Том 3 - Жюль Верн

Однако какую цену мог иметь документ в глазах людей, непре- дубежденных и беспристрастных, не поддавшихся влиянию обще­го мнения? Да, бумагу с зашифрованным текстом нашли на теле Торреса. Но, как справедливо заметил судья, разве такой негодяй не мог сам состряпать его, чтобы шантажировать Дакосту? Не потому ли Торрес соглашался отдать записку только после свадь­бы с Миньей, когда уже ничего нельзя будет изменить.

Одни поддерживали, другие оспаривали эти доводы. А между тем документ не расшифрован, его все равно что нет, и если в течение трех дней каким-то чудом ключ к нему не будет найден, тогда осужденного уже ничто не спасет.

И все же судья Жаррикес надеялся совершить чудо! В его сознании тоже произошел перелом. Человек, добровольно поки­нувший свое убежище, чтобы, рискуя жизнью, требовать пересмо­тра дела, — это загадка, и поважнее многих прочих головоломок!

Судья работал точно маньяк. Он прямо кипел от злости, и весь дом дрожал перед ним. Слуги, и белые и черные, не смели к нему подступиться. К счастью, он был холостяком, иначе госпоже Жар­рикес пришлось бы пережить немало неприятных минут. Еще ни одна задача так не увлекала старого шахматиста, и он твердо вознамерился решить ее, хоть лопни его голова, как перегретый котел.

Теперь наш достойный судья окончательно убедился, что клю­чом к документу служит число, состоящее из двух или нескольких цифр, но найти его невозможно никакими логическими посылами. А между тем именно таким способом он продолжал искать, и весь день двадцать восьмого августа не отрывался от этого нечеловече­ского труда, напрягая все свои умственные способности.

Искать число наугад— значило, по его же словам, пробовать миллионы комбинаций, на что не хватило бы целой жизни самого умелого вычислителя. Но если нельзя действовать наудачу, то, может быть, попытаться найти ключ с помощью умозаключений? Судья Жаррикес пытался до тех пор, пока ум у него не зашел за разум.

Тот, кому удалось бы проникнуть в кабинет судьи, несмотря на строгий приказ, увидел бы беднягу за письменным столом, уста­вившегося на текст. Загадочные буквы дразнили его, порхая вокруг большой, лохматой головы.

— Эх! — бормотал он. — И почему негодяй не разделил строч­ки на слова! Если здесь действительно идет речь об убийстве и краже алмазов, то обязательно должны встречаться «алмазы», «Тижока», «Дакоста»... Я мог бы сопоставить их со словами крип­тограммы и докопался бы в конце концов до числа... Но как бы не так! Ни одного пробела! Мерзавец написал только одно слово — длиной в двести пятьдесят две буквы! Будь он проклят двести пятьдесят два раза, этот кретин, так некстати усложнивший свою систему!

Яростный удар кулака по бумаге подкрепил его не слишком человеколюбивое пожелание.

— И все же, — продолжал судья, — если я не в состоянии отыскать одно из этих слов в середине документа, то могу попро­бовать найти их в начале или в конце каждого абзаца. Если есть хоть один шанс на успех, им нельзя пренебрегать.

И судья Жаррикес начал пробовать, не соответствуют ли бук­вы, которыми начинались и кончались абзацы документа, буквам, составляющим самое важное слово, несомненно, встречающееся в нем, — «Дакоста».

Но у него ничего не вышло.

В самом деле, посмотрим начало последнего абзаца. Вот эти семь букв:

С— Д Г— А У— К Ч— О П — С В—Т Э—А

На первой же букве судья Жаррикес споткнулся: между буква­ми С и Д в алфавите тринадцать букв, что дает двузначное число, а в подобных криптограммах каждую букву можно заменять толь­ко одной цифрой. То же произошло и с последними семью буква­ми этого абзаца: ПТУФКДГ, где буква П никак не могла заменить букву Д в имени «Дакоста», ибо между ними одиннадцать букв. Оставив имя, судья принялся за «алмазы» и «Тижоку» — но и их обнаружить не удалось.

