Статьи и письма 1934–1943 - Симона Вейль

Психологическим же мотивом представляется то, что Симона, отказывая марксизму в статусе «учения», могла считать альтернативой ему свое собственное «учение». Более того, «учение» это, кажется, и вырабатывалось ею во многом с целью создания такой альтернативы. О чем свидетельствует характеристика, данная ею марксизму еще в 1934 году: «Марксизм есть высшее духовное выражение буржуазного общества. Через него оно пришло к познанию себя самого, в нем само себя подвергло отрицанию»15. Стало быть, для посткапиталистического общества Симона считала нужной другую философию. Чаемое и возвещаемое ею духовное, религиозно-мистическое обновление Европы представлялось ей возможным только в связи с социальным преобразованием. Будущая цивилизация для нее – это цивилизация подлинно одухотворенного труда. «Подобную философию (то есть философию труда. – П. Е.) еще предстоит создать. (…) Возможно, она является особенной потребностью именно для нашего времени, – читаем мы в статье 1943 года, – Ряд признаков показывает, что в прошлом веке приготовлялся ее эмбрион. Но из этого ничего не вышло. Возможно, ее создание оставлено нашему веку». «…Учение Маркса (…) из-за имеющихся в нем пробелов и нестыковок всегда было и есть намного ниже той роли, которую ему отводили; это не значит, что тогда или позднее было выработано что-то лучшее», – писала она в 1938-м в статье, критикующей марксизм довольно ожесточенно, что как бы подразумевало, что сформулировать «нечто лучшее» она поручает себе самой. «…Легко определить то место, которое должен занимать физический труд в правильно устроенной общественной жизни. Он должен находиться в ее духовном центре», – провозглашается в набросках к «Укоренению» примерно в одно время со статьей о «марксизме как учении».16 А вот и еще одна цитата, несколько более ранняя, дающая понять, что чаемое Симоной духовное обновление должно решить вопросы, на которые марксизм не дает удовлетворительного ответа. «Воплощение христианства включает в себя гармоничное решение проблемы отношений между индивидуумами и коллективизмом. Здесь имеется в виду гармония в пифагорейском смысле: справедливое равновесие противоположностей. Этого решения люди жаждут именно сегодня».17 Из приведенных цитат можно заключить, что Симона брала на себя если не систематическое изложение, то, во всяком случае, набросок философии нового общества. Перед задачей дать развернутую, всестороннюю критику постулатов Маркса – в том числе в их историческом развитии – она раз за разом отступала, возможно сознавая, что это потребовало бы от нее полной отдачи времени и сил. Но тем не менее владевшая ею мысль о всестороннем и поистине революционном духовном преобразовании европейской цивилизации побуждала ее хотя бы в работах предварительного характера воздать должное автору предшествующего столь же масштабного и амбициозного проекта.

<О марксизме>

Фрагмент

(1934)

Марксизм есть высшее духовное выражение буржуазного общества. Через него оно пришло к познанию себя самого, в нем само себя подвергло отрицанию. Но это отрицание, в свою очередь, могло быть выражено не иначе как в форме, определенной существующим строем, – то есть в одной из форм буржуазного мышления. Таким образом, каждая формула марксистского учения раскрывает характеристики буржуазного общества, но в то же время и легитимизирует их. Благодаря развернутому критическому обзору капиталистической экономики марксизм пришел к тому, что заложил широкие основания для законов самόй этой экономики; противостояние буржуазной политике привело к тому, что он взял на себя задачу осуществить старый идеал буржуазии – идеал, который она реализовала лишь двусмысленно, формально и чисто юридически, но осуществить его в борьбе против нее самой, более последовательно, чем делала она, и со всей конкретностью. Учение, первоначально призванное служить уничтожению всех идеологий, срывая маску с интересов, которые эти идеологии прикрывали, само трансформировалось в идеологию, которой поневоле воспользовались во зло, с целью обожествления интересов одного определенного класса буржуазного общества.

Так повторилось то же, что имело место во времена, когда юная буржуазия начала свою борьбу против общества, в котором правили феодалы и церковь. Она должна была сперва облечь свою оппозицию в религиозные формы самого этого общества, для борьбы с Церковью ссылаясь на первоначальное христианство. В ходе своей борьбы против двух остальных сословий буржуазия осознала, что образует отдельное сословие, и показала тем самым, что, вопреки своему противостоянию с феодальным строем, она сознавала, что является его составной частью (точно так же как сознание сегодняшнего класса пролетариев, развившееся в качестве компенсации неудовлетворенного стремления к собственности, выявляет всего лишь буржуазное состояние ума пролетариев; ибо cам способ мыслить классами свойственен именно буржуазному обществу.) Буржуазия могла освободиться от этой религиозной, церковной и феодальной идеологии только по мере разложения феодального общества. Но она лишь произвела очистку представления о Боге от шлаков, приставших к нему со времен натурального хозяйства; она создала себе сублимированного Бога, который отныне был лишь трансцендентным Разумом, предшествующим всем событиям и определяющим их направленность. В философии Гегеля Бог еще присутствует, под именем «Мирового духа», в качестве двигателя истории и законоположника природы. Только по завершении своей революции буржуазия распознала в этом Боге творение самого человека, и история стала собственно человеческим делом.

Эту идею ясно сформулировал Людвиг Фейербах18; но каким образом человек делает историю, он не был способен объяснить. Ибо из взаимодействия людей, рассматриваемых лишь как природные существа, может выйти только мешанина действий, но отнюдь не подчиненное правилам развитие человечества по восходящей. Первое и решающее открытие Маркса состояло лишь в том, что он поднялся над абстрактным человеком Фейербаха и стал искать объяснения исторического процесса в кооперации индивидов, в союзе и борьбе, во множественных отношениях между ними. Однако этот прогресс мысли еще и сегодня покупается, с некоторой другой точки зрения, ценой бессознательного отступления. Карл Маркс смог превзойти изолированное «человеческое существо», лишь введя в историю, под именем «общества», Бога, которого изгнал из нее Фейербах.

Правда, поначалу он представляет нам новое божество в ненавязчивой форме, как «совокупность социальных отношений», то есть как соединение всех индивидуальных отношений между конкретными и действующими людьми. Он не раз подчеркивает, что эти «отношения» суть, понятное дело, эмпирические производные человеческой деятельности, что их «совокупность» (если угодно вообще давать специальное имя изменчивым отношениям, объединяющим между собой действующих людей) должна рассматриваться только как сокращенный термин, обозначающий результат исторического процесса. Но чем глубже Маркс анализирует ход истории и экономические законы, тем больше он меняет точку зрения – вплоть до того, что неожиданным образом «коллектив» становится гипостазисом, условием индивидуальных поступков, некой «сущностью», которая «проявляется» в действии и мысли людей и «реализуется» в их деятельности. Он cоставляет, наряду с «частной» областью буржуазного индивидуализма, особую область «общего» и в качестве самостоятельной субстанции является базисом для первой.