Игры без чести - Ада Самарка

Людмила не верила в приметы и задолго до родов оборудовала детскую комнату — с желтыми обоями, желтым балдахином над кроваткой и желтыми занавесками из невесомой органзы. На самом деле в квартире требовалось произвести массу работ, и она понимала, как недальновидно они с мужем подошли к этому вопросу. Опасности таились повсюду — ламинат на полу вполне мог содержать вредные элементы, и она, например, настояла, чтобы в детской положили простые деревянные доски, отполированные и покрытые самым нетоксичным раствором, какой только можно было найти в Интернете. Обои, материалы из которых была сделана кухонная утварь, — все могло представлять опасность, выделять свободные радикалы. Материалы для постельки, игрушки и одежду Людмила тщательно ощупывала, обнюхивала и пыталась найти подводные камни и обман в ярлычках, уверяющих, что все это исключительно натуральное. Тканевое покрытие для кроватки, которое купил муж, пришлось отправить на дачу, так как там был слишком яркий набивной рисунок с выпуклостями плюс золотистая нить, а это краска, которую делают с примесями меди, цинка и бог весь еще чего.

Анализы почти всегда были в норме, лишь пару раз несущественно понизился гемоглобин, и Людмила ломала над этим голову, прекрасно зная, как можно этот показатель исправить, но при этом могла просидеть весь вечер в кресле, покусывая дужку очков и не шевелясь, уставившись на листочек с анализом.

Весна была прекрасным временем. Никогда раньше так чутко, с такой радостью, Люда не присматривалась к признакам пробуждения природы. По мере того как ветки покрывались нежной порослью, а световой день становился дольше, в ней все выше поднималось чувство, что «пора».

Она садилась на балконе, обращенном во двор, и читала вслух детские сказки, поглаживая живот. Когда рядом никого не было, пела. Голос у Людмилы был резковатый, с хрипотцой, и совершенно отсутствовал слух, но ребенку, конечно, было все равно. Она пела, как учили, находя нужную ноту и вибрируя вместе с маткой и малышом. На занятиях йогой этот низкий, урчащий голос назывался голосом матки, и у Людмилы он получался очень хорошо.

Как и договаривались с акушеркой, за две недели до предположительной даты она прекратила всякие занятия и почти все время лежала, много спала, ела легкую пищу и много сладкого, но соблюдая меру во фруктах, чтобы не спровоцировать у ребенка аллергию. Идея рожать дома пришла где-то в середине беременности. Роды казались таким же таинством, как и зачатие, и совершать его было куда правильнее и комфортнее в родных стенах, пропитанных любовью и покоем. Роды к тому же — абсолютно естественный процесс, и если не омрачать его искусственно нагнетаемыми страхами, если расслабиться и настроиться на одну энергетическую волну с природой, с космосом и вселенной, то все получится быстро, гармонично и просто.

Собственно, так все и произошло. Людмила хорошо переносила боль и в глубине души ожидала, что все будет намного хуже.

Данила родился прекрасным мальчиком, развивался строго в соответствии с умными и строгими таблицами, созданными, видать, чтобы сеять лишнюю панику среди особо замороченных матерей, ибо в цифрах, обозначающих стандартную прибавку в весе в первые месяцы после рождения, фигурировали трехзначные цифры, что обязательно вело к появлению погрешностей. Изучив массу аюрведической литературы, Людмила пришла к выводу, что младенец на естественном вскармливании живет по законам совершенной космической гармонии и ест ровно столько, сколько ему требуется. Программа естественного вскармливания была сознательно выбрана Людмилой среди всех прочих, она категорически отвергала понятие режима, норм и прочих контролирующих факторов. Чтобы хоть как-то задокументировать этот важный процесс, Людмила вела «Календарь развития ребенка», который носила на каждый прием к педиатру, и огорчалась, что ее записям уделяется так мало внимания.

Еще они с Данилой ходили плавать чуть ли не с первых недель, занимались по методике Зайцева и Монтессори.

