Том 3 - Жюль Верн

Итак, Маноэль отправился к судье Жаррикесу и был немедлен­но принят. Судья по-прежнему неотлучно сидел у себя в кабинете, все в том же состоянии крайнего возбуждения. Документ, измя­тый его нетерпеливой рукой, лежал перед ним на столе.

— Сударь, — проговорил Маноэль, и голос его дрогнул, — вы получили из Рио-де-Жанейро?..

— Нет, — ответил судья, — приказ еще не получен... Но его можно ждать с минуты на минуту!..

— А что документ?

— Ни черта не получается! — взорвался судья. — Я перепробо­вал все, что только подсказывало воображение! И все без толку! Впрочем, нет! Одно слово я все же прочитал в документе...

— Какое же? Скажите, ради всего святого!

— «Побег»!

Маноэль молча пожал судье руку и вернулся на жангаду дожи­даться той минуты, когда можно будет начать действовать.

Глава XVII Последняя ночь

Посещение Якиты, пришедшей на этот раз с дочерью, было для заключенного тем же, чем оно было всегда. При виде двух нежно любимых созданий сердце несчастного, казалось, не выдер­жит переполнявших его чувств. Но муж и отец держал себя в руках. Не они, а он ободрял убитых горем женщин, стараясь внушить им надежду, которой у него самого почти не оставалось. Жена и дочь шли к нему, желая поддержать его дух, но сами — увы! — нуждались в поддержке больше, чем он. При виде дорого­го человека, несущего бремя испытаний с высоко поднятой голо­вой, Якита и Минья снова начинали надеяться.

Жоам и сегодня нашел для них слова утешения. Он черпал несокрушимую силу не только в сознании своей невиновности, но и в твердой вере, что Бог вложил в сердца людей частицу своей справедливости. Нет, Жоам Дакоста не может быть казнен за не совершенное им преступление! Он почти никогда не говорил о документе. Поддельный ли он или подлинный, написан ли Торресом или самим преступником, содержится ли в нем желан­ное оправдание или нет — Жоам Дакоста не думал опираться на это сомнительное доказательство. Нет! Наилучшим аргументом в свою защиту он считал себя самого, свою честную трудовую жизнь.

В тот вечер мать и дочь ушли от него с верой в добрый конец. Напоследок узник прижал их к сердцу с особенной нежно­стью. Казалось, он предчувствовал, что, какова бы ни была раз­вязка. она уже близка.           

Оставшись один, Жоам Дакоста долго сидел неподвижно, облокотившись на небольшой столик и опустив голову на руки. О чем он думал? Считал ли, что суд людской, допустив некогда ошибку, теперь его оправдает?

Да, он еще надеялся! Он знал, что министру юстиции в Рио- де-Жанейро вместе с докладом судьи Жаррикеса посланы, и его собственные записки.

Теперь Жоам Дакоста заново перебирал в памяти свою жизнь, начиная с того дня, когда малолетним сиротой пришел в Тижоку. Благодаря усердию он быстро продвинулся в канцеля­рии главного управляющего копями, куда был принят еще под­ростком. Будущее ему улыбалось, его ожидало высокое положе­ние... И вдруг — такая ужасная катастрофа! Похищение алмазов, убийство стражников, павшее на него подозрение, как на един­ственного служащего копей, который мог выдать дату отъезда конвоя; затем арест, суд и смертный приговор, вынесенный ему, несмотря на все старания адвоката; страшные часы в камере смертников в тюрьме Вилла-Рики, побег, потребовавший все его мужество и смекалку, скитания по северным провинциям, пере­ход через границу Перу и, наконец, сердечный прием, оказанный умиравшему с голоду юноше великодушным хозяином икитосской фазенды.

Отдавшись воспоминаниям, Жоам Дакоста не обратил внима­ния на странный шум за стеной старого монастыря. Он заново переживал годы своей молодости, проведенные в перуанской провинции. Теперь Дакоста видел себя на ферме — сначала слу­жащим, потом компаньоном старого португальца...

Шум за окном усилился настолько, что привлек внимание узника. Жоам Дакоста посмотрел на окно рассеянным, отсут­ствующим взглядом и опять опустил голову на руку. Воспомина­ния снова перенесли его в Икитос, где умирал старый хозяин фазенды. Перед смертью он хотел упрочить будущее своей доче­ри, хотел сделать своего умелого помощника единственным хо­зяином поднявшейся при нем усадьбы. Следовало ли ему тогда заговорить? Вероятно... Но он не решился!

