Грудь четвертого человека - Феликс Рахлин

Вот попробуйте таким шагом хоть разок пройтись в туалет, особенно если приспичит…

Когда такой приказ вышел (по-моему, он касался лишь сухопутных войск, но и это в масштабе всей страны немало), я находился (уже второй раз) на летнем сборе радиотелеграфистов дивизии при батальоне связи в Покровке. Грустно было мне вторично проводить летние дни и ночи там, где на год раньше прошел наш с женой запоздалый медовый месяц… Тогда все так счастливо складывалось, я сдал без проблем норматив на звание радиста 3-го класса… А теперь готовился сдать на второй, но со мной произошла роковая для радиотелеграфиста неприятность: перетренировавшись, "сорвал руку". Никак не удавалось нарастить скорость передачи – рука в запястье не слушалась, быстро уставала, давала многочисленные сбои. Так и не удалось повысить классность, а мой постоянный напарник Попович вынужден был сменить партнера по сеансам связи.

Я нервничал еще и потому, что никак не удавалось выяснить: могу ли как "лицо с высшим образованием" сдать экстерном на первичное офицерское звание и уволиться в запас на год раньше срока. Всего лишь за год до моего призыва такой льготой пользовались даже окончившие десятилетку. Но затем это право отменили. Мне никак не удавалось выяснить: отменили только для имеющих среднее образование

– или и для тех, у кого высшее? К началу мая 1956 года наш реабилитированный отец по дороге из Воркуты в Харьков остановился в

Москве, чтобы восстановиться в партии и вернуть себе воинское звание. Обе проблемы счастливо разрешились, это еще больше манило меня домой – к настрадавшимся родителям. Папа во время своих хлопот в министерстве обороны навел там справки о моих правах, и выходило, что – да, я могу сдавать этой осенью экзамены на звание младшего лейтенанта запаса, а затем, в случае успешной их сдачи, немедленно по присвоении звания уволиться из армии. Но так сказали в Москве, а в нашей дивизии на этот счет никто ничего не знал.

Было от чего дергаться и "переживать"…

И вот, под такое настроение, слышу как-то раз на вечерней поверке этот приказ…

Мы и раньше ходили по гарнизону все больше строем. Но шли, как правило, обычным, так называемым походным шагом. А строевым ходили только на парадах да на строевых смотрах, и еще – на занятиях по строевой подготовке. Обычно же полагалось отпечатать строевым первые три шага в начале движения колонны, а затем – в самом конце, когда командир скомандует: "Взво-о-од!" (или "Рота-а!"; или:

"Б-бат-тарея!") – мы опять шагали строевым – до того момента, когда послышится: "Стой!", после чего останется только притопнуть последние шаги: "раз-два!" Но теперь выходило, что любое передвижение надо проделывать этим искусственным прусским шагом, так хорошо показанным в фильме "Тарас Шевченко": "Тяни носок!" Не только мне не поверилось, что это всерьез, но и большинству солдат и даже офицеров показалось какой-то нелепостью…

Однако буквально на другой день во время вечерней прогулки наш строй радистов лагерного сбора остановил начальник штаба дивизии – грозный полковник Эмельдеш.

– А это что за ЧМО? – строго спросил он у командовавшего нашим строем офицера. ЧМО (произносится как первый слог слова чмокать) – весьма неприличное, но хорошо известное всей Советской Армии сокращение. В данной аббревиатуре произносимо в обществе дам только первое слово "чудим"; уже следующее, в рифму с первым, отличается от него лишь первой буквой, но в хорошем обществе употреблять его не принято; последний же глагол – и вовсе охальный, хотя, в переводе с матерного, означает всего лишь "обманываем"…

Услыхав в ответ, что мы все же не ЧМО, полковник не только не смягчился, но и наложил на нас штраф: столько-то раз пройти

(разумеется, как положено по новому приказу, строевым шагом) от ворот военного городка до наших палаток, и снова до ворот, и снова…

Приказание было выполнено. А куда деваться? На то и армия!

Но в дальнем-предальнем Чернятинском гарнизоне, то есть там, где находились зимние квартиры нашего зенитного полка, даже и весьма суровый приказ прославленных маршалов решили еще и перевыполнить.

Начальник гарнизона (назовем его Пупин), командир танкового полка, вспомнил, что, когда сам был солдатом (а случилось это задолго до второй мировой войны), здесь же. на Дальнем Востоке, вышел приказ в отношении всех рядовых красноармейцев: в одиночку вообще не ходить, а… бегать. И своей властью полковник в пределах Чернятинского военного городка сей приказ воскресил.