Судья Жаррикес встал, походил по кабинету, подышал возду­хом у открытого окна и вдруг взревел так яростно, что спугнул стайку колибри, щебетавшую в листве ближней мимозы. Потом снова сел и взялся за документ, поворачивая его и так и эдак.

—      Мерзавец! — бормотал он. — Прощелыга! Он скоро сведет меня с ума! Однако — стоп! Спокойно! Сейчас не время распу­скаться...

Он пошел к крану и облил голову холодной водой.

—      Попробуем другой способ, — сказал он себе. — Если я не могу вывести кодовое число из этих треклятых букв, подумаем, какое число мог выбрать автор документа, которого мы считаем виновником преступления в Тижоке.

Судья решил применить новый метод анализа.

—      Прежде всего, — сказал он, — возьмем какой-нибудь год. Почему бы проходимцу не выбрать, например, год рождения невинно осужденного? Жоам Дакоста родился в тысяча восемьсот четвертом году. Посмотрим, что нам даст это число в качестве ключа к криптограмме!

И судья Жаррикес написал первые буквы того же абзаца, поставив над ними число 1804. Он повторил его три раза, и вы­шла следующая таблица:

1804      1804      1804

СГУЧ    ПВЭЛ    ЛЗИР

Затем, отсчитав в обратном порядке алфавита указанное циф­рами число букв, получил следующую строчку:

Р.УУ     О.ЭЗ      К.ИМ

Она ничего не значила! К тому же не хватило трех букв, которые судья заменил точками, потому что цифра 8, стоявшая над буквами Г, В и З, если отсчитывать назад, не находила в алфавите соответствующих букв.

—      Опять ничего не вышло! — вскричал судья Жаррикес. — Попробуем дату совершения преступления, тысяча восемьсот два­дцать шестой год. Действуя как и в первый раз, судья составил следующую таблицу:

1826      1826      1826

СГУЧ    ПВЭЛ    ЛЗИР

И получил:

Р. СС     О. ЫЕ    К. ЖК — иначе говоря, такой же набор с недостающими буквами и без всякого смысла.

— Проклятье! — вскричал судья. — Придется отказаться и от этого! Возможно, мошенник выбрал сумму награбленного...

Украденные алмазы были оценены в восемьсот тридцать четы­ре конто, и судья написал следующую таблицу:

834      834      834      834

СГУ    ЧПВ     ЭЛЛ     ЗАР

Результат снова оказался отрицательным.

ЙФП    ПМ.    ХИЗ.    ЕМ

— К черту документ и того, кто его выдумал! — в бешенстве закричал судья Жаррикес и отшвырнул бумагу, которая отлетела в дальний угол комнаты. — Тут даже святой потерял бы терпе­ние!

Но, поостыв немного, не захотел признать свое поражение и снова взялся за документ. Опыты, проделанные с первыми строками абзацев, он повторил и с последними, но тщетно! По­том перепробовал все, что подсказывало ему разгоряченное вооб­ражение: подставлял числа, обозначавшие возраст Жоама Дако­сты, дату его ареста, дату вынесения приговора в суде Вилла- Рики, назначенную дату казни, число жертв преступления в Ти­жоке, и так далее и тому подобное...

И каждый раз неудача!

Судья Жаррикес пришел в такое исступление, что можно было и впрямь опасаться за его рассудок. Он прыгал, бесновался, размахивал руками, как будто схватился с кем-то врукопашную. Потом вдруг закричал:

— Если логика бессильна, попробую наобум — и да поможет мне небо!

Рука его схватилась за шнурок колокольчика, висевший возле письменного стола. Звонок резко зазвонил, судья подошел к две­ри и распахнул ее.

— Бобо! — позвал он.

Прошло несколько секунд. Бобо, отпущенный на волю негр.

любимый слуга Жаррикеса, не показывался. Должно быть, он не решался войти, побаиваясь своего разъяренного хозяина.

Снова раздался звонок, и снова Жаррикес позвал Бобо, но тот, как видно, счел за благо прикинуться глухим.

Когда судья затрезвонил в третий раз и шнурок лопнул в его руках, Бобо наконец появился.

— Что вам угодно, хозяин? — спросил он, благоразумно не переступая порога.