Фамильный оберег. Закат цвета фламинго - Ирина Мельникова

– Не позволишь? Не трону? – Воевода в ярости дернул себя за бороду, глаза налились кровью. Он схватился за саблю и подступил к Мирону, тесня его к выходу из башни.

– Кто ты таков? – заорал он, приставив саблю к груди князя. – Указывать мне вздумал? А ведомо тебе, что это мне указано заковать тебя в железы и отправить в Москву при крепком конвое? Государем указано, Петром Алексеевичем! Так что молчи, сучий потрох! Иначе велю сбросить со стены на потеху ойратам! Или Тишке-палачу на расправу отдам! И репку-матушку, и Лазаря запоешь на виске. Всю подноготную расскажешь!

– Вы что? Белены объелись? – опешил Мирон, но твердой рукой отвел от груди саблю. – Какая муха вас укусила? И врать мне не надо! Когда вы успели указ государя получить? Или вам сорока на хвосте принесла?

– Молчи, пащенок! Решил меня с кормления скинуть? На жирный кусок позарился?

– Кто вам эту чушь сказал? – поразился Мирон. – Я дни считаю, когда уеду отсюда. У меня в Москве невеста…

– Уедешь, как же! – сказал устало воевода. И, сняв шлем, вытер пот со лба тыльной стороной ладони. – Не шучу я! «Слово и дело государево» уже отправил в Москву. Дай Бог, выстоим и царевой грамоты дождемся. А я в том не сомневаюсь!

– Мы с Петром Алексеевичем уже восемь лет вместе! – надменно посмотрел на старого шельму Мирон. – Он мне, как себе самому, верит. Не пройдут ваши наговоры, ни за что не пройдут! А вот вам точно не поздоровится. Обо всем доложу государю, и об аманатах в первую очередь!

– Ну-ну, – скривился воевода, – доложишь! Как не доложить?

И отвернулся. Над настилом один за другим появились связанные восьмериком семь аманатов – заложников. По одному от каждого кыргызского улуса, давшего присягу русскому царю. Только воины этих улусов бились сейчас под самыми стенами крепости.

– Давай их на городню! – приказал воевода, казалось, утратив всякий интерес к Мирону.

– Вы ничего не добьетесь! Равдан только озвереет! – не отступал Мирон.

– Отойди, – набычился воевода, – а то повиснешь рядом с аманатами.

И тотчас казачий сотник обхватил князя сзади, завел руки за спину и оттащил от воеводы.

– Стой здесь! – приказал сотник. – От лиха подальше!

– Не трожь! – дернул плечом Мирон.

И тут увидел, что Тайнах тоже здесь. Насмешливо косит на князя узким черным глазом.

Воевода поднес к губам большую железную трубу и гаркнул в нее:

– Эй, Равдан! Калмацкая собака!

Его голос разнесся далеко окрест, перекрыв на мгновение шум битвы:

– Хотел забрать аманатов? Так забирай! Я тебе говорю, воевода русской крепости: скоро займешь место рядом с ними! Аркан у нас завсегда наготове!

На шеи аманатов накинули арканы и подвели к краю галереи.

– Остановитесь! – рванулся Мирон. – Я доложу государю!

– Пошел вон! – гаркнул воевода и самолично столкнул первого аманата вниз.

Мирон видел, как натянулся под тяжестью тела аркан, переброшенный через прясло. Злобный вопль под стенами крепости перекрыл хрип удавленного заложника, а дождь из стрел залупил по городне и крыше с удвоенной силой. Второго аманата столкнул стрелецкий майор. И тут Тайнах, который был третьим в этой связке, освободившись самым таинственным образом, прыгнул вперед, вырвал торчавшую в бревне стрелу и метнул ее в воеводу. Но не попал. Мирон успел Костомарова оттолкнуть, да так, что воевода проехался лицом по деревянному настилу. Его кираса загудела, как колокол. А Тайнах, не долго думая, сиганул вниз.

– У-ух! – единодушно выдохнули все, кроме воеводы, который с помощью Сытова, кряхтя, поднимался на ноги.

Мирон бросился к ограждению и не поверил глазам. Тайнах каким-то чудом ухватился за аркан, на котором болталось и еще дергалось в конвульсиях тело повешенного. Молниеносно скользнул вниз и, спрыгнув на землю, приземлился на корточки. Но тут же вскочил, подхватив меч, валявшийся рядом с убитым кыргызом. И потряс им. Даже с высоты стены Мирон разглядел, как сверкнули его глаза.

– Ты, сын росомахи! – выкрикнул Таймах. – Еще встретимся!

– Аманатов назад в избу! – глухо произнес за спиной воевода.

Мирон оглянулся. Иван Данилович стоял рядом и смотрел исподлобья. На лице его кровоточили изрядные ссадины.

– Это я припомню всенепременно! Кыргыза вздумал спасать?

Князь Бекешев потерял дар речи от негодования и почти не противился, когда два дюжих казака заломили ему руки за спину.

Глава 16

Мирон метался по мрачной, смердящей клети. Короткие цепи не позволяли приблизиться к узкой щели, прорубленной вместо окна, а толстые стены не пропускали звуков. Но дымный смрад проникал в клеть, разъедал легкие. То ли еще догорал посад, то ли уже полыхала крепость.

Изо всех сил Мирон пытался сохранить ясность ума, не впасть в панику. И все ж, как ни крепился, ноги подогнулись в коленях, и он свалился на грязный, липкий пол, в самое зловоние, в синий угарный чад. Веки налились свинцом, и он погрузился в темноту, глубокую, как омут…

Только слабый огонек одинокой лампады не позволил мраку поглотить его, удушить, прикончить. Сдирая колени и ладони в кровь, Мирон, задыхаясь и кашляя, полз на этот огонек. И, наконец, увидел: лампада горела перед образом архангела Михаила. Ногами архистратиг попирал дьявола, в левой руке держал зеленую финиковую ветвь, в правой – копье с белой хоругвью, на которой был начертан червленый крест.

А на стене над иконой будто солнечный луч высветил каменную надпись славянской вязью: «Прими оружие и щит и восстань в помощь Мою!» Мирон задохнулся от восторга. Его сердце услышало небесный призыв, это к нему относились таинственные слова.

Но только куда его звал Святой Михаил? На ратный подвиг, на великое служение небесного воинства?

Одно было ясно: архистратиг приказывал идти за собою.

Мирон с трудом перекрестился. Множество свечей зажглись перед иконами. А многоголосый хор пел сверху торжественно и величаво. Из-за спины Мирону подали кавалерийский палаш, и он, преклонив колени, поклялся на мече великою клятвой служить Вождю Небесному.

А затем взял оружие и пошел за Ним.

…Впереди засияло светлое пятно. Оно висело в воздухе и все приближалось, приближалось, пока не превратилось в ослепительно яркое небо, по которому бежали пушистые, как одуванчики, облака. Мирон в недоумении покрутил головой. Куда исчез чад? Почему так легко дышится? Но тут его губ коснулось что-то холодное, и рот наполнился ледяной, необыкновенно вкусной водой. Мало того, она потекла по подбородку, шее, пролилась на грудь…

Мирон открыл глаза. Небо не исчезло. Оно смотрело на него сверху, безоблачное, омраченное лишь редкими, как кисея, лохмотьями дыма.

– Мирон Федорович! – раздался знакомый голос, и над ним склонился Сытов.