Паутина грез - Вирджиния Эндрюс

— Я не хожу хмурая и надутая, — сказала я, быстро отворачиваясь и пряча от нее глаза.

— Вот и умница. Ты у меня хорошая девочка, — проворковала мама. — Так, что же я собиралась делать? Ах да, прислуга и кухня.

И она заторопилась вниз.

Бабушка Джана приехала спустя полтора-два часа. Как обычно, она шумно жаловалась на самолеты, поезда и такси, как обычно, бранила шофера, что тот недостаточно бережно обращается с ее багажом, ворчала на Кларенса, который бросился помогать бедняге таксисту.

С трудом верилось, что эта пожилая, сухонькая, маленькая — от силы пять футов росту — женщина может привести в трепет взрослых мужчин, но ее голос подстегивал их, как хлыст в руках дрессировщика, особенно если она начинала сердиться и сверкать глазами. У бабушки были светло-серебристые волосы, собранные на затылке в такой тугой узел, что на скулах и на лбу натягивалась кожа, отчего вид ее становился еще более суровым. Даже мама, встречая ее, отошла в сторонку, пока бабушка грозила шоферу своей клюкой и разбиралась с Кларенсом, который осмелился помочь нерасторопному неряхе-таксисту. Я тоже стояла и молчала в ожидании.

— Моя поклажа выдержала, когда черномазые грузили ее в аэропорту. Я не позволю испортить ее на пороге дома собственной дочери! — кричала она вслед шоферу, который торопился смыться с «места преступления».

— Здравствуй, мама. — Мать и бабка неуклюже обнялись, потому что последняя не сводила глаз с Кларенса, принявшегося за ее чемоданы. В конце концов она успокоилась и отыскала глазами меня.

— Не стой там, дитя мое, иди поздоровайся с бабушкой, — велела она, и я быстро подбежала к ней. Она крепко обняла меня и тепло поцеловала, отчего я сразу почувствовала себя уверенней. Бабка Джана отстранила меня и внимательно оглядела с ног до головы. — Да-а, выросла на целый фут, и не только вверх, — констатировала она.

— Да ну что ты, бабушка! Какой там фут, — заулыбалась я.

Бабушка проворчала что-то в ответ и повернулась к маме.

— Прежде чем я пойду отдыхать, я хочу во всех подробностях узнать, что здесь происходит, — отчеканила она. Мама выдавила кривую улыбку. — Где Клив? Неужели дома?

— Нет, он в плавании, — вяло сообщила мать.

— Хм… — И Джана прямиком направилась к папиному кабинету, распахнула двери и деловито заглянула внутрь.

Мама украдкой бросала на меня выразительные взгляды, призывая сказать что-нибудь спасительное, но я онемела, пораженная бабушкиной бесцеремонностью.

— Может быть, ты хочешь умыться с дороги или выпить чаю, мама?

— Категорически нет. Эта комната нам подойдет, — заявила она и вошла. — Джиллиан! — раздался оттуда ее требовательный голос.

— Да, мама, иду, — беспомощно кивнув, пролепетала мать и зашла в отцовский кабинет.

Что же наговорила она по телефону бабке Джане, если та пришла в такое возбуждение, думала я.

— Закрой за собой дверь, — приказала бабушка.

Мама повиновалась, но щелочка все же осталась. Голоса доносились оттуда вполне отчетливо. По лестнице, вытирая со лба пот, спустился Кларенс, на ходу улыбнулся мне и поспешил к себе — отдышаться, наверное. В холле никого не осталось. Противиться своему любопытству было невмоготу. Я села на скамью рядом с папиным кабинетом и сделала вид, что просто жду маму и бабушку.

— Что ты навыдумывала, будто бы Клив не любит тебя? — тем временем уже гудела бабка Джана. — Тебя это не слишком беспокоило, когда в Техасе мы, считай, насильно всучили тебя ему. И тебе еще крупно повезло, что нашелся желающий на такой товар…

— Ты же знаешь, мама, в этом браке я никогда не была счастлива. Ты же знаешь, что я никогда не любила его и не могла полюбить.

Я не верила своим ушам… Никогда не любила папу? Не могла полюбить? А как же романтическая история… розы… звезды… Золушка…

— Никогда не могла? — фыркнула бабушка. — Да, полагаю сейчас твоему счастью не было бы предела, если бы я позволила тебе выскочить за этого ублюдка Честера Гудвина, когда ты забеременела от него! Вот уж кого ты любила бы всем сердцем! Вы стали бы милой парочкой в трущобах, где Ли бегала бы в лохмотьях у вас под ногами! Но вместо признательности, что нашелся богатый, достойный человек, который сумел обеспечить тебе более чем комфортную жизнь, что ты предъявляешь миру? Ненависть к родным и мужу! Ты все посылаешь к чертям, чтобы броситься в объятия мужчины, который на двадцать лет моложе тебя!

У меня в ушах звенело: «…когда ты забеременела от него…» О чем говорила бабушка? Разве у мамы была беременность до меня? Она делала аборт? Может, родился ребенок?

— Я даже не надеялась, что ты сможешь понять меня, — запинаясь, проговорила мать. — И уж тем более не надеялась, что ты будешь вникать в мои тяготы, желания, нужды. Клив уже стар. Его ничего не интересует, кроме бизнеса. Я еще молода, чтобы хоронить себя; мне повезло, что я встретила такого мужчину, как Тони Таттертон. Подожди, ты еще увидишь усадьбу Фартинггейл, подожди, ты еще…

— А что известно этому молодому красавцу о твоем прошлом? Он знает хоть часть правды? Ты хотя бы Кливу говорила правду или он по сей день держит Ли за своего ребенка? — отчеканила бабушка.

Было ощущение, что две невидимых гигантских руки схватили меня и что есть силы сжали. Я превратилась в какой-то жалкий комок. Что это… бабушка говорит, папа… будто он мне не родной отец? Что мама забеременела от другого мужчины и обманом женила папу на себе? А кто же тогда я? Какую страшную, дикую тайну мать хранила от нас все эти годы!

— Зачем в это кого-то посвящать? — слабым голосом выдавила мама.

— Еще бы! — Я так и видела горящие гневом глаза бабушки. — А твой Тони Таттертон знает хотя бы, сколько тебе лет?

— Нет, — едва слышно произнесла мать. — И, пожалуйста, не говори ему. Не порти мне все дело.

— Какая мерзость! Еще одну жизнь ты построишь на лжи. Больше всего мне хочется сейчас развернуться и уехать домой, но я приехала ради Ли. Бедная девочка вынуждена мыкаться из дома в дом, терпеть такие страдания из-за своей себялюбивой, тщеславной, пустоголовой мамаши!

— Ты несправедлива! — воскликнула мама. — Я все делала, чтобы обеспечить дочери счастливую жизнь, гораздо лучшую, чем моя собственная юность — нескладная и скучная. Теперь девочка будет жить как принцесса, ходить в лучшую школу, вращаться в лучшем обществе — и все благодаря мне, моей красоте и власти красоты над мужчиной.

— Это до добра не доведет, помяни мое слово, Джиллиан, — со зловещей угрозой изрекла бабушка. — Ты грешница. Тупая грешница. Черная душа.

— Однако дело сделано, как говорится, пропечатано и подписано. Ты уже не можешь вмешаться. Ты уже не руководишь моей жизнью, как когда-то в Техасе. И нечего глумиться надо мной. Впереди, между прочим, событие года, лучшая свадьба во всей Новой Англии.