Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

сильным и недоступным, величественным и мужественным. Пару раз пытался показать людям свою магию, но они решили, что я простой уличный циркач, жонглирующий огнём. В такие вечера я собирал гораздо больше звонких монет, чем когда рассказывал истории, но это было всё, на что оказалась способна вера нынешнего человека в чудо.

Тогда я решил идти проверенным путём страха. Уничтожая их жилища, я выбирал ветхие, деревянные – те, что легче горят. Я ждал, когда кто-то появится на углу улицы, и эффектно поджигал дом: обращался в пламя, обвивал крышу.

Люди решали, что это обычный пожар. Первый раз в газетах написали про взрыв газа, во второй – про непотушенную сигарету.

Я понял, насколько сильным стало людское забвение. И я не смогу воскресить в одиночку память и веру в нас. Что бы ни видели люди – не верили своим глазам.

Селенит сказала, что, если я не спасу мальчика, стану червём. Без умения создавать и без веры людей я им и был: безымянным стариком, уличным жонглёром, шутом. Дети отдавали мне свои силы в лагере, но дети не знали, кто я. Люди слушали мои истории, и всё же я оставался для них никем. Пустым местом, ничтожеством, тлёй.

Это было главным отличием нового человека от того, к которому я привык. И я совершенно не понимал, что делать.

7

К концу первого года моей службы в ОпОРе Демерджи ушёл на пенсию.

За всё время моей непыльной работы в Крыму не было открыто ни одного разлома, как и в прошлые десятилетия, – если, конечно, не считать тренировочных, которые делал сам Демерджи для того, чтобы я вынюхал и вычислил их местонахождение.

Мне неинтересно было работать в ОпОРе: скуку вызывали их заботы и проблемы, мысли всё время уходили в сторону мечты создавать. Но положение, которое давала мне организация в этом новом мире, было очень удобным – по крайней мере, до тех пор, пока не верну назад своё величие.

Для того чтобы «вступить в должность», которую занимал Демерджи, нужно было отправиться в Москву – город с зиккуратами – и познакомиться со своим «начальством».

В Москве меня встретил некто Валерий Гасионов, в котором я не без удивления узнал своего брата Гасиона. Меня он тоже узнал, склонил голову в почтении. Вместо вступительных испытаний мы пустились в воспоминания о давних временах.

После смерти Царя Гасион стал единственным ифритом, который согласился служить людям добровольно. Спустя века он занимал в ОпОРе большую должность. Его раздувало от гордости. Государственные дела стали его личными. Гасион рьяно охранял тех, кого называл «первыми лицами». Он так и сказал мне, чванливо развалившись в кресле:

– Они наверху, а я помогаю им там держаться. Мир и порядок – вот мой приоритет, брат. Вот моя власть. Я дёргаю за верёвочки, а верёвочки ведут к резервуарам.

Я спросил его, что такое резервуары, но Гасион не ответил. Тогда я задал другой вопрос:

– Где же твой дух огня?

– Царь приучил меня служить. Я чи-нов-ник, – отстучал он по подлокотнику. – Люблю сосуды.

Гасион открыл разлом и показал мне город, который лежал по ту сторону. Красота его сразила: вода, которую я недолюбливал, тамбыла бесподобна. Город стоял на холмах, был извилист улицами, изморщинен каналами, и пока Гасион хвастался им с хозяйской гордостью, я напитывался новой мечтой: создать место столь же прекрасное, каждый человек в котором верил бы в меня, почитал и боялся. Сам же я буду жить в главном зиккурате.

Целую ночь гуляли мы с ним по улицам Москови. Под утро Гасион показал свою тайную квартиру в одном из холмов. Брат никогда не жил в ней. Квартира была хранилищем его богатств. Веками синелицый ифрит тащил сюда всё, что привлекало внимание, – как сорока в гнездо.

Тут были вазы, колонны и даже настенные панели, украденные из царского дворца, – не знаю, как Гасион сумел сохранить их. Коллекция посуды, одежда разных эпох – в основном мантии, много мантий. Мебель всех оттенков золота, скатанные ковры, картины. Но главное – тут стоял трон Царя. Ступени, львы, два буйвола, служащие спинкой, – сохранилось всё, даже его посох.

Это была настоящая пещера джинна, святая святых синелицего.

Веками ифрит копил своё сокровище. Но какой смысл в том, чтобы обладать богатством, о котором никто не знает?

Каким же жгучим было желание показать его хоть кому-нибудь, если он повёл сюда меня! Встреча с братом ослабила бдительность, и Гасион решил, что может позволить себе хвастовство, о котором долго мечтал.

Я подобострастно восхищался, что делало его всё более довольным и расслабленным. Когда же Гасион отвернулся к окну и предложил полюбоваться видом, я втопил ключ, что висел на ключнице, в свою огненную плеть – тот немного оплавился, оставив на рукоятке кнута чёткий отпечаток. Позже я изготовил его дубликат.

Когда я вновь стану богом, все эти вещи будут стоять в моём зиккурате в доказательство моего величия.

На одной из улиц Москови я почувствовал знакомое присутствие. Я остановился, вспоминая, где и когда испытывал подобное, и вдруг пролетело, ударило в голове: горное плато, уютная деревушка.

– А ты стал слаб, Ваал, – Сагиба стояла за спиной.

Она была права: тутя чувствовал себя много слабее, чем на своей стороне.

– Давно ты здесь? – спросил я, обернувшись и оглядев её.

– Давненько, – она улыбнулась. – Эта сторонаснилась мне всю жизнь. Ещё в детстве я научилась собирать здесь пыль, приносившую удачу там. В твоём городе я перестала видеть свои сны. После того как я сбежала от тебя и обнаружила свою деревню разрушенной, я долго скиталась по земле без любимого места. Как-то раз случайно встретила твоего брата, Волака. Он захотел отблагодарить меня за освобождение от тебя и предложил свои услуги. Ифриты не любят быть в долгу. Я сказала, что хочу попасть сюда. Волак удивился: он не знал, что существует ещё одна сторона. Но твой брат исполняет любые желания, и стоило мне загадать своё, в руке у него появилось вот это.

Сагиба показала свистульку, очень похожу на ту, что была у Демерджи.

– Волак любопытен. Когда я открыла разлом, он решил перейти со мной. С тех пор мы тут. – Она убрала свистульку в карман. – Прячемся от тебя.

– Что ж ты меня не боишься? – спросил я.

– Да чего мне бояться: слаб ты стал, Агарес. Я вижу. Не место тебе тут. А мне – самое оно. Пыль и здесьприносит мне удачу. А ты возвращайся на ту сторону. И брата своего не ищи.

Шорох платья – и исчезла в калитке.

– С кем ты говорил? – спросил