Игры без чести - Ада Самарка

Вадик говорил очень серьезно.

— За знаками, там все построено на знаках, окружающих тебя, важно присматриваться к мелочам.

Она кивнула и, махнув рукой на прощание, вышла. Вадик распрямился в кресле, вытянув ноги и заложив руки за голову, проводил Людмилу улыбкой.

Припарковавшись на тротуаре у дома номер шестнадцать по Рогнединской улице, Людмила находилась не в лучшем настроении, было откровенно жаль пропущенный класс по пилатесу, куда она только-только записалась с еще одной сотрудницей, и вообще вся эта затея с дополнительными тренингами восторга не вызывала. В Пуща-Водице все было увлекательно, но не более. Использовались избитые приемы искусственного нагнетания позитивности, коучинг, игры Берна, упражнения на развитие тим-билдинга — по сути, ничего революционного. Куда интереснее было по вечерам болтать с Вадиком у него в номере. Трудно предположить, как что-то со стороны может настолько расшатать ее крепкое, миллионы раз просчитанное, гармоничное мировоззрение, чтобы сделаться переживанием, по интенсивности и overall impact не уступающим родам. Остановившись перед дверью в парадное с кодовым замком, Людмила вспомнила, что в эсэмэске было слово code и телефонный номер с иксами. На 18 заканчивался домашний номер ее матери.

Вот тут стало неприятно, почти мерзко. Потому что, конечно, найти номер ее матери не было бы сверхзадачей для организаторов тренинга, но, несмотря на все те эмоции, раскрепощения, слезы, являющиеся частью мероприятия, вторжение в личную, повседневную, глубоко семейную жизнь Людмила считала неприемлемым и возмутительным. У нее была подруга, связанная с контролирующими органами, и, нажимая на кодовом замке замененные иксами цифры из домашнего номера телефона своей матери, чувствуя, как дверь поддается, — Людмила думала, как натравит на этих дельцов ревизоров и как-то прилепит сюда еще и дело об использовании личных данных клиентов. В состоянии острого раздражения она поднялась по старинной прохладной лестнице на последний этаж. Пролеты были большие — дом довоенный, с высоченными потолками. Дверь квартиры № 6 ничем не отличалась от остальных дверей на широкой, местами уходящей в тень площадке с пыльным, заваленным листьями и мусором стеклянным фонарем над лестницей.

Дверь открыла совсем молоденькая особа в длинном черном шелковом платье. Точно как какая-то модель, которых берут на презентации в автосалоны, — чистая вся какая-то, без косметики, с почти детским лицом, ровными длинными каштановыми волосами, в черных лодочках на высоких каблуках — совершенно неуместная как для автосалона, так и для тренинга. Людмила решила, что тут, наверное, предполагается небольшой фуршет и что львиная доля прошедших в тур «прирожденных лидеров» приходится на представителей сильного пола. Еще ей подумалось, что светские рауты, «статусность» и вся эта тусовочная мишура ее никогда не трогали так, как, например, тех же коллег или даже самого Вадика.

— Позвольте, — сказала девушка, целясь помочь ей снять пальто.

Людмила смерила ее добрым взглядом циничной тетки — стало ясно, что помогать ей не надо.

В квартире была довольно странная обстановка: вопреки повальной моде максимально разгружать помещения, избавляясь от лишних стен, тут, напротив, все было в каких-то коридорах. Обои были странные: темно-бордовые в красную полоску, в псевдоанглийском стиле. С обеих сторон было где-то пять тяжелых лакированных дверей с бронзовыми ручками. Пройдя за девушкой в небольшой аппендикс, увенчанный массивным, возможно антикварным, комодом из цельного дерева и встроенным шкафом с дубовыми резными дверцами, Людмила повесила пальто, потом, заметив несколько пар дорогой мужской обуви и женские сапожки «Shy», покосилась на девушку.

— У нас принято разуваться, сейчас я дам вам одноразовые тапочки.

Людмила незаметно закатила глаза и усмехнулась.

Приглушенное освещение, красные стены, закрытые двери — это все невыносимо раздражало. В воздухе пахло приторными духами и сигарами, где-то играла музыка — легкая композиция для фортепиано со скрипкой.

— И еще по нашим правилам, пока вы не… словом, можно я завяжу вам глаза?

Людмила резко развернулась, нависнув над девушкой всей своей многочасовой усталостью после трудного рабочего дня, всем своим многолетним опытом в юриспруденции и на руководящей должности, где такие вот девочки у нее летали так, что перья сыпались, а противные недолюбленные тетки с хроническими болезнями, работники госструктур, поджимая тонкие злые губы, капитулировали, не в силах выдержать напор.

