Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

как Вугт, Амерсфорт, а иногда и Дахау. Их часто пытали или наказывали такими способами, которые хотя и не всегда приводили к летальному исходу, однако наносили огромный физический и моральный ущерб, часто на всю оставшуюся жизнь. Для тех, кто искренне и бескорыстно предлагал убежище в постепенно ухудшающихся обстоятельствах, такая деятельность становилась все более и более опасной по мере того, как оккупация и охота на евреев становились все более жестокими.

Глава 13

«Худший год для всех евреев»

Январь – июнь 1943 года

Мейер Эммерик, огранщик алмазов, Амстердам

Январь 1943 года[151]

И вот настал 1943 год, худший год для всех евреев и для меня лично. Один из моих братьев, пациент санатория для больных туберкулезом Зоннестрааль[152], прислал мне письмо, в котором говорилось, что евреев могут в любой момент выгнать из санатория, и я посоветовал ему скрыться. Другой мой брат, который работал медбратом, тоже был в опасности, поэтому я посоветовал ему тоже скрыться.

В один злополучный день несколько немцев пришли на фондовую биржу и сказали, что все алмазы, которые были зарегистрированы государством и являются нашей собственностью, должны быть в тот же день переданы немецкой стороне, которая сохранит их для нас. Я не знаю, сколько миллионов гульденов в качестве бриллиантов было продано в тот день, но я точно знаю, что многие люди в один момент остались без гроша в кармане. Из-за меня мы потеряли практически все. Мой адвокат посетил своего знакомого, еврея по фамилии Энгельсман, чтобы добиться срочного освобождения Сэма[153], и каждый раз он рассказывал моему адвокату новую историю.

Как-то раз в пятницу вечером, сразу после завершения дневной смены, фрицы собрали всех евреев, которые должны были быть отправлены в трудовые лагеря, и без предупреждения, не дав им никакой еды, посадили их в транспорт до Вестерборка. Оттуда их должны были депортировать в Польшу. На следующий день забрали жен и детей этих евреев и посадили их также в транспорт до концлагеря. 11 февраля многие работники алмазной промышленности были выселены из своих домов. Те специальные штампы, за которые они заплатили большие деньги, были объявлены недействительными. Все эти люди были доставлены в лагерь Вугте в провинции Северный Брабант, откуда позже большая группа была депортирована в Польшу…

Мы планировали, что я поеду в [Туинхоф] в субботу, 13 февраля. Лена, которая хотела дождаться возвращения Сэма, решила забрать Лотье и отправиться к сестре Сэма (Джо), которая состояла смешанном браке. Итак, 13 февраля мы отправились в Амерсфорт, а Лена и Лотье отправились к Джо. Была суббота, и, когда мы прибыли в Амерсфорт этим субботним вечером, Фогельтье была вне себя от радости, увидев нас. Там жила также пара немецких евреев, Вольфы, так что в общей сложности у них пряталось пятеро евреев… Мы договорились, что Агнес будет приходить раз в неделю, чтобы держать нас в курсе событий о Лене и детях. Проведя там чуть больше недели, Агнес пришла и, к нашей тревоге, сообщила, что фрицы проинспектировали еврейскую больницу. С Макси ничего не случилось, потому что Лена услышала об этом и, немедленно отправившись туда, забрала его оттуда.

Макси какое-то время был с ними, но Агнес сказала, что ее муж и сын Боб были против того, чтобы он там оставался. Она пыталась связаться с медсестрой в Харлеме, но безуспешно. Мы здесь, в Амерсфорте, были совершенно бессильны как-то помочь, в то время как Лена и дети были в опасности в Амстердаме. Я, что совершенно понятно, был весь на нервах. Перед тем как снова уехать в Амстердам, Агнес пообещала сделать для Лены все, что в ее силах… Она вернулась через несколько дней и сообщила нам, что ее муж наконец согласился, чтобы Макси остался с ними… Мы договорились, что я буду выплачивать им 40 гульденов в неделю в качестве компенсации, а также оплачивать любые дополнительные расходы, связанные с присмотром за ребенком. Вот как мы в конце концов устроили все в этом отношении, и я рада сообщить, что Макси оставался на их попечении в течение семи месяцев, а мы с Леной бесконечно благодарны Агнес за это, поскольку она буквально вырвала ребенка из пасти смерти.

