Как рушатся замки (СИ) - Вайленгил Кай

Пока что гадать бессмысленно. Доказательств у неё нет. Настроения разбираться – тоже. Через неделю она скинет Эйвилин с шеи, получит щедрую плату и уберётся обратно в Дельфи – за сотни миль от правительства, политики и Матушки Мэм. Родословная принцессы её не касалась.

Подняв воротник пальто, она быстрыми шагами вышла на проспект, откуда днём открывался потрясающий вид на Парящий Двор. От остановки отходил последний трамвай, на подножку которого Лис запрыгнула на ходу. С крыши, рискуя свалиться на рельсы, свесился щербатый парнишка.

— Вас до дома не проводить, мисс?

— Погоди-погоди! – опёрся на локоть его друг. – На причёску погляди, на одежду. Неместная она, иностранка. Нынче у сутенцев так модно. Надо на их спросить!

— Будто ты знаешь, как по их!

— Já montéé or so caprát, amé immé?{?}[Вы одна или с бумагой, душа моя? (сутенский). Парень путает слова «бумага» и «кавалер, молодой человек».] – с сильным акцентом оттарабанил юноша заученную фразу и довольно вздёрнул подбородок.

— Necéss parpaté «ún capaliéré», já idióta{?}[Надо говорить «ún capaliéré» (молодой человек), ты, идиот (сутенский).], – закатила глаза девушка.

— Чего она сказала?

Друг щербатого почесал затылок.

— Не занята, говорит.

— А мне показалось, она тебя придурком назвала.

— Тебе не показалось, – улыбнулась им Лис и соскочила на землю под громкий хохот парнишки.

За поворотом виднелась дубовая аллея. На каменистой почве Тэмпля деревца не вырастали до неба и отличались покладистым нравом, поэтому частенько встречались в разных частях города. Пропустив повозку, девушка перебежала на противоположную улицу, где теснились четырёхэтажки с мудрёной отделкой. Возле входных дверей заботливые жильцы приделали таблички с номерами квартир и фамилиями. До революции такого не требовалось: эти дома, расположившиеся близ дворца, принадлежали офицерам армии и внутренней службы. По вечерам их семьи пили чай в саду под окнами, курили дорогие сигары и обсуждали новости; дети носились по траве с тонконогими борзыми, сбивая с ног служанок в чепчиках. Откуда-нибудь обязательно доносилась игра на пианино: музицировали старшие дочери, подчиняясь указаниям строгих заграничных учителей.

Теперь в саду висели бельевые верёвки, а изящные лавочки использовали как подставки под тазики для стирки. Фонтан с крылатой нимфой разобрали: на его месте хозяюшкам соорудили нечто вроде колонки для накачки воды.

Народ под себя что угодно приспособит.

Лис пьяной походкой прогулялась от двери к двери несколько раз, пока наконец не нашла среди перечисленных жильцов нужную фамилию. Квартира Катлера занимала третий этаж, и девушка отстранённо подумала, что прежде в его распоряжении были все четыре.

В одном из окон горел тусклый свет. Судя по часам, электричество уже отключили, и людям с бессонницей или младенцами приходилось по старинке зажигать свечи. Вряд ли канцлер успел освободиться от бюрократии после инцидента. С ним кто-то проживал.

Протиснувшись через решётку на задний двор, девушка прикинула расстояние до балкона. Отсюда выглядело, будто бы он не заперт: через щель просачивалась полоска света. Какой подарок! Точно готовились к гостю с кинжалом за поясом.

До второго она добралась по ветке дерева, и затем, зацепившись за ободок кронштейна, подтянулась на третий. На нём не хранился хлам – сбоку стоял маленький круглый столик с пепельницей, под ним примостили стопку перевязанных бечёвкой книг с отсыревшими обложками. Ни снега, ни пыли, ни беспорядка. Хозяин следил за чистотой. Либо его сосед.

К немалому разочарованию, дверь оказалась приоткрыта на проветривание. Изнутри её держала хитрая задвижка, от которой плевались воры-домушники: механизм отмыкался при одновременном повороте двух блоков до нужного угла. Ошибся – начинай сначала.

Лис к воровской среде лет уж пятнадцать не принадлежала, но замки взламывала по несколько раз на дню. Не то, чтобы в мире не существовало замка, который ей не по зубам… Просто работу она выполняла славно. Приловчилась.

