Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

– Как оказался? Да очень просто. Ушел на заказ, искал информацию о зверюге одной. Даже имени его нормального не знал, так, прозвище. А? Да, старлей, человек. Сунгат, что ли, как-то так вроде бы. Двигался я в Ясный, но не дошел. Забрел в Венеру, аккурат туда, в первый раз меня его след вывел. Ну и как-то закрутилось. Слышала? Э-э-э… вижу, что слышала.

– Это закрытая информация. – Уколова зябко поежилась.

– Про Белорецк…

– Абдульманов?

– Что?

– Захлопни, пожалуйста, варежку.

Пуля пожал плечами. Военная тайна, что тут скажешь?

– Водники, Азамат, они все мутанты?

Митрич, старательно вязавший канат в бухту, покосился на нее и вздохнул.

– Не все. Старики, те, кто просто постарше, в основном нет, но их маловато. А вот молодежь – через одного. Митрич, ну не обижайся, сам понимаешь.

Митрич пожал плечами и ушел.

– Ты с Семеном познакомилась? Нет? Так познакомься, зря, что ли он тебя глазами-то ест? Вот у него случай хороший.

– Чем он хороший-то?

– Полезный. – Пуля недоуменно покосился на нее. – Если ты за борт шваркнешься, так Семка тебе вытащит и не поморщится. Земноводный он…

И Азамат улыбнулся.

– И, заметь, никаких санитаров, никакого преследования, страха, опасности. Живет, мамку радует. Его ж Зуич к себе взял как юнгу. Отца нет, мать, трое младших, Семка помогает, зарабатывает. Жизнь штука сложная, старлей. Я привык, а тебе, как понимаю, оно и не надо. Каждому свое. О, гляди, вот и прореха. Тут так всегда, даже если дождь кругом.

Прореху невозможно было проглядеть: синий, до одурения чистый кусок неба, обрамленный кипенно белыми облаками по краям. Глубина, прозрачная и уходящая все выше и выше, завораживала.

– Как красиво… – Уколова покачала головой. – Как красиво, Азамат.

Облака ворочались по краям прорехи, кружили хоровод, плотные и осязаемые. Окружающие тучи хмурились и недовольно толкались, но справиться явно не могли. Свет, падающий через окно в небо, мягко струился вниз. Момент, когда «Арго» пересек невесомую границу и оказался залит теплым прозрачным золотом, Уколова пропустила.

Вода стала темно-зеленой, растворив черноту и блестя перекатывающимися барашками. Деревья, только-только серевшие по берегам холодными изваяниями, стали сами собой, темными и живыми. Листва, та, что не опала, замерцала, зашевелилась, преображаясь на глазах. Заблестела, ловя лучи солнца, зашевелилась, тянулась вверх.

Золото, охра, алое и пламенное, редкие островки еще сохранившейся зелени. Уколова замерла, всматриваясь в берега, неожиданно ставшие такими, такими… Теплыми. Настоящими. Живыми.

Берега, покрытые лесом, не сулящим зла и опасности. Берега, где за разлапистыми кустами виднелись россыпи гроздьев редкой рябины. Где, надежно ухватившись за землю, стояли широкие и несгибаемые дубы, высящиеся над всем остальным лесом. Березы, разом потерявшие неожиданный серебристый оттенок, превратились в белых красавиц, расчерченных черными полосами. Клены, мерцая разноцветными всполохами крон, лениво шевелились под легким ветром. Уколова отвернулась от Азамата, быстро вытерев глаза. Тоска, схожая с легкостью летящей и сверкающей паутины, откатилась, оставив лишь горечь.

– А это что? – Уколова ткнула пальцем в странноватую серую кишку, видневшуюся чуть в стороне и позади. Кишка, похожая на жирную гусеницу, висела над лесом и еле заметно сдвигалась.

– Кто ж знает… – пожал плечами Азамат. – Не лезет к нам, да и ладно. Ты когда-нибудь такое видела?.. Не? Вот я тоже не видел. Если это новая порода крыложоров, так предпочитаю и не видеть. И это, старлей, ты б сходила до кормы, после Прорехи всегда что-то да случается.

– Красиво.

– Очень. – Азамат согласно кивнул. – И так, заметь, всегда. В любую погоду. Аномалия, что и говорить. Давай, старлей, иди на корму и бди. Нам еще долго добираться до места.

Она и пошла. Пассажиры, явно видевшие Прореху и ранее, все равно зашевелились, задирали головы вверх, рассаживаясь шире. Уколова, лавируя между ними, шла к корме. Зуич, все также невозмутимо крутящий штурвал, усмехался в пегую бороду, глядя на прикладываемые ею усилия.

