Рубиновый рассвет. Том I - Евгений Неволин

Каждое слово он протягивал, наслаждаясь звуком собственного голоса, будто смакуя каждый слог. Его дыхание стало чаще, горячее, влажное от предвкушения.

— Ты говорил с демонами? С богами? Или... может, с кем-то ещё?

Его пальцы постукивали по колену в нетерпеливом ритме, ногти царапали ткань штанов, оставляя мелкие дыры.

— Не молчи! Это только усилит боль! — прошипел он, его лицо исказилось в гримасе, напоминающей восторг маньяка, увидевшего свою жертву беззащитной.

Гилен приподнял голову, его голос звучал хрипло, но без тени страха — только ледяное обещание, прорезающее боль:

— Я... не стану тебя убивать.

Его губы искривились в подобие улыбки, несмотря на то, что кожа трескалась от боли, обнажая на мгновение рубиновый блеск под ней.

— Я выберу самую отвратительную тварь из всех, что пируют на страхе. И... позволю ей напиться твоих эмоций. До последней капли.

Реми рассмеялся, его глаза блестели от восторга, как у ребёнка, которому подарили новую игрушку для пыток.

— О-о, как оригинально! — он захлопал в ладоши, его длинные ногти цокнули друг о друга, как кости. — Знаешь, все они говорят что-то подобное. Демоны, вампиры, даже те полубоги, что мы ловили... Все обещали. А потом...

Он наклонился ближе, его дыхание пахло гнилыми зубами и кислым потом.

— "...сломались.

Щелчок пальцев — и круг сжался ещё сильнее, багровые лучи впились в Гилена, вырывая тихий хрип из его горла.

— Так кто ты? Настоящее имя. Или продолжим играть?

Гилен сосредоточился, игнорируя боль, игнорируя насмешки.

Чёрный Шов — меридиан, отвечающий за восстановление, — запульсировал внутри него, кровавые нити в его теле уплотнились, сшивая повреждённую плоть.

"Ещё... ещё..."

Он чувствовал, как кровь внутри него шевелится, готовясь.

— Смертные... изредка слышали обо мне, — проговорил он, играя на времени, растягивая слова. — Но в этом мире... вряд ли.

Реми оживился, его улыбка стала ещё шире, губы растянулись до неестественных пределов.

— Другие миры? О-о, расскажи подробнее!

Он придвинулся ближе, его колени скрипнули, а глаза расширились с нездоровым любопытством, как у ребёнка, слушающего страшную сказку.

— Какие они? Кто там правит? Можно ли... попасть туда?

Его пальцы дрожали, царапая собственные ладони, будто он уже представлял себя там. Гилен посмотрел на него сверху вниз, будто уже видел его конец, уже хоронил его в своих мыслях.

— Есть миры... где тебе бы понравилось.

Пауза.

— Жаль, ты не доживёшь.

Реми развёл руки в фальшиво-сожалительном жесте, его пальцы изогнулись, как лапы паука, готовящегося к прыжку.

— Увы, дорогой гость, моё свободное время подошло к концу. — Его голос звучал сладко-ядовито, словно мёд, смешанный с цикутой. — Но будь добр... подожди немного.

Его улыбка не дрогнула, когда он развернулся и зашагал к столу, где уже кипели и переливались склянки с мутными жидкостями. Тени от колб плясали на стене, искривляясь в уродливые силуэты. Рунный круг продолжал жечь, вытягивая из Гилена силы, сжимая его тело, как тисками. Каждый нерв горел, каждая мышца деревенела от боли.

Но он не сдавался. Чёрный Шов внутри него пульсировал, словно живая нить, сшивающая разрывы плоти и духа. Каждая волна боли подпитывала меридиан, каждый вздох превращался в топливо для восстановления.

«Ещё... ещё...» — мысли Гилена были четкими, несмотря на ад, в котором он находился. — «Жёваный баг, как же я давно этого не испытывал...»

Тем временем алхимик бормотал себе под нос, его голос сливался с шипением кипящих жидкостей.

— Капля кровоцвета... щепотка костей скорбного... и... да, это — пепел падшего серафима...

Он дистиллировал зелье, переливая его в литровый флакон с мутным зеленоватым содержимым. Жидкость пузырилась, меняя оттенки от ядовито-жёлтого до трупно-синего.

— Совершенно. Идеально. — прошептал он, глаза его сверкали как у алхимика, нашедшего философский камень.

Гилен анализировал ситуацию, игнорируя боль, игнорируя жжение в жилах.

«Кровавый Туман… нет, он не спасёт. Инквизиторы подготовились».

Воспоминания о подземелье всплывали перед ним:

Демоны в клетках из пламени — даже бестелесные не могли сбежать. Тени, запертые в цепях — их нематериальная сущность не стала защитой.

«Их ловушки работают на всех уровнях существования. Если я высвобожу Туман… они просто активируют тот артефакт. А тогда...»

Он внутренне усмехнулся, его разум работал холодно, как лезвие.

«Нет. Нужно что-то другое. Что-то… неожиданное».

Реми аккуратно поставил флакон на край стола, его длинные пальцы с желтоватыми ногтями дрожали от возбуждения, оставляя влажные отпечатки на стекле. Зеленоватая жидкость внутри колыхнулась, отражаясь в его глазах — желтых, как гной на солнце.

Он подошел к клетке, его тень легла на Гилена, искажаясь в багровом свете рун. Наклонился, скрипнули суставы, и его дыхание — горячее, прокисшее от перегара эликсиров — окутало пленника.

— А теперь, дорогой гость... — его голос звучал сладко, почти песенно, как колыбельная перед казнью. — ...главное — не двигаться. Я нанесу на тебя немного... особой магии.

Он провел пальцем по воздуху, очерчивая невидимый символ.

— Обещаю, больно не будет.

Пауза. Затем добавил с игривой интонацией, будто делился секретом:

— Ну, если не будешь сопротивляться. А если будешь... — он прищелкнул языком, — ...ну, ты понял.

Его губы растянулись в широкой, неестественной улыбке, обнажая слишком ровные, слишком белые зубы. Глаза блестели — не от жестокости, а от чистого, почти инфантильного восторга, как у ребенка, разрывающего крылья бабочке.

Гилен приподнял голову. Несмотря на то, что его тело все еще сковывали волны боли, голос звучал ровно, лишь слегка напряженно, будто обсуждал погоду:

— Забавно... как смертные становятся беспечными в моменты мнимого превосходства.

Он медленно перевел взгляд на Реми, и в его глазах под темными стеклами вспыхнуло что-то древнее, нечеловеческое — рубиновый отблеск, глубже самой тьмы.

— И как же они удивляются... когда их иллюзии разбиваются. Как тончайший хрусталь.

Реми слушал, не перебивая. Его улыбка на мгновение дрогнула, края губ подрагивали, будто маска дала трещину. Но тут же вернулась — еще шире, еще неестественнее, натянутая до боли.

— Ох, какая жалость... — он покачал головой, изображая сожаление, но глаза его сверкали. — Значит, будет больно.

Он с преувеличенной театральностью вздохнул, отступил от клетки и закрыл флакон, его пальцы замедлились, лаская стекло, будто прощаясь. Затем убрал флакон на полку, где тот встал в ряд с другими — стеклянными гробами для неизвестных кошмаров.

Неспешно, прошелся к другому столу, заваленному бумагами, и уселся там, склонившись над какими-то записями. Его пальцы быстро перебирали страницы, перо скрипело по пергаменту, выписывая