— Ах ты ж господи…

Девушка не поняла реплики и смотрела на Людмилу с приветливым удивлением, смело, прямо в глаза.

Потом Людмила осознала, что, наверное, показывает себя не с самой лучшей стороны, потому что все эти дурацкие тренинги построены на играх, и нужно уметь переключаться и следовать правилам. Она улыбнулась и слегка присела, чтобы девушке было удобно нацепить на нее повязку из прохладной черной шелковой ткани.

Ее взяли за руку и провели буквально пару шагов, лицо защекотал теплый запах ванили и, кажется, иланг-иланга, тут было теплее, чем в коридоре. Сбивающее с толку, расслабляющее тяжелое электрическое тепло. — Садитесь, — сказал мужской голос, рядом послышалось шевеление, скрип пружин. Людмила нащупала за спиной рельефную шелковую обивку какого-то предмета мебели, осторожно присела. Музыка доносилась из стереоустановки откуда-то с пола, на уровне ее щиколоток.

Сеанс тренинга оказался неожиданно приятным.

На фоне пряного сладковатого электрического тепла, зимней сонливости, ощущения промозглой ночи за окнами было хорошо сидеть с отключенными внешними рецепторами, слушая спокойный мягкий мужской голос. Он говорил с каким-то акцентом, может питерским. Или, по крайней мере, так, как говорят очень образованные люди. Наверняка его выписали из России. Наверняка он имеет обширную медицинскую практику. Он попросил, чтобы Людмила описала комнату, в которой они находятся. Ей казалось, что это большая гостиная, оформленная в «дворцовом стиле» — с тяжелыми зелеными бархатными портьерами.

— Зелеными? — мягко уточнил голос, звучащий где-то будоражаще рядом. Эта физически осязаемая, но невидимая близость словно подстегивала к радости, в кровь выбрасывались эндорфины. Гормоны счастья.

— Да, немного с золотом, — тихо ответила Людмила улыбаясь.

— Это очень хорошо…

Еще она видела низко висящую люстру с канделябрами и позолотой, рояль у окна, а пол — гладкий, отполированный до блеска.

Потом он обратился к кому-то, кто тоже сидел там. Кажется, даже коснулся, так как послышались какие-то шорохи, поскрипывание. — А ты? Что ты видишь?

Это была женщина, не совсем юная, но со звонким, слегка манерным голосом, из тех, кто часто и громко удивляется, приговаривая «бооооооже», и целиком зависит от мужчин. С такими интонациями всегда зависят от мужчин, живут за их счет, говорят «бооооже», когда получают подарки, канючат, если получают их не так часто, как хотелось бы. Людмила сказала об этом потом, в самом конце, когда главный мужской голос спросил, хочет ли кто-то из присутствующих что-то сказать.

Владелица манерного голоса, жеманясь, эээээээкая и нуууууууукая, сказала, что видит комнату узкую, заставленную старой мебелью (конечно, сработал комод в коридоре), что тут много книг, и они лежат на полках в беспорядке. И пока она говорила, Людмила чувствовала, как в ней что-то такое растет и сжимается, сплетаясь узлом в груди, потому что казалось, что обладатель голоса сейчас начнет жалеть ее — девочку-женщину, потерянную в этой страшной чужой комнате с книгами, захочет перевести в какое-то другое место. Именно у нее он спросил, как она представляет его самого.

Сказала, что с бородой. Среднего телосложения, в голубой рубашке, с небольшим животиком.

«Конечно, нет, — подумала Людмила. — Нет никакой бороды, высокий брюнет в расцвете лет и сил».

Потом он сказал:

— Я бы хотел, чтобы вы вышли, спасибо, — и Людмила почувствовала, что он обращается не к ней.

Послышалось поскрипывание, шорохи, шаги, мягкий щелчок двери.

Он, кажется, сел прямо перед ней, чуть ли не на пол. Людмиле казалось, она чувствует запах его духов и его кожи.

— Вам хорошо здесь? — спросил он после паузы.

— Да.

— Вы чувствуете себя комфортно в любых условиях, да? Вы спали в палатке? Вы можете заснуть при любом шуме?

— Да.

— Вы хотите меня о чем-то спросить?

— Вас конкретно или просто спросить?

— Нет, меня.

— Да. Какова цель всего этого?

— Цель знаете только вы, это ваша жизнь, кому лучше вас об этом знать? Что самое важное в вашей жизни, о чем вы пока не знаете? Вы сейчас думаете, что пропустили класс по танцам?

— Хм, нет, это был пилатес.