Фамильный оберег. Закат цвета фламинго - Ирина Мельникова

У контайши имелись еще кое-какие резервы. Он мог бы послать в бой две сотни конников-кыргызов – совсем свежие, не успевшие побывать в бою. Их привел Тайнах, сын Искер-бега, которого еще во время первого штурма сразила русская пуля. Сам Тайнах удачно бежал из острога и просто искрился желанием отомстить орысам за пережитые мучения и позор заточения. Но Равдан опасался, что русские втянут его конников в город, где перебьют по одному в тесных, затянутых дымом улочках. А это были, по сути, последние силы контайши, если не считать сотни «серых волков» – его личной стражи.

Хан с болезненным выражением на лице не отрывал взгляда от побоища, разыгравшегося под стенами острога. Казалось, он ничего не видит и не слышит вокруг. Но обернулся, когда нукеры за его спиной возбужденно загалдели, а мурза Санчар осторожно тронул его за локоть. Толстое лицо мурзы перекосилось от испуга.

– Светлейший хан, – голос его дрожал. Знал, что плохую весть принес, а хан в таких случаях не церемонился, сам рубил голову дурному гонцу.

– Что такое? – прищурился Равдан, в груди вдруг заныло, зажгло, словно костер загорелся.

– Ставку твою, светлейший хан, русские казаки разнесли. Кого убили, кого в полон забрали…

Хан побагровел. Он вмиг забыл о жестоком разгроме. Одна, только одна мысль осталась в голове. Как там молодая любимая жена Деляш? Как сын – долгожданный первенец Галдан-Цэрэн? Неужто погибли или, того хуже, попали в плен? Имя сына Равдан только в мыслях произносил, а пока новорожденного по обычаю называли Мукевюном – плохим мальчиком, чтобы обмануть духов болезней. Еще и пяти дней не прошло, как он появился на свет в шатре под стенами русского города. Тяжело рожала Деляш, чуть не умерла. Тогда хан приказал стрелять из пушки, чтобы напугать духов, мешавших ей разродиться. До сегодняшнего дня малышом занималась нянька, русская полонянка Анфиса, а Деляш все еще находилась между жизнью и смертью…

Глаза у хана блеснули, как у затравленного зверя.

– Уходим! – крикнул он и первым направил коня к разоренной ставке, скрывавшейся на холме среди густого подлеска. Только один шатер, шатер Деляш стоял на поляне нетронутым среди разбитых, изломанных, изорванных шатров хана и его свиты. Вокруг валялись тела «серых волков». Густо положили их казачьи сабли. Видно, выскочили русские внезапно, застали нукеров врасплох. Среди них оказались еще живые, но хану было не до раненых. Спешившись, он бросился к шатру, и – о, счастье! – услышал, как заголосил, зашелся в плаче младенец, а следом залилась лаем крохотная постельная собачонка Деляш. Он рванул шелковый полог…

Дородная, розовощекая Анфиса с заколотой в узел косой сидела на мягких подушках возле зыбки и кормила младенца грудью, расстегнув синий терлик. Увидев хана, упала на колени и поползла, протягивая ему ребенка и подвывая от страха. Деляш, лежавшая на мягкой постели из лисьих шкур, повернулась на бок, довольно легко – и посмотрела на Равдана слегка раскосыми черными глазами. При виде хана они засветились радостью. Счастливая улыбка озарила бледное, как зимняя луна, лицо.

– Светлейший хан, – сказала она тихо, – казаки были здесь. Страшные, лохматые, вонючие. Их предводитель схватил меня за косы, а второй занес саблю над нашим мальчиком. Анфиса закричала, выхватила у них Мюкевюна. Тогда в шатер вошел другой казак, молодой, с голубыми, как небо, глазами. Видно, более знатный, чем первый. Он крикнул, что женщины и дети ни в чем не виноваты. И велел нас не трогать!

Хан перевел взгляд на Анфису. Все еще стоя на коленях, она держала мальчика на руках, и тот, найдя сосок, сладко чмокал с закрытыми глазами. На шейке его виднелась серебряная монета, висевшая на кожаном шнурке – талисман бу. А на зыбке найденные в степи наконечники стрел – зубы волшебного дракона лу буугин сумн. Сильные обереги, однако, у его сына, если от казачьей сабли спасли!

– Хорошо ест? – спросил хан.

– Хорошо, очень хорошо! – закивала с готовностью Анфиса и потянулась перстами ко лбу, но, спохватившись, отдернула пальцы и принялась поправлять рубашонку маленького наследника джунгарского ханства.

– Знатным воином будет, – задумчиво сказал хан и посмотрел на Деляш: – Дорогу домой осилишь?

– Осилю, – смущенно улыбнулась она. – Дорога домой всегда короче. Только Анфису не трогай. Она вступилась за нас. С казаком дралась за Мюкевюна.

Хан смерил Анфису долгим взглядом, но ничего не сказал, вышел из шатра. И не видел, как полонянка торопливо перекрестилась сама, а затем, оглянувшись на Деляш, осенила крестным знамением и младенца, заснувшего возле ее большой теплой груди.

– Мы уходим! Отвести войска от города! – приказал хан.

Он даже себе не желал признаваться, что от его войска мало что осталось после первой же сшибки с русскими в поле. Не мог он поверить и тому, что не все кыргызы встали на его сторону, да еще насмелились помогать его, джунгарского контайши, врагам.

Равдан яростно скрипнул зубами и погрозил камчой закрытому дымной пеленой острогу:

– Ничего! Хан Равдан непременно вернется! И тогда камня на камне не оставит от города!

Глава 19

Мирон сидел на откосе, подставив лицо теплому ветерку, дувшему с реки, и блаженствовал. Упивался тишиной и покоем впервые за те месяцы, что прошли с его отъезда из Москвы. После страшной сечи еще гудело в ушах и пересыхало горло. Но осознание того, что он вышел из боя без малейшей царапины, пьянило и возбуждало. Ноги не держали, как после доброй чары вина.

Острожный люд ликовал. Равдан спешно отвел остатки войска от Краснокаменска. Лазутчики позже донесли: потекли калмаки в великом страхе и спешке к Томь-реке, следом пошли вверх по ней к перевалам. Русские догонять их не стали. Хоть и сломлен враг, и побит крепко, но в отчаянии драться будет за десятерых.

Мирон лег на траву, подложив под голову казачью шапку. Черное небо с крупными звездами казалось близким-близким. Словно крупной солью посыпали Чумацкий шля [55] Внизу бились о берег и с шуршанием откатывались назад свинцовые волны. Одуряюще пахло молодыми травами и мокрой землей. Но стих ветерок, и тотчас налетели комары. Чертыхнувшись, Мирон поднялся на ноги и увидел, что кто-то пробирается сквозь густой кустарник, освещая дорогу факелом. Мирон схватился за саблю. Кого несет в эти дебри?

– Барин! Барин! Вы где? Куда подевались? – услышал он голос Захара. – Вас к воеводе кличут!

– К воеводе? – поразился Мирон и поспешил навстречу слуге.

Сошлись они на кочковатой поляне. Захар успел переодеться в чистые рубаху и порты и выглядел несравненно приличнее своего хозяина.

– Неужто жив Иван Данилыч? – с недоверием уставился Мирон на Захара. – Или кто на его место самовольно заступил?