Край неба - Марк Дж. Грегсон

Брайс кричит, Родерик смотрит в ужасе. Мы все поражены. Глядим, как наш механик летит вниз. Не знаем, что предпринять.

Но у меня есть план.

– Уводи нас отсюда! – орет Громила.

Я забираюсь на платформу и прыгаю на плиту. «Гладиан» просыпается. Оказавшись под колпаком, сгибаю средние пальцы. Корпусом подаюсь вперед, а потом, как только зверь кидается на нас, вытягиваю руки.

Горгантавн проходит в каких-то десятках сантиметров от корабля.

– Ты что творишь? – вопит Громила. – Отступай, драйщик!

Я шевелю пальцами, пот крупными каплями стекает по лицу. Оттягиваю правую руку назад, разворачивая нас к цели, а потом снова выбрасываю вперед. Если просчитаюсь, мы просвистим мимо Китон и не сумеем вовремя развернуться.

Поймав мой взгляд, Родерик понимает, что я затеял. Кидается к середине палубы; магнитные боты держат его, несмотря на свирепый встречный ветер.

– Да, – говорит Громила, – с-спаси ее. Спаси ее, Элис!

Оказавшись под Китон, я тяну руки на себя и не падаю только благодаря струнам. А вот Родерик опрокидывается и скользит в сторону.

– НЕТ! – кричит он.

Китон кувыркается в воздухе. Если просто упадет на палубу, то разобьется в лепешку.

Я снижаюсь, подстраиваясь под скорость ее падения. Однако нам быстроты не хватает. Тогда я соскакиваю с плиты. Фонарь открывается, «Гладиан» несется вниз по инерции. Я же спрыгиваю с платформы и бегу на пылающих от нагрузки ногах. Подныриваю под Китон, чтобы поймать ее.

Бац! Я успел, но падаю и ударяюсь головой о металл палубы. Все идет кругом. Похоже, рука сломана и вместе с ней – еще одно ребро.

Мимо проносится Элдон и вскакивает на плиту. За нами пикирует ревущая самка, но потрясенная команда собирается вокруг меня с Китон: Себастьян будто видит диковинное насекомое, Громила моргает одновременно смущенно и встревоженно.

А потом все погружается в черноту.

Глава 21

Отец учил, что не бывает бескорыстных поступков.

«Бойся тех, кто тебе помогает, – говорил он. – Придет время, и они попросят чего-то взамен».

Эти его слова я слышу в голове, очнувшись на мягкой койке в лазарете. По левой руке курсирует горячая покалывающая боль. В ребрах такие же ощущения. Должно быть, мне вкололи лекарства. Мадлен говорила, что эти препараты, изобретенные цехом Науки, восстанавливают сломанную кость за полтора дня, если не быстрее.

И пока препараты лечат скелет, чувство вины как ножом пронзает мне сердце. Мама. Если бы я только мог дать ей настоящие лекарства вроде этих. Не те, которые отнял у меня Громила, а действенные. Они не просто облегчили бы страдания. Они снова сделали бы ее благородной леди Холмстэда.

И, садясь, я как наяву слышу ее голос. «Многие плывут по течению, – шепчет мама. – Этот путь проще. Но порой приходится идти против ветра. Пусть он хлещет о корпус твоего корабля, не сдавайся. Нужно делать то, что не стали бы делать другие, ведь ты силен и ты добр».

Что ж, я пошел против ветра, спасая Китон. И пока она падала мне на руки, я не раз успел подумать, что это будет значить для моего возвышения.

Возможны ли бескорыстные поступки?

Рядом с койкой сидит Китон. Привалилась к подлокотнику кресла, задремав и подобрав под себя ноги. На ней ни синяка. Похоже, я единственный пострадал.

– Китон.

Пошевелившись, она резко садится:

– Конрад! Проснулся.

– Давно ты здесь?

Она продирает глаза.

– Со вчерашнего дня, – зевает.

– Спала тут?

Китон кривит губы, не зная, улыбаться или хмуриться. Наконец берет меня за руку. Инстинктивно хочется отпрянуть, но, заглянув в ее карие глаза, я сдерживаюсь.

– Я тебе всем обязана.

– Не за что.

– Как это не за что? – Она крепче стискивает мою руку. – Ты спас меня, Конрад. Я в тебе сомневалась, а ты все равно меня спас.

– С чего ты взяла, что я не потребую ответной услуги?

– А ты потребуешь?

Она пристально смотрит на меня. Я делаю долгий, глубокий вдох. Мне положено хотеть от нее чего-то взамен. Преданности, например. Однако спасал я ее не поэтому.

– Думаю, я тебя поняла, – говорит Китон.

– Вот как?

– Да. Ты целиком сосредоточен на возвышении, но это не значит, что ты спихнешь за борт всякого, кто стоит на пути. Нет, мне кажется, ты возвысишься потому, что отличаешься от других. Можешь быть лучше.

Мы молчим. Она все так же держит меня за руку. Сам не знаю, почему позволяю ей это, но в ее прикосновении есть нечто приятное. Семейное. Возможно, в глубине души я жаждал человеческого тепла. После смерти матери все во мне видели если не инструмент, то препятствие. Зато Китон не такая.

– Должна извиниться, – говорит она. – Ты не хотел убивать Пэйшенс.

– Да, не хотел.

– Когда я услышала историю о том, как ты якобы подвел ее под хвост горгантавна, то невольно поверила. Ты же всегда был нелюдимым парнем, а в день нашего знакомства вообще сидел в углу с угрюмым видом. Цедил слова. У тебя проблемы с доверием.

Я невольно ерзаю в койке. Уж больно хорошо Китон меня узнала.

– Я тебя только с Родериком и вижу, – продолжает она. – Это надо менять. Тебе нужен еще друг?

На ее лице расцветает красивая и счастливая улыбка.

– Я…

– Ладно, я твой друг, даже если ты не принимаешь мою дружбу, Конрад. У нас на острове Литтлтон есть обычай. Когда один жертвует чем-то ради другого, то со спасенного причитается. Я в долгу перед тобой, пока не сумею достойно расплатиться. Поддержу тебя – на все сто процентов. Как говорят у меня на родине, я вся твоя. Спасибо, Конрад, сын Элис.

Она даже не дает возразить, и на моих губах появляется робкая улыбка. Возможно, я возвышусь, будучи не отъявленным подонком, а сильным человеком, который предпочитает легким решениям верные.

Иного мама не приняла бы.

⁂

Потом меня навестили Родерик и Брайс. Оба пришли в восторг, увидев, что дела мои идут на поправку.

Наконец, дверь в лазарет отворяется последний раз.

Себастьян.

Он садится в кресло и смахивает со лба челку. Меня мутит от одного его вида. Мы соседи, но после смерти Пэйшенс я слышал от него только обвинения.

– Прости, – говорит Себастьян, коснувшись моей руки. – Я был слишком суров с тобой после… ее гибели. – У него дрожат губы; передо мной мальчишка, который даже ногами до пола сейчас едва достает. – Пэйшенс была всем для меня, и, когда ее отняли, я… не знал, как себя вести.

Я стараюсь не смотреть на него со злостью:

– Себастьян, мне жаль, что с