Ещё раз убедившись, что в комнате пусто, она опустилась на пол, развернула набор отмычек и приступила к делу. Из глубины квартиры доносилось тиканье часов. Иногда она слышала что-то вроде похрапывания: вероятно, человек внутри видел десятый сон.

Лишнюю кровь Лис предпочитала не проливать. Мараться сверх запланированного не по ней. Коллеги скалились: мягкость их род деятельности не терпел, добряков сжирал. Не её проблемы. У неё с юности со стадным чувством не срослось – вот и на мнение толпы плевала с колокольни. Если кому-то не претило оставлять на заданиях дорожку из трупов, то однозначно не ей. Не любила – и точка. «Побочные жертвы» случались, чего скрывать, однако она старалась минимизировать их любыми доступными методами. Праведности ей это не накидывало, но от кошмаров избавляло. Более или менее.

Оставалось понадеяться на толстые стены. «И что они не спят вместе», – добавила она.

Механизм замка щёлкнул, оповещая о «чистом» исполнении. Лис тихо пересекла спальню. Выглянула в коридор. В кресле у окна, укрывшись шалью, дремала старушка. Полноватая, в платье лимонного цвета. На коленях – раскрытая газета и очки. Лампа на стеллаже слабо мерцала, на обоях шевелились длинные тени. Поморщившись, девушка отпрянула от дверного проёма. Кем бы ни приходилась женщина Катлеру, в её интересах не отрываться от кресла до утра.

Лис поёжилась от холода, окинула взглядом по-военному строгое убранство комнаты. Ничего примечательного. Интерьер словно отражал серый облик канцлера. В их дни, наполненные лозунгами о равенстве, богатым быть не принято, и предметы роскоши без жалости пускали с молотка ради идеи. В доме Катлера до революции могли висеть картины известных художников, полы – устилать маллийские ковры ручной работы… Усмехнувшись, она провела по корешкам книг на столе. У людей вроде него педантичность, впитавшаяся с молоком матери, сохранялась и в мелочах. Смена режима на таком не сказывается. По-видимому, он и при императоре не хвастался занавесками из золотой парчи.

В ожидании она открыла ящики стола, но обнаружила жёлтые листы, канцелярию и ножницы с узкими лезвиями, которыми орудовали в парикмахерских. Находка развеселила. На мгновение Лис представила, как великий и ужасный сподвижник Азефа Росса делает себе стрижку. Подходит к зеркалу, берёт расчёску, мастерски отмеряет посечённые концы.

Она приподняла их за металлическое кольцо, собираясь изучить бумаги под ними.

Чернота накрыла с головой, чтобы ровно через одно моргание она уставилась в зеркало чужими глазами.

— Неровно.

Прядь, зажатая между пальцами, правда оказалась короче остальных. Некритично и, в общем-то, неважно: там, куда он отправлялся, линейкой не измеряли. Внешний облик тоже оценивали в крайнюю очередь – хоть ремень болтается, хоть пуговицы на тужурке расстёгнуты. Поэтому придирался он только ради её возмущений.

С ними она не затягивала. Руки в боки. Смешно нахмурилась.

— Не вынуждай меня браться за бритву, Элерт Катлер!

— С твоими талантами цирюльника ничего другого не останется.

— Ты меня попросил, так что я снимаю с себя ответственность! – горячо возразила она, взъерошив его всё ещё мокрые волосы.

Он сглотнул, перехватил её ладонь и прижал к губам. В груди щемило и клокотало. Завтра поезд умчится к границе. Завтра он бросит её одну в огромной недружелюбной столице.

— Тебе идёт.

Без разницы – идёт или нет. В мутном от пара зеркале он видел её сосредоточенное покрасневшее от жары лицо. Сдавила тревога. Вновь захотелось завести малоприятный разговор об отъезде на север.

Сколько он поднимал тему? Раз пятьдесят? С её характером пятьдесят первый завершится фатально.

Неуловимое движение – и русая прядь упала на кафель, к его. Он повернулся. От потрясения внезапно пропал дар речи.

Она покачала ножницы за кольцо и быстро спрятала их за спину, не давая ему возможность отобрать.