Игры без чести - Ада Самарка

Когда они встретились со Славой, она как раз терлась вокруг этой глыбы и грустила, так как чувствовала себя почти в безвыходной ситуации. Нужно было как-то начинать новую жизнь, чтобы изменить то, что зашло уж чересчур далеко.

У Любы имелся всего лишь год работы на секретарской должности и незаконченное образование (весьма условное), плюс маленький ребенок и невозможность оставить его больше, чем на три часа. Слава дал ей телефон какой-то Аллы, сказал сослаться на себя, та должна помочь. В офисе было много дел, и он про Аллу, конечно, забыл.

Люба и предположить не могла, что они работают в одной организации. А Алла, не зная нюансов, предложила место распространителя бесплатной рекламной газеты и дала телефон какого-то дядьки, уже с Лесного массива.

Оказавшись в их офисе, Люба была сильно подавлена, так как чувствовала себя безнадежно далекой от подобного образа жизни — пропагандируемого телерекламой и глянцевыми журналами. Все эти стеклянные перегородки, разноцветные бумажки на пробковых досках, кулеры с бесплатной водой, система пропусков — и сами пропуска (отчего-то они задели ее больше всего), прицепленные у кого-то на пояс, у кого-то на шею, — как не просто пропуска в определенные помещения, а вообще во всю эту кондиционированную, евроотремонтированную офисную жизнь. Молодые сотрудницы, одетые просто, но дорого, с ухоженными волосами, маникюром, наверняка пользующиеся дорогой косметикой. Алла была неприятной и говорила с ней с изрядной долей превосходства, и даже «вы» звучало из ее уст как издевка. И, сидя там в простых джинсах с базара, слишком коротких, так что видно носки, в китайских кроссовках и дурацкой ветровке из секонд-хенда, Люба чувствовала, что и этот момент в ее жизни упущен, и она должна сделать титанический рывок, недоступный ее иссякающим силам, чтобы попасть в такой офис на равных условиях с ними.

Работу ей дали — два раза в неделю нужно было обходить свой и еще несколько соседних микрорайонов и бросать в почтовые ящики рекламную газету. Все было налажено — тетечки, обслуживающие близлежащие микрорайоны, дали ей карту, коды к парадным и ключи для почтовых ящиков.

Оплата была понедельной и вполне приемлемой в сложившихся обстоятельствах. Трудности заключались в двух нюансах — получать тираж нужно было поздно вечером, после восьми, в здании кинотеатра «Россия» (минут двадцать быстрым шагом от дома). И — Алина. Павел отказывался с ней сидеть, так как ему нужно было работать.

— Но я тоже работаю, — улыбаясь, говорила Люба извиняющимся тоном.

— Так никто тебя не просил работать, — бурчал Павел. Так что распространять газету они ходили вдвоем с дочкой. В коляску складывались газеты (очень удобно), и прогулки носили рабочий характер. Во многие подъезды въезд был осложнен ступеньками, потому она вынимала ребенка из коляски и, взвалив на бедро и придерживая одной рукой, другой забрасывала газеты в ящики.

Славу она встретила без десяти десять. На улице бушевал дождь, а из типографии до сих пор не подвезли тираж. Распространители сидели на стареньких откидных креслах по пять в ряд, разложив вокруг свои «кравчучки», хозяйственные сумки и зонтики, кто-то дремал. Противная ноябрьская морось грозила перерасти в снегопад, и в небольшом административном помещении царила тяжелая неуютная тишина, какая бывает, когда поздний вечер, а вокруг блеклые конторские стены, а где-то там бушует непогода, и долго добираться домой. Эффект усиливался коляской, в которой периодически во сне вздрагивал ребенок, и Люба машинально начинала ее качать, заунывно и тревожно поскрипывая и почти заглушая влажное, сонное, хрипловатое детское причмокивание. Распространителям было, по большому счету, все равно. Какой-то дед агрессивно бросил было, мол, детям давно спать пора, но Люба, улыбаясь и хлопая ресницами, промямлила, что и тут, в принципе, она спит, и поела, и в колясочке можно… Дед, неизвестно отчего, сказал бранное слово и ушел в противоположный конец комнаты, а остальные старались на нее не смотреть, сохраняя каменные лица.

Распространители отчего-то совсем не общались друг с другом, будто не имели четко поделенных территорий, и их интересы пересекались, вызывая финансовые потери.