Жоам Дакоста заново переживал сейчас счастливое прошлое с Якитой, рождение детей, всю, такую светлую, жизнь, омрачае­мую лишь воспоминаниями о Тижоке.

Вдруг окно распахнулось. Жоам Дакоста вскочил на ноги, воспоминания улетучились как дым. В камеру впрыгнул Бенито и бросился к отцу, за ним, сквозь отверстие в решетке, проник Маноэль.

Жоам Дакоста чуть не вскрикнул от удивления, но Бенито успел его остановить.

— Отец,— сказал он, — решетка в окне выломана... Веревка спускается до самой земли... Пирога ждет на канале в ста шагах отсюда, Араужо отведет ее далеко от Манауса, на другой берег Амазонки, где ваши следы затеряются! Бежать вам советует сам судья.

— Надо бежать! — повторил вслед за ним Маноэль.

— Бежать?.. Мне?! Снова бежать!..

Жоам Дакоста сделал несколько шагов назад.

— Никогда! — сказал он с такой твердостью, что ошеломлен­ные Бенито и Маноэль застыли на месте.

Молодые люди никак не ожидали такого отпора. Им и в голову не приходило, что побегу воспротивится сам узник. Бенито подо­шел к отцу и, глядя ему прямо в глаза, взял за руку, желая заставить выслушать и внять его доводам.

— Вы сказали «никогда», отец?

— Никогда!

— Отец, — вмешался Маноэль, — ведь я тоже имею право называть вас отцом, — послушайтесь нас! Бежать надо немедлен­но! Если останетесь, будете виноваты — перед семьей и перед самим собой!

— Остаться, — значит, обречь себя на смерть! — подхватил Бенито. — Приказ о казни может прийти с минуты на минуту! Если вы думаете, что суд отменит несправедливый приговор, если надеетесь, что он оправдает, кого осудил двадцать лет назад, вы ошибаетесь! Надежды больше нет!..

Бенито обнял отца и увлек к окну.

Жоам Гарраль высвободился из его рук и снова отступил в глубь камеры.

— Бежать — значило бы обесчестить себя, а заодно и вас! — сказал он, и в его голосе звучала непоколебимая решимость. — Это значило бы признать себя виновным. Если я сам, по доброй воле, отдал себя в руки правосудия моей страны, я должен ждать его решения, каким бы оно ни было. И я его дождусь!

— Но приведенных вами доводов недостаточно, — возразил Маноэль. — Ведь у нас до сих пор нет юридического доказатель­ства вашей невиновности! Мысль о побеге нам подсказал сам судья Жаррикес. У вас нет другой возможности спастись от смерти!

— Коли так, я умру! — спокойно возразил Жоам Дакоста. — Я умру, протестуя против несправедливого приговора! В пер­вый раз я бежал за несколько часов до казни — тогда я был молод. Но бежать теперь, чтобы снова начать жалкую жизнь преступника, который скрывается под чужим именем и думает лишь о том, как обмануть выслеживающую его полицию; начать жизнь, полную тревог, и заставить вас делить ее со мной; вся­кий день ждать доноса, прихода полиции, даже если я буду жить в чужой стране! И вы называете это жизнью? Нет! Ни за что!

— Отец, — настаивал Бенито, теряя голову перед непредви­денным препятствием. — Вы должны!.. Я требую!

И, схватив отца, он силой потащил его к окну.

— Нет!.. Нет!..

— Отец, вы сведете меня с ума!

— Оставь меня, сын! Однажды я уже бежал из тюрьмы в Вилла-Рике, и люди подумали, что я бежал от заслуженного наказания. Они были вправе так думать! Так вот, ради моего доброго имени, которое носите и вы, я отказываюсь бежать еще раз.    

Бенито упал к ногам отца.

— Но этот приказ, отец... — твердил он, — этот приказ мо­жет прийти уже сегодня, в любую минуту... и в нем будет смерт­ный приговор!

— Если бы приказ был уже здесь, то и тогда я не изменил бы своего решения. Нет, сынок! Виновный Жоам Дакоста еще мог бы бежать; невиновный — не убежит!

Бенито снова потянул отца к окну... И тут дверь камеры внезапно отворилась.