что Урс приехал из Швейцарии к своему другу Джейкобу. Джейкоб живёт где-то то ли на Гомере, то ли на Тенерифе, но где именно, Урс не знает. По-испански Урс тоже не говорит.

– Как же ты будешь его искать?

– Не знаю, – пожал Урс плечами и засмеялся. – Хочу сплавать на Тенерифе.

– Тогда тебе надо в Сан-Себастьян, – сказал я, – там паром.

– Нет, я сам, – и он замахал руками, изображая, что плывёт брасом.

– Как сам? – не понял я.

Он засмеялся и ещё энергичнее замахал руками.

– Да здесь километров шестьдесят!

– Семьдесят, – поправил Урс.

Я смотрел на него и не мог ничего понять.

– Ты художник? – Урс кивнул на этюдник.

– Да.

– Я тоже художник, – сказал Урс. – Только у меня нет такого ящика. Он мне не нужен.

– Ты здесь ничего не пишешь?

– У меня есть большой чемодан, – сказал Урс и показал руками размеры своего чемодана. – В этом чемодане я вожу с собой самые большие тюбики красок, свои старые майки и подрамник. Понимаешь?

– Нет, – честно признался я.

– Смотри, – сказал Урс и стал мне показывать. – Беру старую майку... натягиваю её на подрамник... потом беру тюбик и делаю так... – и воображаемым тюбиком он стал мазать по воображаемой майке.

Я смотрел на него как зачарованный.

– И что получается? – поинтересовался я.

– Картина, – совершенно серьёзно сказал Урс. И добавил:

– Я три месяца не мылся.

– Почему? – не понял я.

– Некогда было, – посетовал Урс. – Сначала из Швейцарии в Испанию – там теплее. Потом в Португалию, там вино покупали за доллар. Потом в Марокко – там тепло, там мандарины. Все там остались, а я сюда, к Джейкобу. Одному спокойно. Здесь вымылся, – он кивнул на море, – постирался.

– Кто ты, Урс? – взмолился я.

Он удивлённо посмотрел на меня и сказал:

– Хиппи...

Мы договорились встретиться с ним здесь же завтра утром. Я пообещал принести Урсу бутылку вина и два загрунтованных картона.

По дороге домой я зашёл в магазин на площади и купил кое-какие продукты: хлеб, молоко, масло, рис. Но дома выяснилось, что молоко – это вовсе не молоко, а молочный напиток красного цвета с запахом клубничной жевательной резинки. Но идти в другой раз за молоком мне не хотелось, и я сварил кашу на клубничном напитке.

На обед у меня была красная рисовая каша с запахом жвачки. Может быть, все гомерианцы едят такую кашу? Может быть, это национальное гомерианское блюдо? В любом случае для меня это так же необычно и ново, как запахи местных цветов, крики осла и волнующий, обдирающий душу южный закат. Красная каша – ещё одно гомерианское впечатление.