Игры без чести - Ада Самарка

37

Винница встретила его снегом, низким серым небом, провинциальной немноголюдностью центральных улиц. Это было какое-то светлое, окрыляющее путешествие. Он проснулся в субботу в семь утра, и было странно ощущать голову легкой, а тело — полным сил, без характерной для раннего уик-энда муторности. Быстро пожарил яичницу, выпил стакан молока (домработница, старая добрая баба Тоня, всегда приносила ему молоко, оно скисало, она выбрасывала и несла новое), прыгнул в машину и за полтора часа долетел до Умани, там зачем-то остановился, вышел из машины, посмотрел на заснеженные поля вокруг, на редкие машины на трассе, вдохнул полной грудью, ощущая на губах тонкий привкус счастья и, свернув на Гайсин, поехал дальше.

Валерия прибежала к нему в гостиницу через час после звонка. Пыталась как-то хорохориться, высказывать претензии, а сама аж дрожала, влажно сверкая глазами, вздыхала, улыбаясь себе под нос. Славке вдруг захотелось потянуть возникшую паузу, и он просто сидел на кровати, глядя на ее колени, а Валерия, как-то неуютно примостилась на стуле возле тумбочки с чайными принадлежностями, в теплой бабской юбке и колготках с лайкрой, в бирюзовом базарном свитере с широким воротом. Она немного поправилась с их последней встречи, щеки порозовели.

— Я рада видеть тебя, Славик, — сказала она, избегая глядеть ему в лицо. — Когда я думала о тебе, то думала только нехорошее, но когда увидела, поняла…

Они продолжали молчать. Было очень тихо. Где-то далеко в коридоре гудел пылесос. Номер был просторный, с кичливыми зелеными стенами и ярко-синим ковролином на полу. За металлопластиковым окном в персиковой органзе молочно-белым светом горел снежный день.

— Ты зачем приехал?

Славка улыбнулся себе под нос. Он сидел немного неуклюже, развалившись на кровати, опираясь на локти. Валерии было как-то странно и дико смотреть на него в режиме реального времени.

— К тебе приехал. Захотел увидеть.

Она закатила глаза, поправила юбку.

— Мерзавец.

Он гнусно хихикнул и лег на кровать. Она смотрела на него со своего стула — настоящая мама, председатель родительского комитета, полная и румяная, с наспех накрашенными губами и ресницами, с волосами, собранными во что-то курчавое, объемное, прихваченное на затылке длинной пластмассовой заколкой, с круглыми полными коленями в блестящей лайкре.

— Иди сюда.

Со сбившимся дыханием, они катались по широкой гостиничной кровати, подминая под себя атласное персиковое покрывало.

— А теперь уезжай, — сказала она, выходя из душа.

— Пойдем поужинаем сегодня?

— Уезжай, я сказала. И, бросив на него многозначительный испепеляющий взгляд, ушла.

Он не знал, чем заняться, побродил по городу, чувствуя, как тает драгоценное время, поглазел на скудный магазинный ассортимент, съел в каком-то неудачном ресторанчике жесткий безвкусный бифштекс с картошкой фри и дешевым кетчупом, позвонил Валерии, чтобы договориться на вечер.

Она разговаривала с ним улыбаясь, закрыв глаза, подпирая стену в прихожей, чеканя слова:

— Слава, спасибо большое, но я не могу сегодня.

С наступлением сумерек он поехал домой, так и не переночевав в отеле с персиковой органзой на окнах. Валерия в это время терзалась, скукожившись на своем сложенном кресле, колупая ногой в теплом носке родительского кота, косясь в телевизор. Ей казалось, как она потом объяснила Вадику, что поступила очень правильно, «выстроив дистанцию». А еще ее глубоко потрясло то, что она не рассмотрела во время предыдущих свиданий, — у Славы тамвообще не было волос!

Обалдев от жизни с родителями, Валерия стала потихоньку проситься обратно к мужу. Как-то так вышло, что им приходилось прятаться и шифроваться: его не отпускали из Киева к этой шалаве, а в Виннице уже не хотели принимать (теща в конце концов пришла к заключению, что дочку выгнали с ребенком на улицу — какая дикость!).

Валерия ставила телефон на виброзвонок, а Гена звонил по нескольку раз в день, слал эсэмэски, просил приложить трубку к уху сына и что-то говорил ему, а Антошка, кажется, узнавал и радостно булькал, улыбаясь своими четырьмя зубками.

