Гильза с личной запиской - Валерий Дмитриевич Поволяев

нельзя: если грянет пурга, то в непроглядной серой мгле можно будет легко потеряться, – а потом и пятак у крыльца сделался невидимым. Все проглотила ранняя предзимняя ночь.

Но ранняя ночь – это еще не ночь в полном смысле этого слова. Из-за линии горизонта неожиданно вырвался рассеянный луч света, проскользил по воздуху, превращая темное пространство в рябь, затем исчез.

– Очень похоже на северное сияние, – заметил Жигунов. – В Амдерме северное сияние можно увидеть даже в конце июля.

– К нам едут гости, – пояснил Микулин, снова помешал лопаткой варево.

– Кто?

– Приедут – узнаем.

Темнота вновь расползлась под напором электрического луча, на этот раз свет был ярче, живее, – к ним действительно ехали гости.

– Надеюсь, это не губернатор Амурской области?

– Не надейся. – Микулин подцепил в кастрюле еще один кусок мяса, отрезал от него небольшой краешек. Разжевал. – Осталось еще чуть, потом десять-пятнадцать минут томления, и шурпа будет окончательно готова.

Шурпа не поспела к приезду гостей – те прибыли раньше. Громоздкая машина на широких лыжах, с пропеллером на корме остановилась у крыльца.

– Наши! – коротко проговорил Микулин и словно бы команду подал; Жигунов первым выбежал на крыльцо и словно древний былинный герой приложил ко лбу ладонь. Ребром.

– Где они?

А наших и не было. И электрический луч пропал. Только что вспарывал темное пространство, двигался, обрубая увенчанные снегом макушки деревьев и вдруг исчез. Может, это был прожектор с Амура, с пограничного катера, ведь великая река еще не встала, – или на какой-нибудь из застав установили мощное световое устройство, рождающее яркий, почти испепеляющий свет, и теперь включают и выключают его по надобности, а может, это вообще были не люди с заставы, а сотрудники МЧС, прибывшие спасать засыпанных по самую макушку ветеранов.

Микулин был прав – сквозь шум ветра проклюнулся звук, похожий на водяной, словно бы Амур не желал поддаваться напирающим на землю морозам, но звук этот ни с каким другим спутать было нельзя, – это работал мотор.

Нормальный бензиновый, либо заправленный соляркой мотор, который всегда в этих местах был звуком жизни, вестью, что попавшим в беду обязательно придет помощь, а тех, кто в порядке, кому помощь не нужна, ждет радостное общение с гостями и, может быть, даже письмо от любимого человека или крынка сметаны от мамы (здесь все возможно), которая ничем не уступит письму… Жизнь есть жизнь.

Из темноты снова выпутался дрожащий, с опушенными краями, яркий луч, всадился вспаханной белой полосой в пространство.

– Это начальник заставы, – сказал Микулин, – беспокойный мужик… Молодец!

Он не ошибся. Машина, на которой прибыли Ханин и его боец, сидевший за рулем, была диковинной, таких никаноровские обитатели еще не видели, – могла и по воде ходить, и по песку со снегом, и по лесу, преодолевая завалы деревьев, – преград для нее не существовало.

Боец заглушил мотор, из кабины выпрыгнул Ханин.

– Нас беспокойство заело, – прокричал он, – как вы тут? Все ли в порядке?

– Абсолютно все, командир.

Встревоженная суматоха, проступавшая на лице Ханина, поспешно сошла – он не хотел, чтобы его беспокойство передалось никаноровским коммунарам. Спросил успокоившимся тоном:

– Помощь нужна?

В ответ Микулин повел головой из стороны в сторону, он ощущал себя неловко перед Ханиным (хорошо знал, как приходится крутиться в пору непогоды всякому пограничному командиру и как дорога бывает каждая минута, когда ледяной ветер сдирает с контрольной полосы снег, землю, пыль, с корнем выворачивает провода сигнализации), – по-пионерски благодарно прижал руку к груди.

– Мы тут коробку тушеночки решили подкинуть вам и коробку сгущенки… Чтоб веселее жилось.

Микулин вновь прижал руку к груди: конечно, у начальника заставы всегда отыщется продуктовый запас, без НЗ даже на осмотр контрольной полосы не моги выходить, но возможности эти небезграничны, поэтому Микулин поспешил сделать ответное заявление:

– У нас есть встречный шахматный ход. Мы сегодня были на охоте…

– Ух ты! Молодцы! – обрадовался Ханин совершенно неожиданно, скулы у него зарделись, – стало понятно, что начальник заставы тоже принадлежит к племени любителей побегать за зайцем. – Каков результат?

– Секача взяли – сам напоролся на пулю… Хотя планировали обойтись только «боцманенком». – Микулин позвал повелительным тоном: – Шарабан! – Тот мигом вынырнул из-за диковинного пограничного вездехода и нарисовался на крыльце, громко, будто повелитель здешней нечистой силы, затопал валенками, сбивая с них снег. – Помоги закинуть гостинец в машину!

«Боцманенок» был легким, нога его, выделенная начальнику заставы, весила килограммов пять, не больше, а вот секач был дядя грузный, половину туши, отрубленную от него, с надсаженным кряхтеньем дотащили лишь втроем, вздохнули освобожденно, когда кабанятина оказалась в пограничной машине.

Ханин только головой покачал, – и были в этом движении и удивление, и обеспокоенность, и что-то еще, вызванное острой потребностью оберечь пожилых людей, он хотел разразиться гневной тирадой, требованием, чтобы никаноровские поселенцы не рисковали собой попусту, не подставлялись под опасные кабаньи клыки, но вместо этого опять покачал головой и промолчал.

Понял, наверное, что с этими мухоморами ему не справиться, нотации его они покорно выслушают, с накачкой согласятся, – но это только до первого поворота, за которым можно стать невидимым, за поворотом они будут делать то, что делали раньше. И на носорогов будут охотиться, несмотря на их лютую злобность, и нырять под амурский лед, чтобы покататься верхом на калуге, и карабкаться на вершины гигантских баобабов за кедровыми шишками, и… В общем, их не остановить.

– Шурпа готова, – объявил тем временем Микулин, – прошу к столу!

– Даже это предусмотрели наши старики, – проговорил Ханин негромко, слово «старики» вообще погасил наполовину и правильно сделал. Приятно было, что к их приезду поспела вкусная похлебка. Он хлопнул водителя по плечу. – Пошли, боец, за стол.

Обстановка на границе никогда не бывала легкой, тут всегда что-нибудь происходило: то горели деревни со станицами, то полыхала тайга, то Амур выползал из берегов и слизывал с земли все, что на ней было, то с неба приносился какой-нибудь пришелец, каменный или железный, взрывался, снося лес, – и почти везде первыми на место происшествия приходили пограничники. Помогали, если видели людей.

На этот раз холодный воздух приграничной Никаноровки неожиданно наполнился дымом. Неведомо было, откуда приполз дым – то ли с Амура, то ли с противоположного берега, то ли с полей, много лет назад засеянных коноплей, одичавшей за время, когда за ней никто не ухаживал, но не растерявшей своих свойств. Сюда и раньше приползали сизые дымы, смешанные со снежной крошкой, приносили запахи горечи и чего-то гнилого, и люди не понимали, откуда эти дымы и эти запахи?

Пограничная разведка пробовала нащупать причину, понять, в чем