Гильза с личной запиской - Валерий Дмитриевич Поволяев

сжатыми глазами, будто собирался стрелять. «А ведь он умеет делать и это, – неожиданно мелькнуло в голове Микулина, – стрелял, наверное, не раз».

Рот у гостя дернулся, сполз вначале в одну сторону, потом тихо пополз в другую.

– А тебе чего надо? – неожиданно спросил он.

Странный вопрос. Охранники, приехавшие с высоким гостем, мигом насторожились, сунули руки за отвороты своих утепленных курток. Сунули явно не за тем, чтобы достать анисовые пилюльки «тик-так», освежающие дыхание.

– Мне лично от вас ничего не надо, – вежливо ответил Микулин, – я нахожусь на своей территории.

– И я на своей, – безапелляционно заявил гость.

– С каких пор эта земля стала вашей?

– Пока не стала, но завтра я ее оформлю.

– Не удастся. Она уже оформлена.

– И печать стоит?

– И печать стоит, – подтвердил Микулин с такой жесткой уверенностью, что гость знакомо, очень недовольно подвигал губами из стороны в сторону, покачал головой.

– Проверю, – наконец произнес он, приоткрыл один глаз, стрельнул им в солнце, снова закрыл.

– Правильно. Проверка – главный закон границы. Основа жизни. Вам-то тут что приглянулось, господин хороший? – От слов Микулина лицо гостя начало тяжелеть на глазах, но Микулин останавливаться не думал – не то, чтобы его понесло, просто он понял, что останавливаться нельзя. – Амур, что ли, здесь глубже или дикая конопля гуще, чем в Бурее, Белогорске или Свободном?

Нижняя челюсть у важного гостя зашевелилась, он с треском клацнул ею, припечатывая к верхней челюсти, и в спор с напористым, с жестким взглядом мужиком вступать не стал. Обронил лишь одно хлесткое слово:

– Разберемся!

– А чего откладывать тёрки на потом, разбираться надо сейчас, господин хороший. Раз уж приехал… Да не один. – Микулин перевел взгляд на суровых тонтон-макутов, державших руки за пазухой; перехватив его взгляд, охранники подступили к хозяину еще ближе.

– Значит, так, любезнейший, – преодолев самого себя и погасив волну гнева, возникшую внутри, гость повернулся к Микулину. Всем фронтом сделал разворот, всей фигурой, специально подчеркивая важность того, что будет говорить. – Здесь будет торговая зона, которая обеспечит русским товарам север Китая. От зоны этой Амурской области будет большая польза. Но прежде всего… – гость вздернул над собой руку, помял пальцами воздух, жест был знакомый, – налоги. Налоги для области – штука архиважная.

И где он только подцепил ленинское слово «архиважная», а? Неведомо это. Наверное, читать умеет хорошо, ленинские брошюры на ночь перелистывает, выписывает цитаты на бумажку. Ученый человек!

– Я и вас на работу возьму, – сообщил тем временем высокий гость, – зарплаты у нас знатные, недовольных пока нет.

– На работу? Вот этого не надо. – Микулин протестующее покачал головой.

– Чего так?

– Обойдемся.

Гость снова стрельнул в Микулина одним глазом, прикрыл его, словно бы обжегся о пограничника, и проговорил поравнодушневшим тоном:

– Обойдешься так обойдешься… Как хочешь. Но будешь проситься – не возьму.

Не нравился Микулину такой разговор, но главное – особенно не нравились не слова, а недоброжелательный и одновременно елейный тон, которым они были произнесены.

К уху хозяина наклонился один из тонтон-макутов.

– Шеф, яишницы не хотите? – И поймав недоуменно скошенный взгляд хозяина, добавил: – Может, нам сгородить из этой папуасской компашки хорошую яишницу? Время обеда наступило.

– Не надо. Эта яичница вонять очень будет. Потом никаким одеколоном не ототрешься.

На щеках Микулина дернулись и опали желваки, в следующее мгновение, лицо его поспокойнело, приняло сухое отсутствующее выражение.

Незваные гости долго задерживаться не стали – также что-то почувствовали, начали оглядываться по сторонам, будто в заиндевелых макушках деревьев мог засесть снайпер, способный отстрелить им каблуки на модных меховых ботинках, главный перестал рубить глазами солнце, мотор роскошной неземной машины вскоре загрохотал, но в то же мгновение сбавил обороты: заморский движок не привык крутиться на натуженно-высоких надрывных скоростях.

Поглядев на удаляющийся агрегат сквозь прижмуренные веки, Микулин подумал, что ребята эти не просто наглые, а… словом, если положить им в рот палец, они откусят не только руку, но и ногу, а потом постараются еще дотянуться зубами до шеи.

Жаль, у никаноровцев нет связи ни с районом, ни с заставой, и вообще проще было бы, наверное, переговорить по мобильному телефону с каким-нибудь китайцем, живущим по ту сторону Амура, чем с капитаном Ханиным.

И уж тем более вряд ли можно связаться с райцентром, чтобы узнать, какую жизнь готовит никаноровским обитателям здешнее начальство, которое само на облаках еще не сидит, но записки туда уже отсылает и правит бал, исходя из личных соображений.

Раз техника не поможет выйти ни на Ханина, ни на район, раз гора не идет к Магомету, то Магомет должен сам пойти к ней. Транспорт мог быть только один – «буран». Уазик не сгодится, он потянет только на большой дороге, где сугробы не выше автомобильного колеса; там, где снега навалило вровень с коньками крыш, четырехколесному вездеходу – хана, пяти метров не проедет. Не одолеет.

– Семеныч, как считаешь, железный конь наш по имени «Буран» до заставы дотянет? – спросил Микулин у Зубенко, занятого какой-то забавной деревяшкой – то ли с произведением искусства, то ли затычкой, которую Зубенко хотел приспособить под винную бутылку.

Отложив деревяшку в сторону, Зубенко отрицательно покачал головой.

– А если рискнуть?

Немного подумав, Зубенко вновь отрицательно покачал головой, в глазах его затеплилось что-то выжидательное, даже сочувственно-скорбное, – все понимал Зубенко, но помочь ничем не мог.

Вздохнул Микулин и повесил голову: что делать, что делать? Что делать, он не знал.

Но бросок из Никаноровки на заставу все равно надо было делать – это раз, и два – установившаяся погода не давала им основания вешать голову… Пусть голову вешают другие. Например, пионеры, у которых прохудились ботинки, или охранники, страдающие от укусов блох.

– Ладно, – решительно проговорил Микулин, – была не была!

Что означали русские слова, произнесенные не по-русски, не понял бы, наверное, никто в Амурской области (и ни один переводчик не перевел бы на другой язык), а никаноровцам они были хорошо понятны. Анисимов вздохнул сипло и перекрестил Микулина:

– С Богом!

Можно было бы уступить напору и переехать в другое место, в другую деревню, но это надо было делать два месяца назад, а сейчас время для переселения ушло, – не сезон, да и коллектив может расколоться, а они уже успели притереться друг к другу, и два дома обжили…

Усевшись на холодное, твердое сиденье «Бурана», – на морозе искусственная кожа, которой была обтянута «сидушка», легко обращалась в металл, – Микулин сделал перегазовку, потом сбросил обороты до отказа и вновь выкрутил газ.

На шоссе, ведущее в райцентр и далее – на заставу,