После несуразного свидания со Славой, Валерия утвердилась в том, что ее Медвежонок — лучше всех, пусть не такой мажорный, но родной и хороший. Даже то, что он находится под таким мощным влиянием матери, Валерию не тревожило, наоборот. Он звонил и писал ей в выходные чуть ли не каждый час, сообщая, в какие виды хозяйственной деятельности его вовлекают, лишь бы не отпускать в Винницу. Валерия погрузилась в состояние пряного женского неторопливого провинциального ожидания. Ее томили разнообразные чувства, разбавлявшие учительски-прагматичный настрой ее жизни. Свидание со Славой совершенно сбило ее с толку, потому что за месяц винницкой жизни она успела столько всего передумать о нем и о своей погубленной судьбе, что собственная реакция на его звонок, на голос, сообщающий, что он приехал, и знакомое до одури название гостиницы в центре из его уст, — погрузили ее в состояние мечтательного переполоха. Когда она увидела его номер на запиликавшем телефоне, аж присела от неожиданно наполнившей тело приятной теплой тяжести, волнами расходившейся по бедрам от низа живота.

Эта же тяжесть парадоксальным образом после Славки как-то обезличилась, и Валерия поняла, что просто очень соскучилась по сексу, по мужчине, и что в Гене есть такие стороны, на которые раньше она не обращала внимания, и, по большому счету, совсем неважно, какой должен быть мужчина, и что все то, что дарил ей Слава, можно попробовать и с Геной.

Он приехал в следующую субботу. Такой щетинистый, привлекательный, с немного отросшей чуть курчавой челкой и в новой красивой куртке «Коламбия» с воротником, отороченным серым мехом. Он пришел как к себе домой, не спеша и радостно разделся, разулся, помыл руки, поздоровался с родителями, которые, увидев его, невольно обрадовались, хотя пытались выдавливать из себя какое-то возмущение. Попрепиравшись для вида, отпустили их с двумя сумками, коляской и ванночкой, в которую сложили нехитрые детские пожитки.

У подъезда ждала машина Генкиного друга. Они ехали обратно, переглядываясь и молча кивая друг другу. Малыш быстро заснул у нее на руках, и сейчас, в тесном салоне, при плохом освещении было очевидно, что это вылитая папина копия. Гена заметил это сразу, едва переступив порог, и решительности у него прибавилось раз в десять.

Дома он открыл дверь своим ключом. В лицо ударил такой родной запах жареного мяса и стирального порошка. В прихожей, ясное дело, их никто не встречал. Валерия сама первая поздоровалась со свекровью, которая спокойно продолжала смотреть телевизор в гостиной. Та кивнула в ответ. Свекор сидел на кухне и, увидев Антошку, подошел к нему, совершенно игнорируя невестку, сосредоточенно делая «козу» и приговаривая: «Ыыыыыыы ну что, пацан?» — так, будто они последний раз виделись всего пару часов назад.

Нормально общаться начали где-то дня через три-четыре. Сперва начались сугубо бытовые вопросы и короткие ответы по делу. Потом — Антошка. По нему все-таки скучали. О первопричине конфликта речь зашла на второй или третий день. У Гены на лице вылезло несколько больших фиолетовых прыщей, он, смущаясь, сказал, что это от воздержания, а потом добавил:

— Ты прости меня, Лера, я, оказывается, плохо тебя знал, ты самый последний человек, кто способен на измену и предательство. И родители это тоже осознали, просто им сейчас стыдно.

Валерия задумчиво хмыкала, сложив руки на груди, и после долгой паузы решила про себя, что это, пожалуй, лучшее решение проблемы. Пару недель она вела себя подчеркнуто холодно и обиженно, оживая лишь к ночи в шуршащих, с закушенными губами ласках и вздохах, маскируемых сухим тревожным покашливанием. Постепенно сексуальная эйфория сошла на нет, уступив место уютной вечерней рутине с чтением журналов в постели и стрижке ногтей, а отношения внутри семьи сделались легкими и деловыми, как прежде. Встретившись на площадке с Маринкой, Валерия сделала вид, что не замечает ее, вложив в свой скользящий взгляд как можно больше надменности, презрения и утомленного осуждения. При следующей встрече (наверняка Маринка подстроила ее специально) был задан вопрос: «Ну что, как съездила?» Валерия пожала плечами, высоко подняв голову: «Мариш, ты не тот человек, которому я стану что-либо рассказывать», — и с участившимся пульсом покатила коляску прочь с площадки. Марина стала смеяться, недоуменно фыркая и разводя руками, мол: «Не поняла, что происходит вообще, я тут ни при чем, мне девчонки рассказывали уже потом…»

С Вадиком они неожиданно столкнулись в «Билле» у рядов тележек, где Валерия пыталась усмирить бодрствующего сына, требующего портмоне с опасно надорванным отсеком для мелочи.