Фамильный оберег. Закат цвета фламинго - Ирина Мельникова

– Иван Данилович тяжело ранен, – сухо ответил Мирон. И в упор посмотрел на бега. – Вы разве не знаете, что крепость в осаде? Что город едва не захватили джунгары и ваши братья-кыргызы?

Эпчей поморщился, но отвечал спокойно:

– Вблизи города паута много, скот не пасется, только мается. Мы ушли вместе со стадами и табунами в горы. Здесь ветер дует, гнус не докучает. Поэтому об осаде слыхом не слыхивали. Правда, что-то гремело в той стороне, мы думали, сухая гроза идет. Бывает такое в степи.

Эпчей безбожно врал, это явно читалось на его лице, но Мирон решил раньше времени не обострять отношения и лишь твердо сказал:

– У меня серьезный разговор, Эпчей-бег! Надеюсь, у вас найдется время меня выслушать?

Поджав под себя ноги, Эпчей сидел на ковре и внимал с хмурым видом тому, что говорил Мирон.

– Я тебя понимаю, царев посланник, – сказал он, когда Мирон замолчал, – но и ты меня пойми. Сгорит острог, русские уйдут, пусть не навсегда, на время, но я ж не уйду с ними? Мне здесь жить! Джунгары семь шкур сдерут, если я откажусь им албан платить, а если узнают, что я матыров отправлял на помощь русским, то весь мой род истребят.

– Получается, русские тогда хороши, когда албан в три соболя берут? – вкрадчиво поинтересовался Мирон. – Я всегда говорил, что ты хитрая бестия, бег, только Иван Данилович не верил, убеждал меня, что Эпчей никогда не лжет. Выходит, я был прав. А русские вернутся, даже если им придется на время уйти, это ты, бег, верно заметил. И тогда тебе на этих землях точно не жить, именем государя клянусь. Ойратов рано или поздно мы все равно вытесним. Тогда опять на поклон к русскому царю пойдешь? Но учти, твой поклон уже никто не примет. Так что выбор у тебя небогат: или помогаешь крепости и получаешь все почести и свободы, или ждешь: победят – не победят джунгары. А вдруг не победят?

– Постой, – Эпчей поднял руку, – паки много и быстро говоришь! Но я все понял! Дай мне немного времени! Шаман камлать будет. Духи скажут, кому я помочь должен.

– Ты уверен, что скажут?

Эпчей насупился и отвел взгляд.

– Шаман нашего рода Хырча ночью камлал. Духи спали, ничего не сказали. А Чалбырос чайачы – Милосердный творец – по небесам бродил, где-то там затерялся. Сегодня Хырча снова камлать будет.

– А если духи и сегодня не проснутся? И Чалбырос ваш не отзовется?

Эпчей пожал плечами и вышел из юрты.

Камлание проводилось вне стойбища. Это Мирону пояснил Айдол. Русских, само собою, на него не позвали. Эпчей после разговора сразу исчез, но, видно, оставил вместо себя старого воина приглядывать за непрошеными гостями. А казаки именно так себя ощущали – непрошеными, потому что родичи Эпчея шарахались от них, как от прокаженных. Может, по той причине, что орысы были одеты в кыргызские доспехи и смотрелись довольно нелепо на низких лошаденках. Ни для кого не являлось секретом, каким образом эти доспехи и лошади попали к ним.

Несмотря ни на что, их сытно накормили, напоили айраном, даже предложили отдохнуть на мягких кошмах, для чего отвели несколько отдельно стоявших юрт.

Есаул изначально отнесся с подозрением к этому предложению. Как бы кыргызы не вырезали их отряд во время сна. Поэтому решили разделиться на две части. Пока первая половина людей спит, вторая охраняет. И наоборот…

Мирон проснулся от дикого воя ветра за войлочными стенами. Ковер, висевший у входа, шумно влетел вовнутрь и захлестал туда-сюда, сбрасывая с полок кухонную утварь. Юрта дрожала под порывами ветра, раскачивалась, и казалось, вот-вот развалится. Мирон и Захар, натягивая на головы малахаи, выскочили наружу. Все вокруг пребывало в смятении: по воздуху летали куски бересты, прикрывавшей юрты, клочья войлока, какие-то тряпки, ветки, листья, мел, песок… Люди бежали к коновязям, где рвались испуганные лошади. Солнце в радужном ореоле палило немилосердно. Мирон мигом покрылся потом с головы до пят.

– Метуха! Метуха [54] – кричали казаки.

Мирон увидел гигантскую бурую завесу – от земли до самого неба гнулись и метались деревья, что-то стонало и выло в воздухе. Кошма, сорванная ветром с юрты, летала, как большая белая птица. Еще мгновение – и все кругом погрузилось во мрак, завертелось, закружилось, свилось в тугой клубок вихря. Рот, глаза, волосы – все засыпало мелкой пылью. Мирон схватился за руку Овражного, чтобы не упасть, и тот быстро пригнул его к земле. Почти тотчас пыльный столб рассыпался над ними, пронесся дальше, уменьшился в объеме, как тающее облако. Небо прояснилось, но на месте стойбища Эпчеева рода все было опустошено и разрушено: валялись сорванные и опрокинутые юрты, клочья разметанного сена, какой-то скарб: вьюки, сундуки, ковры, кошмы, посуда…

По поляне бродили родичи Эпчея – мужчины и женщины, дети и старики, собирали свои пожитки, испуганно переговаривались, поглядывая на небо. Они уже не обращали внимания на казаков, которые тут же поднимали разбросанное оружие, успокаивали лошадей.

Мирон отошел в сторону и присел на поваленное ураганом дерево, чтобы прийти в себя. Было в ней что-то демоническое, в этой мгновенной напасти, необъяснимое, и потому чудовищное. Может, и не буря то вовсе была, а пронеслись над степью и горами на быстрых маралах с сорока рогами могучие чайяны в развевавшихся барсовых шкурах – боги-хранители Саянских гор и бескрайних степей?

Шум и крики за спиной отвлекли Мирона от размышлений. Он оглянулся. Эпчей в доспехах, но без шлема, лицо – в черных боевых разводах, подъехал в сопровождении нескольких воинов к Мирону и спешился.

– Ну, что, бег, проснулись твои духи? – быстро спросил князь, потому что на лице Эпчея ясно читалась тревога.

– Духи проснулись и крепко рассердились! Шибко ругали Хырчу, обещали ноги сломать, если снова их не поймет. Видишь, что натворили? Айна – чертей наслали. «Хююн ол айна. Вихрь – это черт», – говорят у нас. Нужно быстрее отряхнуться, и несчастья обойдут человека стороной. – Эпчей вздохнул. – Однако шибко бестолковый шаман у меня. Совсем старый стал…

– Говори яснее, – Мирон посмотрел на него с подозрением. – С чего вдруг шаман бестолковый? Отчего духи злились?

Эпчей присел рядом с ним.

– Двести эров с луками я дам! И сто матыров! В панцирях, с мечами и копьями. Больше не смогу быстро собрать. Остальные люди за полусотню верст отсюда кочуют. Сам с матырами пойду. – И, заметив, что Мирон по-прежнему смотрит на него с недоумением, пояснил: – В прошлый раз, когда шаман камлал, спросил он у своих тёсей, с кем Эпчею быть, помогать ли орысам? Тёси не ответили, но прилетел филин, заухал, крыльями принялся махать. Хырча его прогонял, боялся, что он тёсей спугнет, а филин никак не хотел улетать. А ведь это знак от духов был: помогать орысам – людям с птичьим клювом вместо носа и круглыми, как у совы, глазами. Понимаешь?