Людмила активно использовала еще и методику Никитиных для физического развития мальчика, ведь до определенного возраста физическое и умственное развитие идут нераздельно, одно напрямую зависит от другого. Им на заказ где-то в Боярке делали специальные деревянные тренажеры — ручной работы и экологически чистые, чтобы вешать на кроватку. Юра был слегка огорошен ценой этих приспособлений, но Людмила уверяла, что они того стоят. Он же настоял на приглашении няни — вначале только для того, чтобы она помогала с домашними хлопотами, но женщина попалась настолько душевная и приятная, что Данилу стали оставлять с ней примерно с семи месяцев, так как Людмила, помня об опасности зацикливания на ребенке, записалась на курсы ландшафтного дизайна. Данила и впрямь рос очень развитым мальчиком, в полтора года знал весь алфавит (тыкал пальчиком в нужную букву) и в два с копейками складывал пазл из тридцати элементов. К трем годам он знал около ста английских слов и работал с пазлами в шестьдесят элементов. В период, предшествующий этим выдающимся достижениям, Людмила приуныла, осознав вдруг, как быстро пролетело время ее самых сладких будней с малявочкой, когда он был мягкопузым, нежно агукающим несмышленышем. Эти месяцы, увенчанные пинетками, градусником для измерения температуры воды в ванночке, слюнявчиками, «бодиками», подвесным «мобилем»-каруселькой над кроваткой с «защитой» ручной вышивки, развивающим ковриком «Чикко», «грызунками» причудливых расцветок и практически неиспользованным «слингом», заказанным по Интернету из России, — канули, невозвратимые, как интенсивность чувств на первых свиданиях, как все то прекрасное, что обречено в нашей жизни на испарение и скоротечность.

И почти спонтанно Людмила решилась на второго ребенка. В отличие от прошлого раза, муж, мягко говоря, в этом решении ее не поддержал. Но Людмила стала другой. И как-то так вышло в обновленной пирамиде ее жизненных ценностей, что его мнение уже не играло такой весомой роли. К тому же у многих знакомых — крепко стоящих на ногах представителей среднего класса — росло как раз по двое детей. И образцовый семейный портрет насчитывал четырех человек и большого белого пса. Про пса, конечно, думать было рано, а вот о четвертом члене семьи — об очаровательной белокурой (в Юру) девочке — думать было как раз впору.

В этот раз все получилось не так быстро, и графики базальной температуры, а также тесты на овуляцию представляли для медиков больший интерес. Беременность протекала не так беззаботно, сперва мучили токсикоз и такая апатия, что у Людмилы не оставалось сил заниматься сбором данных и их анализом, затем матка пришла в тонус и нависла угроза выкидыша, и скрепя сердце приходилось принимать выписанные частным врачом таблетки, чтобы не загреметь в стационар на сохранение.

Данилка тогда как раз проходил «кризис двухлеток», что тоже не способствовало безмятежности.

Именно тогда Юра начал чувствовать себя виноватым, так как, приходя вечером домой и совершенно искренне подхватив на руки и пощекотав носом старшего ребенка, уже через силу, из чувства долга, шел в гостиную к жене и, улыбаясь как настоящий правильный папа, неловко становился на колени (штанина задиралась, демонстрируя худую волосатую ногу в черном носке) и, приложив ухо, приободряюще глядя на замершего в нерешительности сына, говорил: «Ну, что там наш пузик?»

Иногда пузик отвечал невразумительными шевелениями, и все заговорщицки улыбались и вздыхали от умиления.

Когда до родов оставались считаные дни, Юра подружился с Дианой.

Людмилу перекосило от одного ее имени.

Это была незамужняя девка двадцати двух лет родом из Николаева, работающая у них менеджером по логистике. Когда ее брали на работу, Людмила уже сидела в декрете и видела ее лишь пару раз мельком, когда заходила в гости в офис. Диана была слегка готичной, казалось бы, совсем не в Юрином вкусе. Бледная, с прямыми черными волосами, с миловидным чистым лицом почти без косметики, немного склонная к полноте, с большой грудью.

По словам Юры, все шесть лет знакомства с Дианой их сперва связывали исключительно приятельские отношения. То есть, сокрушенно улыбаясь, признался он, «определенная симпатия возникла еще давно». Он подвозил ее после работы, они разговорились, успев в заторе на бульваре Шевченко выявить немало общих интересов и взглядов на жизнь. Потом вместе мотались по городу в поисках подарков для важного офисного дня рождения. Диана заходила к нему в кабинет просто поболтать, и Юра всегда был рад ее видеть и именно ей, а не родителям, не кумовьям, отправил первую эсэмэску из родзала: «Ура! Мы родились — вес 3600, 51 см».

И пока жена с новорожденным лежала в комфортабельной палате частной клиники, единственной на Украине имевшей в то время лицензию на роды, он продолжал сближаться с Дианой, проговорившись в порыве смешанных чувств, что не все так сказочно в его жизни, не в бантиках, шариках и бирюлечках, как может показаться со стороны. И, пригубив немного молодого испанского вина в ресторанчике, куда сам пригласил ее зайти после работы, признался, что в «первый раз все было как-то не так» и что спустя месяц, полный ночных тревог, вымазанного зеленкой пупочка, срыгиваний, неустановившегося режима, острой ревнивой скуки старшего сына «парадоксальным образом чувствует себя одиноким».