До нас, солдат из Чернятина, пребывавших пока что на сборах, весть о бегающих в родном гарнизоне наших товарищах дошла в виде неясного слуха, верить в который не хотелось. Как раз в это время мне понадобилось посетить свою часть. Спрыгнув с попутной машины возле гарнизонных ворот, я направился в штаб полка не по главной дороге, а – в обход, задами: опасался, не окажется ли нелепый слух истинной правдой. Мне никак нельзя было проштрафиться: если экзамены на офицерский чин разрешат, то лишь при незапятнанной характеристике.

В штабе меня приветливо встретил начальник разведки полка майор

Емельянов. Нашему взводу – стало быть, и мне – он был прямой начальник, знал каждого из нас насквозь, о каждом заботился – и каждого понемногу тиранил. Во всяком случае, любил показать свою власть, хотя делал это не с ожесточением, а просто из чувства юмора.

Так случилось и на этот раз. Поговорив со мною по-отечески, он было уже отпустил меня в казарму, как вдруг спохватился и окликнул:

– Рахлин! А ты, однако, знаешь ли, – сказал он, по-волжски, по-нижегородски сразу и акая, и окая, – ведь у нас в гарнизоне солдаты теперь не ходят, а бегают!

Знакомые бесенята заблестели в его глазах.

– Товарищ майор, я слышал, да как-то… не верится!

– То есть как это "не верится"? – весело ужаснулся майор, и бесенята в его зрачках возликовали, предвкушая забаву. – А ну: крру-гом! Бе-е-гом… марш!

Что оставалось делать? Я знал повадки майора Емельянова: шутки шутками, а посадит всерьез! Мне же, как я только что объяснил, никак нельзя было попадать на "губу": не допустят до экзаменов, и надо будет служить еще год… Пришлось побежать. Дорога в казармы – метров триста – насквозь просматривалась от штаба, я бежал – и оглядывался: чертяка майор, глядя мне вслед, помирал со смеху…

Через несколько дней приказ бегать отменили – заехавший в

Чернятино командир дивизии спросил у начальника гарнизона:

– А чего это у тебя солдаты бегают, как соленые зайцы?

Полковник Пупин принялся было объяснять:

– Да это я в развитие приказа главнокомандующего сухопутными войсками…

Но генерал сказал тихо и жестко:

– Отменить!

Зато сам командующий сухопутными войсками маршал Советского Союза

Родион Малиновский свой приказ развил в полную силу. Маршал был хорошо известен воинам-дальневосточникам, о его строгом и резком нраве рассказывали легенды. Например, в батальоне связи хранили воспоминание о том, как маршал посетил солдатскую столовую, когда командовал Дальневосточным военным округом. Он вошел на кухню, приблизился к котлу, в котором, распространяя приятный аромат, кипел-бурлил великолепный, наваристый борщ. На ступеньках у котла стоял в позе "Чего изволите?" один из поваров.

– Подайте пробу! – попросил Маршал Советского Союза. От избытка служивой резвости повар, держа наготове свой черпак, слишком энергично подвинул тяжелую деревянную крышку, прикрывающую котел с борщом. Крышка плюхнулась в котел, борщом плеснуло прямо на маршальскую шинель. Сохраняя завидное хладнокровие, Малиновский не глядя сбросил шинель на руки кого-то из немедленно подскочивших своих холуев, буркнул свозь зубы.

– Пятно отчистить. Начальнику столовой за антисанитарию на пищеблоке – пять суток простого ареста.

Я Малиновского "живьем" не видал, но однажды наблюдал издали сопровождавший его машину кортеж автомобилей. По случаю возможного появления маршала в гарнизоне начальство разогнало весь личный состав подальше от казарм, чтоб не мозолили глаза командующему округом. Наш маленький взвод занял удобную позицию в буйных зарослях местных трав, откуда мы, как заправские разведчики, и наблюдали за дорогой. по которой должен был проехать знаменитый полководец. И, действительно, увидели издали вереницу "виллис-иванов" – советских легковых "газончиков" с брезентовыми тентами над выкрашенными в зеленое открытыми кабинами.

Кажется, именно маршал Малиновский своим приказом обязал каждую роту и батарею иметь свой собственный… барабан! Должно быть, в больших городах это выполнить не слишком трудно – надо было лишь, без долгих раздумий, опустошить (по барабанной части) магазины музинструментов. Но как быть в нашей глуши, среди рыжих сопок?

Однако бравый Пупин и тут не растерялся. Он приказал из каждой части (в гарнизоне их было четыре) прислать в его распоряжение по одному "рокоссовцу" (так. еще с военных времен, называли в армии самых отпетых и хулиганистых солдат). Полковник собрал их в штабе своего танкового полка и сказал речь: