В объятиях Кали - Уоррен Мерфи

– Да, не велико же оно было, если сумело уместиться там.

– Клянусь тебе, – уверял Римо.

Он чувствовал на руке под серебряным колечком еще что-то и убрал с ладони кольцо Лу. Там остались мелкие капельки – тоже в форме кольца. Римо попробовал их на вкус. Соленые. То были слезы.

– О, Айвори, – произнес Римо.

Он подошел к похолодевшему безжизненному телу женщины. Лицо ее было мокрым от слез.

Римо молча надел ей на палец серебряное кольцо.

Может, хоть это, подумал он, принесет наконец Плачущей женщине покой.

Глава двадцать седьмая

– Выходит, я Лу? – спросил Римо.

– Ну, не идиот ли ты? – сказал Чиун. – Конечно, ты не Лу. Тот мертв уже две тысячи лет. Неужели тебе до сих пор не ясно, кто ты, дурень ты несчастный?

– А как же Айвори? Плачущая женщина? И кольцо?

Они умолкли, потому что в номер нью-йоркского отеля, где велась беседа, вошел доктор Харолд В.Смит и сел за большой письменный стол.

– Ну, так как же? – попытался Римо возобновить разговор. – Что скажешь обо всем этом? И о статуе. Ведь она говорила со мной.

И тут же перехватил настороженный взгляд Смита.

Чиун перешел на корейский.

– Подобные вещи не обсуждают в присутствии людей с таким ограниченным кругозором, как у императора.

– Прошу меня извинить, – начал Смит.

– О, достойнейший из достойных! Не обращайте внимания на мою болтовню. Я только попросил Римо умолчать о том, что может излечить его помутившийся рассудок.

– Что же? – потребовал ответа Смит.

– То, что облегчит его воспаленный разум и навсегда уничтожит видения, навеянные статуей. Тогда Римо целиком сможет отдать себя служению вам. Но я не хочу злоупотреблять вашим временем, о, император. Забудьте о том, что я сказал.

– Если я могу чем-то помочь... – неуверенно произнес Смит.

– Есть один пустяк, – продолжал Чиун. – Это, конечно, мигом исцелило бы Римо, но зачем вас посвящать во все эти мелочи?

Римо откашлялся.

– Если уж речь зашла об этом, то, думаю, пара недель на Пуэрто-Рико мне не повредит.

– Не слушайте его, император, – заторопился Чиун, незаметно для Смита давая пинка Римо. – Ему нужно совсем другое.

– Как ты можешь знать, что мне нужно?

Последовал пинок поувесистей.

– Сэр, этот парень мне как сын, даром что белый. И потому все его мысли для меня как открытая книга. Кому как не мне знать, что ему нужно?

– Вот как?

Голос Смита прозвучал еще более кисло, чем обычно.

– Именно так. Но все это так незначительно, что лучше уж я помолчу.

– Как вам будет угодно, – не возражал Смит.

– Больше всего на свете Римо хотел бы, чтобы в Синанджу, его вторую родину, поступали достойные дары, – быстро прибавил Чиун.

– Я этого хочу? – удивился Римо. Чиун оставил его слова без внимания.

– Пять мер золота – слишком мало: мой ученик испытывает чувство стыда. Смит вздохнул.

– Мне кажется, вы отказались от дополнительного вознаграждения, чтобы внеочередной раз посетить Синанджу.

– Совершенно верно, о, справедливейший и мудрейший. Но теперь не я прошу десять мер золота вместо несчастных пяти.

– Десять? Помнится, раньше речь шла о девяти, – сказал Смит.

– Да, о, всепомнящий. Но теперь не я прошу эти десять мер, а Римо.

– До сих пор я не слышал ни слова от него самого, – проговорил Смит.

– Он очень робкий и стеснительный, император. Но в душе мечтает только о том, чтобы жители Синанджу были одеты и сыты. Правда, Римо?

Кореец строго взглянул на ученика и незаметно для Смита ткнул длинным ногтем Римо в бедро.

– Ой! – вскрикнул Римо.

– Слышите, император? Этот крик вырвался у Римо в отчаянии – так он озабочен делами деревни. Если не пойти ему навстречу, он может тяжело заболеть.

Смит возмущенно вздохнул.

– Хорошо. Будем ежегодно посылать в деревню еще пять мер золота.

Чиун весь засиял от удовольствия.

– Он в восторге, император.

Римо зевнул.