Уколова осторожно перешагнула через нескладного, лежащего как бревно усача, накрывшегося дырявым и затертым ковром. На ковре еде заметно проступали какие-то звери с рогами, деревья и кусты. Усач лежал и похрапывал, ковер шевелился, сбоку, еле заметно, шевелилась рука с шестью пальцами. Рука, судя по всему, принадлежала усачу. Вот только выгнулась как-то… странно. Но Уколова уже не удивлялась. Потому как прямо перед ней, нисколько не смущаясь пялившихся на нее людей обоего полу, в меру красивая баба кормила детишек грудью. Вернее, тремя. Детишки, числом двое, дружно кряхтели и сопели, добывая еду, а свободная грудь, средняя, задорно подрагивала.

Когда Уколова добралась до кормы, затратив в три раза больше времени, чем до этого шла к носу, насмотрелась она многого. Как так незаметно было раньше, как так вышло, что все эти люди скрывали странные особенности? Она не понимала.

Больше всего бросалась в глаза кожа – загрубевшая, покрытая чем-то, откровенно смахивающим на нарождающуюся чешую или бляшки, вроде тех, что покрывают разных земноводных. Перепонки между пальцами встречались явно у каждого третьего на палубе. А всего на ней, как ни странно, оказалось куда больше различной публики, чем было. Откуда они повылазили, или где умудрялись прятаться раньше, Женя не понимала.

Отвращение, появившееся не так давно, отходило. Оставляло лишь странноватое отупение, смахивающее на привыкание. Понятно, что это хорошо для задания, но бороться с самой собой Уколова не хотела, поэтому тихо радовалась, когда увиденная под стареньким пальто толстая нога, покрытая странными наростами, не вызвала рвотных позывов. Она практически дошла, когда прямо перед ней возникло чудесное маленькое создание.

Девчоночка, милая и симпатичненькая, вся такая… девочковая-пре-девочковая, даже с линялыми тряпочками-бантиками в косичках. В домотканом сарафане, меховой жилетке и кожаных сапожках. Косички, к слову, торчали из-под расшитого чем-то мелким и красивым, теплого платка.

– Тетя, а тетя?! – чудо таращилось на нее голубыми глазищами и щелкало семечки, старательно сплевывая кожуру в ладошку. – Хочешь, покажу, какой у меня красивый глазик?

Уколова недоуменно уставилась на нее.

– Во, смотри! – и чудо подняло вверх платок.

Старший лейтенант СБ Новоуфимской Коммунистической Республики, придерживающийся принципов генной сегрегации, вздрогнула. Медленно, с влажным звуком расцепив густые ресницы, на нее смотрел третий глаз, расположенный прямо над переносицей. Очень большой, красивый и самостоятельный. Уколова еще раз вздрогнула, автоматически погладила девчушку по голове и бочком-бочком двинулась к радостно улыбавшемуся ее появлению Семке.

– Хочешь чаю? – поинтересовался паренек. – А?

– Из водорослей?

– Почему? – удивился Семка. – Не, не из водорослей. Вкусный.

– Давай, – махнула на все рукой Уколова. – Не откажусь, спасибо.

– Ты тут только аккуратнее. После…

– После Прорехи всегда что-то случается, знаю. – Уколова качнула станину ПКТ, положив дуги на плечи. – Семен?

– А? – на уже отмытой мордашке паренька расцвели, независимо друг от друга, и улыбка, и румянец. – Что?

– Вон там… – Уколова качнула стволами, указав на почти невидимую серую небесную гусеницу. – Чего такое?

– Это-то, ну… – Семка потоптался на месте. – Это, как его, ну…

Уколова прищурилась. Если Азамат научился врать давно и не краснеть, то водник… Водник не находил себе места, заливаясь еще больше краской. Что ж там осталось такого, о чем лучше не говорить чужакам?

– Ну, это… – Семка вытаращился на реку. – А!

Плеснуло, шихнуло и ударило. Уколова успела обернуться, поняв, что снова что-то произошло. К сожалению, она оказалась права.

ПКТ ударил, зарокотав сразу двумя свинцово-стальными потоками. Уколова хлестнула пулями быструю тень, ощетинившуюся во все стороны шипами, щупальцами и еще какими-то подвижными и длинными отростками на широченной морде. Пули, мягко чпокая, вошли в плотное тело, вспоров толстую кожу, и завязли. Во всяком случае никакого эффекта Уколова не дождалась. Разве что непонятное существо, раскрыв пасть, широкую, бездонную, с россыпью не особо крупных зубов, ухнуло и ушло под воду. По борту гулко ударило, но нападения пока не последовало.

– Сом, – констатировал Семка. – Молодой, глупый…

– Молодой?

– Ну да, – паренек поскреб в затылке. Повернулся в сторону возникшего матроса. – Сом выпрыгнул. Отбились…

Снова повернулся к Уколовой.

– Конечно молодой. Маленький. Взрослый умный, он не так поступает. Подплывает под корабль и бьет спиной в борт, раскачивает. Кто не успел, вывалился. Вот тебе и обед. А этот мог бы и прыгнуть, все равно на шипы б напоролся.