Невидимые знаки - Пэппер Винтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я использовал всю силу для того, чтобы с помощью костыля встать с песка. Я едва добрался до края леса, прежде чем Эстель бросила свой телефон на пляж и побежала ко мне.
Взяв меня за локоть, она приказала.
— Сядь на место, пока не упал.
Я пожал плечами. Разве она не видит, что ее забота заставляет меня ненавидеть себя еще сильнее?
— Оставь меня в покое.
Она поморщилась, опустив руку.
— Тебе не обязательно это делать. Тебе нужно отдохнуть.
Я проигнорировал ее.
— О, не обязательно, да? Итак, ты счастлива спать под открытым небом? Или собираешься при помощи швейцарского армейского ножа построить чертов особняк? Снова решила меня унизить?
Она прищурилась.
— Я не унижаю тебя…
— Ты думаешь, что забота о нас дает тебе власть? — фыркнул я. — Что ж, перестань лицемерить и позволь мне помочь что-то изменить.
— Лицемерить? Каким образом я лицемерю?
Коннор подошел к Эстель, инстинктивно защищая женщину от кого-то, кто намного больше, чем она.
Я проигнорировал мальчишку.
— Тебе самой больно. Не думай, что я не заметил, как ты хваталась за свои ребра, вздрагивая при каждом чертовом движении. Ты ждешь, пока мы восстановимся и отдохнем, но что насчет тебя? — Оттолкнув ее, я указал на наш лагерь. — Сядь, заткнись и позволь мне что-нибудь сделать. Позволь мне помочь, а не относись ко мне, как к бесполезному инвалиду.
Противостояние длилось слишком долго. Блеск в ее глазах говорил о том, что она не сдалась.
Коннор был спасительным кругом.
Он потянул Эстель за локоть.
— Он прав. Благодаря тебе мое запястье не так болит, а рана Пиппы не стала хуже. Давай мы теперь позаботимся о тебе.
Эстель вдруг хлопнула себя по лбу.
— Черт, порез Пиппы. Я забыла. — Бросив на меня хмурый взгляд, она улыбнулась Коннору и бросилась к Пиппе. — Пип, теперь, когда твоя рана чиста, намажем немного мази и заклеим лейкопластырем, что мы нашли в аптечке?
Проклятая женщина не знала, как остановиться. Ее забота об окружающих только навредит ей в конечном итоге.
Это ее защитная реакция.
Моя — это быть полным придурком, чтобы люди оставили меня в покое для самобичевания. То, чего желала она, —полная противоположность.
Она была чистотой, в то время как я был полностью в грязи.
Ладно.
Она может быть моей противоположностью, но я сделаю все возможное, чтобы вернуть ее доброту — начиная с постройки дома.
Мой голос понизился до рычания.
— Коннор, хочешь помочь?
Коннор посмотрел на меня.
— Помочь с чем?
— Не знаю. Когда узнаю — скажу.
— Ты действительно думаешь, что мы сможем построить дом?
Нет.
— Да. — Я направился в сторону леса.
— Ты идешь?
Смеясь, он последовал за мной.
— Сломанное запястье и сломанная нога. Фиговые у нас шансы.
— Бывало и похуже.
— И как ты с этим справился?
Дерьмово. Даже хуже, чем дерьмово. Это испортило мою сраную жизнь.
— Абсолютно прекрасно, — я усмехнулся как ни в чем не бывало. — Мы — мужчины. Нет ничего невозможного.
Коннор закатил глаза.
— Ладно, мы попытаемся, но не говори, что я тебя не предупреждал.
Я ненавижу тебя. Небеса плакали от того, как я ненавижу тебя. Растения вяли о того, как я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя за твой уход. Ненавижу тебя смерть. Я ненавижу тебя.
Но это все ложь.
Я не испытываю к тебе ненависти. Я люблю тебя. Это правда. Солнце всходит от моей любви к тебе. Погода согревает нас теплом от того, как я люблю тебя. И цветок в горшке, который ты дала мне в то утро, когда умерла... он цветет каждое мгновение от моей любви к тебе.
Текст песни: «Ненависть», взятый из блокнота Э.Э.
…
Мы так и не сделали крышу над нашими головами.
На остров опустилась еще одна ночь, и мы съели наш предпоследний батончик мюсли и последние кусочки вяленой говядины. Используя маленький топор из кабины пилота, раскололи напополам два кокосовых ореха, которые нашли я и Коннор.
К сожалению, наша техника была провальной, и мы ударили слишком сильно, расплескав сладкую воду по всему песку.
Я отчитывала себя до того момента, пока мои глаза не защипали от слез ярости. Мы не смогли разделить сок, но, по крайней мере, могли разделить мякоть, выскабливая кокосовый орех с помощью швейцарского армейского ножа и претворяясь, что это десерт, который завершит наш скудный ужин
Никто не поднимал ужасную тему работающего телефона, у которого отсутствовал сигнал. Никто не мог перенести признание того, что последний гвоздь был вбит в нашу одинокую могилу.
Дело обстояло так, будто этого никогда не происходило, и я не желала брать на себя ответственность за то, что посмела обнадежить их.
Батарея на моем телефоне достигла сорока процентов зарядки, прежде чем солнце опустилось за горизонт, и я убрала ее в надежное место, чтобы завтра продолжить солнечную зарядку.
Но... был ли в этом смысл?
Телефон превратился в пресс-папье. Номера экстренного вызова не работали. Ни вай-фай, ни информационные данные, ни звонки... ничего.
Бесполезный.
Как и все остальное на этом острове.
Как и я сама.
От абсолютного отсутствия пищи в моем желудке становилась только хуже, когда часы перешли в дни. Я никогда не обходилась без еды так долго, и уже, ощущала, как организм прекращал свою работу. У меня редко возникало желание помочиться, и все было словно в тумане — так словно я попала в некое измерение, где способность восприятия была окутана вязкой патокой.
Я впала в апатичное, несдержанное и депрессивное состояние.
К тому времени, как мы улеглись в наши песочные кровати (с Пиппой, заключенной в моих объятиях, и Гэллоуэем, который отчаянно отказывался признавать, что он не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы строить укрытие), я провалилась в первый глубокий сон с того момента крушения.
Не потому что я была полностью вымотана и мое тело, наконец, взяло вверх надо мной, заставляя погрузиться в сон. А потому что сны были намного лучше реальности.
…
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
— Мне жаль.
Я развернулась, спотыкаясь от удивления.
— Ты проснулся.
Гэллоуэй вскинул руку, хватая меня за локоть и удерживая в вертикальном положении.
— Услышал, что ты поднялась.
Я