– Но нужно будет поступиться чем-то другим, – сказал Смит. – Придется, Римо, урезать ваши расходы.

– Естественно, император, – опять влез Чиун. – Ради такого важного дела Римо снизит расходы на питание.

– Придется сократить и отпуск тоже, – сказал Смит.

– Погодите, – не выдержал Римо. – Могу я после того мерзкого отеля немного пожить на Пуэрто-Рико?

– Выбирайте, – предложил Смит. – Дополнительное золото в Синанджу или отдых на Пуэрто-Рико?

– Тут даже и думать нечего. Ой!

– Этим он хочет сказать, что безусловно предпочитает десять мер золота для жителей Синанджу, – сказал, склоняясь, Чиун. – Безусловно.

Смит вопросительно взглянул на Римо, но тут же согнулся от мучительного приступа боли. Он еще был не совсем здоров.

– Рад, что мы обо всем договорились, – сказал он.

– Временно договорились, – хмыкнул Римо. – Только временно.

Когда Смит удалился, Римо и Чиун продолжили разговор.

– А что случилось с Кали? Она мертва?

– Боги не умирают. Как я сказал той женщине, может пройти еще много столетий, прежде чем Кали вновь обретет земной дом.

– Надеюсь, – отозвался Римо. – У меня никак не выветрится из одежды ее запах.

В фешенебельном пригороде Денвера маленькая Кимберли Бейнс, сидя в детской, лепила фигурки из розового пластилина. Надев по совету бабушки поверх хорошенького платьица фартучек, она трудилась аккуратно и вдумчиво.

Заглянув в детскую, миссис Бейнс пережила острый приступ радостного волнения – с тех пор как она взяла к себе Кимберли, оно почти не покидало ее. После смерти сына, невестки и внука жизнь превратилась для нее в сущий ад. Казалось – все, жить больше незачем, но вот появилась Кимберли, и ее смех вернул миссис Бейнс к жизни.

У детей есть изумительная способность к возрождению, психика их эластична. После того, как полиция разыскала Кимберли, бедняжка первое время ничего не делала, только пела что-то невразумительное. Но теперь все это прошло. Кимберли снова была нормальные ребенком и никогда не вспоминала о том ужасном месте, куда ее вместе с братом увезли родители. Дети легко забывают, думала миссис Бейнс, вот почему из их жизни не уходит радость.

Миссис Бейнс оставила Кимберли одну в детской, а сама пошла приготовить себе чашечку чая. Она попивала его, сидя перед телевизором, когда в гостиную влетела Кимберли – рот до ушей, кончик носа – в пластилине.

– Бабушка, посмотри, что у меня получилось!

– А-а, – сказала пожилая дама. – Меня приглашают присутствовать при торжественном завершении работ. Иду-иду. Самой не терпится поскорее взглянуть.

Но войдя в детскую, бабушка Бейнс испуганно заморгала. На рабочем столике Кимберли стояла вылепленная фигура зрелой женщины с пышным бюстом – высотой почти два фута. Выражение ее лица, нацарапанного на пластилине острым концом карандаша, было на редкость злобным. Но самое странное – количество рук.

Их было пять.

– А почему у нее столько рук, Кимберли? – осторожно спросила миссис Бейнс.

– Так ей легче будет отращивать другие, неужели не понятно? – удивилась Кимберли.

– Ах... вот как, – улыбнулась миссис Бейнс. – Она... очень мила, дорогая.

В пластилиновой фигурке было нечто, что вызвало у пожилой дамы приступ неопределенного отвращения. Но ее вылепила Кимберли, а ребенка нельзя стеснять в самовыражении. Может, как-нибудь позже сама миссис Бейнс незаметно придаст этому лицу улыбку и сделает его посимпатичнее, пририсовав очки.

– Она просто прекрасна, – в восхищении произнесла Кимберли. – Это моя подруга.

– А у твоей подруги есть имя? – поинтересовалась миссис Бейнс.

– Да. Ее зовут Кали.

– Чудесно, – сказала миссис Бейнс. – А не поесть ли нам теперь мороженого?

– О, да, – согласилась Кимберли и, вложив ладошку в бабушкину руку, вышла с миссис Бейнс из детской.

Солнце село, и комната погрузилась в темноту. А на детском рабочем столике над карандашами, бумажными куколками и размазанным по столу пластилином возвышалась розовая фигурка, у которой только что начала пробиваться новая рука.