Слава подъехал на типографском минивэне, чтобы показать приятелю, собирающемуся дать большую, долгосрочную и дорогую рекламу, что газеты действительно разносят по почтовым ящикам и что тираж ни капли не занижен. Увидев Любу с коляской, ощутил, как пересохло в горле и земля пошатнулась. Приятель, грубый, с жирной толстой шеей и золотой печаткой на мизинце, что-то съехидничал насчет эксплуатации труда беременных африканок, и все брезгливо покосились на нее, а сама Люба была так рада видеть Славу, что привычно пропустила гадость мимо ушей.

Приятель никуда не спешил и с видом матерого старого опера заглядывал в пачки с газетами, засунув руки в карманы и набычившись, провожал взглядом ребят, что носили их из автомобиля. Люба хотела получить свою пачку раньше всех и уйти поскорее, но Слава коротко остановил ее, незаметно и ловко сжав ее руку, как папа, и легонько оттолкнул себе за спину, продолжая наблюдать за разгрузкой. — Подожди, поговорить надо.

35

В бизнес-центре класса «А» на Подоле по соседству с Вадькиным офисом расположилось представительство днепропетровской инвестиционной компании, принадлежащей его хорошему другу. Людей там работало немного, топ-менеджемент находился между собой в дружественных отношениях, все друг друга знали и иногда даже ходили вечерами на неформальные корпоративы в близлежащие «Хуторок», «Аризону», «Мимино» и «011». Главного юриста в той конторе звали Людмилой. Это была высокая, где-то метр семьдесят шесть, спортивного телосложения, активная женщина тридцати пяти лет, любительница твидовых брючных костюмов, строгих туфель на низком каблуке и шелковых блузок кофейных тонов. Она была очень умная и сильная — такая, что решит все проблемы, — и со взглядом взрослой отличницы, уставшей и готовой, хотя и без особого желания, помочь в любой момент. У нее всегда была одна и та же прическа — темные мелкие кудряшки, доходящие до середины скулы, сдобренные чем-то таким, отчего всегда казались мокрыми. Тонкие длинные губы, сложенные в улыбку, с какой обычно встречают дурную весть. Карие глаза необычной миндалевидной формы и накрашены так, что в сочетании с густым слоем тонального крема придавали ей древний царственный облик египетских времен.

Из всех чужих сотрудников Людмила вызывала у Вадика чуть ли не наибольшую симпатию, так как была работником высоко дисциплинированным, тактичным, говорила всегда по существу и умела лихо разруливать всевозможные проблемы, будто это и не проблемы вовсе — ухмыльнувшись и с таким вот характерным, мужественным и задорным кивком, — дескать, не боись, Игорь Николаевич, и вы, Вадим Александрович, не смотрите так: все получится!

У нее был удивительно гармоничный брак, длиной уже почти в пятнадцать лет, муж Юрка, вполне успешный бизнесмен, и двое сыновей — белобрысые тонконогие пацанчики младшего школьного возраста, копии папаши. На корпоративной шашлычной вылазке, организованной этой весной тремя дружественными офисами, Вадик машинально отметил, что идеальная семья — это не то, что показывают в рекламе сливочного масла, где все такие глянцевито-правильные и жена улыбчивая блондинка в идеально выглаженном передничке, а это когда муж и жена настолько равны, настолько проросли друг в друга, что являют собой единый организм, что-то вроде того, чем становятся люди, образовав толпу, где совсем уже другие законы, только у них, счастливых семейных, это все делится на двоих.

Людмила работала для себя. Как она сказала на собеседовании — работа для нее важна как самореализация и применение себя в этой жизни. Это было прекрасно — когда для сотрудника стимул не в деньгах.

Промозглой безрадостной осенью, когда не предвиделось никаких праздников, в кинотеатрах не показывали громких премьер, было еще как-то рано для глинтвейна, но уже перевели часы и потянулись умиротворенные ранние вечера, Вадик решил устроить для своих сотрудников тренинг личностного роста: три дня в санатории в Пуща-Водице, под Киевом. На тот же тренинг сосед Игорь Николаевич решил отправить и своих лучших сотрудников, а Славка наотрез отказался, потому что к мероприятиям подобного рода всегда относился с изрядной долей скепсиса, особенно после того, как испытал на себе профессиональную психиатрическую помощь.

События, произошедшие на том тренинге с Людмилой, удивили их обоих. На второй вечер она оказалась в паре для каких-то упражнений с Вадиком (ниже ее на голову, с тонкопалыми, сухими руками с черными волосками). На том тренинге вообще приветствовались непосредственные телесные контакты между участниками. Но, как уверял Вадик, их телесный контакт был особенным — лишь мостиком, таким, знаете ли, невесомым, сказочным мостиком для установления куда более восхитительного, редкого и важного духовного контакта.