Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

в литературе. Только приветствовавшие «социалистическое строительство» могли носить гордое имя советского писателя, и Замятин явно не принадлежал к числу этих людей. Он писал: «Все уравнялось, исчезло в дыму этого литературного побоища»72. Горький шутил в кругу близких друзей: «Раньше русский писатель боялся только полицейского и церковника; нынче партийный начальник един в двух лицах: все норовит запустить грязную лапу прямо в душу…» 73 Сестра Леопольда Авербаха, Ида Авербах, была замужем за будущим руководителем НКВД Генрихом Ягодой, и не без поддержки последнего комсомолец от литературы решил избавиться от «попутчиков» путем борьбы с наиболее известными из них. В 1929 году, который Ханна Арендт назвала «первым годом очевидной и безошибочной диктатуры в России»74, Авербах получил такую возможность.

Роман «Мы» напечатали на английском, чешском и французском языках, но Замятин отказывался от предложений иностранных русских издательств выпустить книгу на языке оригинала. Однако в 1927 году группа либеральных эмигрантов напечатала отрывки романа в пражском журнале «Воля России». Замятин просил редакторов воздержаться, но его просьбы были проигнорированы. В СССР никто на это не обращал внимания, пока в августе 1929-го пражскую публикацию не обнаружили в РАПП. Пильняк находился в таком же невыигрышном положении, как и Замятин, из-за опубликованной в Берлине повести «Красное дерево». Функционеры РАППа обвинили Замятина и Пильняка, после чего в «Литературной газете» опубликовали множество телеграмм, в которых и того, и другого обвиняли в контрреволюционных и буржуазных взглядах.

Московское отделение Союза писателей отстранило Пильняка от занимаемой должности и раскритиковало Замятина, который заметил, что если кому-то во Всероссийском Союзе писателей не понравился его роман, то об этом ему могли бы сообщить шестью годами ранее, когда он читал отрывки из произведения на одном из литературных вечеров. 22 сентября ленинградское отделение Всероссийского Союза писателей провело общее собрание для обсуждения публикации романа «Мы». В зале не было свободных мест, и многих желающих послушать дебаты, не являющихся членами писательской организации, выпроводили из зала. Сам Замятин не присутствовал на этом собрании. За него зачитали его письменное объяснение о том, что писатель не имеет никакого отношения к публикации в журнале «Воля России». Это объяснение звучало вполне убедительно, многие коллеги любили и уважали Замятина, однако в атмосфере тотального страха было гораздо проще и безопасней осудить человека. Революционер и антисталинист писатель Виктор Серж[34] вспоминал, что члены союза писателей «голосовали против двух своих товарищей, как и требовалось, а затем наедине просили у них прощения»75. Несмотря на то что на собрании с Замятина сняли обвинения в том, что он сознательно сотрудничал с журналом «Воля России», его критиковали за то, что он не отрекся от «выраженных в романе идей, которые общественность признала антисоветскими». Таким образом получалось, что инцидент с эмигрантским изданием был всего лишь поводом, проблема заключалась в самом романе «Мы». Замятин вышел из Всероссийского союза писателей незадолго до того, как в этой организации прошли чистки, ее закрыли и переименовали в 1932 году. В письме, объясняющем выход из писательской организации, Замятин писал: «Факты – упрямы, они упрямее резолюций, каждый из них может быть подтвержден документами или людьми и я хочу, чтобы они стали известны моим читателям»76.

Пильняк, доведенный до грани самоубийства, официально покаялся во всех грехах, после чего до своего расстрела являлся одним из самых востребованных и богатых писателей России. Замятин каяться отказался. Американский антисталинист и журналист Макс Истмен писал в книге «Художники в форме» (Artists in Uniform): «Преступление Замятина сводилось к тому, что он сохранил свою интеллектуальную независимость и моральные принципы. Он отказался подчиняться приказам политической бюрократии»77.

За неповиновение Замятину пришлось дорого заплатить. Его книги изъяли из библиотек и отменили все планировавшиеся публикации новых изданий. В издании советской «Литературной энциклопедии» роман «Мы» назвали «озлобленным памфлетом на советское государство»78. Вот как описывал один из критиков недостатки романа: «Полное неверие в дело революции, постоянный скептицизм, уход от реальности, экстремальный индивидуализм, враждебное отношение к марксистско-ленинскому мировоззрению, оправдание «ереси», любого протеста ради протеста, а также неприятие классовой борьбы».

В июне 1931-го измученный хроническим колитом Замятин передал Горькому письмо для Сталина, в котором просил разрешения выехать из страны. Учитывая серьезное положение, в котором он оказался, тон письма был на удивление вызывающим. Замятин говорил, что вернется в Россию, «как только у нас станет возможно служить в литературе большим идеям без прислуживания маленьким людям»79. Он также писал, что запрет публиковаться для него равносилен смерти80. Если он не может писать и публиковаться в России, то он не хочет в ней жить.

Сталин иногда миловал людей, в особенности творческих, из соображений, известных лишь ему одному. Замятину разрешили уехать, и в ноябре он покинул страну, чтобы больше никогда не вернуться.

Замятин надеялся попасть в США, где планировал работать над сценариями для режиссера Сесиля Б. ДеМилля, но этим планам не было суждено осуществиться. Писатель с женой поселились в Париже, где вели уединенный образ жизни. Замятин избегал многочисленных белых эмигрантов и не хотел становиться широко известным бывшим коммунистом. В письме Сталину он писал так: «Я знаю, что если здесь в силу моего обыкновения писать по совести, а не по команде – меня объявили правым, то там раньше или позже по той же причине меня, вероятно, объявят большевиком»81. Замятин без особого успеха писал рассказы, повести, пьесы, эссе и киносценарии. Снять фильм по роману «Мы» не получилось, и единственным сценарием Замятина, по которому сняли фильм, оказался сценарий для французского режиссера Жана Ренуара, который в 1936 году сделал популярную экранизацию пьесы Горького «На дне».

Сам Максим Горький этой экранизации не увидел, потому что 18 июня 1936 года умер[35]. Уэллс встречался с Горьким за два года до его смерти и писал следующее: «Мне не понравилось то, что Горький стал выступать против свободы. Мне от этого было больно»82. Замятин написал некролог на смерть Горького, в котором утверждал, что тот защищал многих писателей, включая его самого: «Не один десяток людей обязан ему жизнью и свободой»83.

В России друзья и враги Замятина попали в жернова чисток. Его старый приятель Иванов-Разумник несколько лет провел в тюрьме. РАПП закрыли. В книге «Командировка в утопию» Юджин Лайонс писал: «Не осталось ничего, что говорило бы об их правлении, за исключением вороха документов и пепла художников, которых они довели до самоубийства или сломали на дыбе»84. Преследовавший Замятина Леопольд Авербах был расстрелян в 1937-м, после чего