Инге Янсен, домохозяйка, Гаага

Суббота, 2 января 1943 года

В неурочный час, в кромешной темноте, мы поспешно уехали и едва успели на поезд вместе с мадам оп тен Ноорт и Юлией[154]. Ехали достаточно комфортно, сначала под проливными дождями, а затем при великолепном солнечном свете в центре Амстердама. Адриан немедленно отправился с багажом на вокзал Амстел, а я отправилась в дом, куда Алекс и большая часть мебели уже прибыли. Там все выглядело так ужасно, что я просто расплакалась. Все было настолько грязным и убогим, что я просто не знала, с чего начать.

Воскресенье, 3 января 1943 года

Много раз заходила в дом. У нас в отеле великолепная ванная и замечательные кровати. А так отель, на мой взгляд, скучный, дорогой и мрачный. Прекрасный завтрак подают в обеденной зоне с замечательным видом на реку.

Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe

Суббота, 23 января 1943 года

Сегодня мы услышали трагическую новость. Из еврейской лечебницы «Апелдорне Босх» вывезли всех пациентов. Кроме больных с психическими заболеваниями, там было несколько человек с нервными расстройствами, которых укрывали в этой лечебнице. Те [евреи], которые все еще находились в «Апелдорне Босх», также были перевезены туда. Вчера[155] всех их отвезли на грузовиках на железнодорожную станцию и погрузили в вагоны для скота – в общей сложности сорок вагонов.

Сцены там были совершенно ужасными, крики – душераздирающими. Один вагон был заполонен детьми, и бедняжкам пришлось стоять. Евреи из Вестерборка были вынуждены помогать с транспортировкой, за ними следовали немецкие солдаты с пистолетами. Что они делают с этими несчастными – это просто ужасно. Нет слов, чтобы описать все это. Но никто в Апелдорне этого никогда не забудет. Дама, работающая в газетном киоске, была так расстроена, что закрыла его. Машинист, который вел поезд из Бентхайма, рассказывал, что видел, как из вагонов вытекала моча. Тем, кто «вызвался» помочь, обещали, что они получат документы, благодаря которым их «не отравят газом».

Воскресенье, 24 января 1943 года

Сегодня я была в Апелдорне. То, что произошло в «Апельдорне Босх», произвело на всех глубокое впечатление. Директор центра покончил с собой. Говорят, что тяжелобольным пациентам делали инъекции[156]. Они никогда не сталкивались с такими ужасами. Как можно это вообще вообразить? И они называют себя «новым порядком».

Мирьям Леви, секретарь, Амстердам

Среда, 14 апреля 1943 года

Помнишь тот зимний вечер, субботний вечер, когда мы вместе ходили по магазинам на Калверстраат? Мы, в частности, отправились в Хойинг, где купили эти замечательные фруктовые ножи. Я уверена, ты помнишь, как мы были счастливы тогда и как замечательно было вместе покупать вещи для нашего дома. Я помню, мне очень нравилось, как все это выглядело. Погода стояла мягкая, все витрины магазинов были красиво освещены, и каждая витрина сама по себе была произведением искусства. Когда мы вышли из магазина, улица представляла собой одну большую бурлящую массу и все было ярким и веселым. И когда мы повернули на площадь Дам, которая была такой просторной и красивой, с видами освещенных окон «де Биенкорф»[157] и кафе, битком набитыми людьми, – все это казалось нам таким уютным. И Мунтплейн, где машины и трамваи сновали туда-сюда, где мигали неоновые вывески! И улица Регулерсбреестраат, заполненная людьми! Ты знаешь, как мне все это понравилось.

Я описала тебе эту картинку, чтобы рассказать, как выглядит город сейчас. Калверстраат – это сплошные ставни. Даже днем снимают только некоторые из них, а большинство заколочено гвоздями. Во всех витринах магазинов выставлены одни и те же товары. Деревянные броши, например, продаются в магазинах нижнего белья, мебельных салонах, универмагах – словом, везде подряд, потому что больше продавать там нечего.