Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко

прислонился к прохладной стене чужого дома. Дома, где спали мирные честные люди. Видели мирные честные сны. Что-то своё, спокойное, житейское. Не крылатых чудовищ, жаждущих крови, а обычные сновидения.

Сердце перестало частить. Акрион сжал голову, стараясь утихомирить мысли, туго сплетённые, точно клубок ядовитых змей. Затем отряхнул грязь с подола жреческой одежды и пошёл сквозь утренний светлый сумрак, выискивая вдали городскую стену. Стена была единственным ориентиром, который мог привести к постоялому двору, где уговорились встретиться с Кадмилом. Ходьба, тупая, размеренная, приносила покой. Змеиный клубок в голове понемногу терял ядовитую хватку. Терзало только одно: он только что убил того стражника. Не верилось доподлинно, до конца. Думалось – это так, сгоряча. Может, не убил всё же? Вдруг тот парень отойдёт от ранения, как сейчас Акрион отошёл от драки? Вдруг уже встал, пошёл к своим, те его перевязали. И скоро отрядят погоню за пришлым эллином, который поднял руку на их товарища. Может…

«Ты виновен», – сказал голос. Голос ниоткуда, голос без звука.

Акрион замотал головой. Что произошло? Как вышло, что ещё вчера он играл царя Эдипа в Дионисовом театре, а нынче проткнул кого-то копьём? Как вышло, что он так поддался злобе, поддался гневу?

Поддался гневу.

«Проклятие Пелонидов – страстный гнев».

Акрион остановился. Перед ним возвышалась городская стена, жёлтая, пыльная, сложенная из грубых камней. Он всё-таки не заблудился. Оставалось пойти вдоль стены, никуда не сворачивая, и рано или поздно найдёшь постоялый двор.

Внутри Акриона тоже была стена. Куда крепче и выше. И он так же ходил вдоль неё, ходил больше дюжины лет, никуда не сворачивая.

В небе над крышами виднелись нежные лучи восхода – простёртая ладонь Эос, ветреной богини, что проводит каждую новую ночь с новым смертным любовником. Рождался день: здесь, в Эфесе; далеко на западе, в великих Афинах; на высоком Олимпе, откуда Аполлон следил за своим героем. В этот миг на восход глядели тысячи глаз. Глядела со страхом и надеждой Эвника. Глядела её мачеха Семела, лелея известные ей одной замыслы. Глядела заплаканными после бессонной ночи глазами Федра, и глядел измученный тревогой Киликий. Солнце поднималось для всех, кто мог его видеть.

Не видели восхода только мёртвые. Ликандр, которому Акрион пронзил сердце, и безвестный стражник, которому он разрубил горло.

И Фимения, оставшаяся в подземелье, умершая для всего мира раньше собственной смерти.

Акрион сделал шаг, другой. Солнце выглянуло из-за плоской крыши, лучи коснулись лица. Он опустил голову и увидел, что руки покрыты чужой кровью. Опять.

«Ты виновен», – повторил голос.

В этот миг стена, вдоль которой Акрион шёл много лет, рухнула.

«Дай мне сил, милостивый Феб, – подумал он, опускаясь на колени среди пустой улицы. – Аполлон, дай мне сил!»

Он всё вспомнил.

☤ Глава 8. Слово за слово – и взялись за мечи

Эфес. Седьмой день месяца таргелиона, девять часов после восхода. День, который для кое-кого станет последним.

Осторожно ступая, девушка несла на голове поднос с горячим козьим окороком. В ладони у неё были зажаты ручки кувшинов: вино и вода. Первым делом она поставила на стол кувшины, затем, ловко балансируя подносом, сгрузила с него блюдо и невесть откуда достала чаши – к поясу, что ли, были приторочены? На блюде, кроме самого окорока, красовались щедро нарезанные краюхи хлеба и какие-то овощи, не то репки, не то крошечные тыквы. Мясо пахло так, что, кажется, можно было насытиться одним запахом.

Девушка ослепительно улыбнулась. Смуглая кожа, бархатные ресницы, ровные-ровные зубки.

– Сав силавад, – пропела она Кадмилу.

– Силавад виши, – откликнулся тот, подмигнув. «Как не пожелать самого лучшего такой милашке? – подумал он. – Береги себя, девочка, не попадайся на глаза богам и не ввязывайся в безнадёжные авантюры. Просто оставайся в этом кабаке, прислуживай странникам – проживёшь счастливую, и, возможно, по меркам людей, долгую жизнь».

Он проводил благодарным взглядом подавальщицу. Оторвал от мяса корочку – дымящуюся, розовую с исподу. Закинул в рот. Козлятина была жирная, нежная и густо перчёная. Кадмил спешно налил в чашу вина, добавил воды и сделал большой глоток. Стало совсем хорошо.

Мясо, вино и хлеб – что ещё надо для счастья? Ах да, неплохо, если жизнь не зависит от того, насколько чисто говоришь на чужом языке. Ещё было бы здорово не отчитываться за любой шаг тому, кого зовёшь «мой бог», не играть с людскими судьбами и ложиться спать каждый вечер. Да, пожалуй, порой мы хотим слишком многого.

Накануне Кадмил с Акрионом сняли комнату на втором этаже постоялого двора «У Торреба», что рядом с Медными воротами. Сейчас же сидели в кабаке, на первом этаже. Прочие столы пустовали: странники в эту пору редко навещали Эфес. Другое дело – осенняя пора, время охоты и сбора урожая, когда лидийцы сходились в город, чтобы поклониться Артемиде.

Акрион хмуро глядел на пустую чашу. Руки его свисали между колен.

– Ешь давай, – сказал Кадмил, макая хлеб в подливу. – Неудобно, конечно, жрать сидя, но ничего не поделаешь. Здесь так принято, придётся потерпеть.

Тот вяло качнул головой:

– Не хочу.

Говорили негромко, чтобы не привлекать внимания эллинской речью.

– Хочешь-хочешь, – подбодрил Кадмил. – Надо набираться сил для подвигов. Ты герой Аполлона или кто?

Акрион нехотя протянул руку, взял маленькую тыкву и откусил кусок. Пожевав, сплюнул под лавку.

– Говно какое-то, – буркнул он.

– Вина глотни хотя бы.

Акрион смешал и выпил. Через минуту взгляд его чуть прояснился.

– Какой я герой? – сказал он с горечью. – Родную сестру не сумел уговорить. Всего-то надо было забрать её в Элладу. И того не смог.

Кадмил пожал плечами, обсасывая косточку:

– Я её, знаешь, не могу винить. Девчонка пережила страшное потрясение. Шутка ли – чуть не сжёг живьём собственный отец! Храм – единственное место, где она чувствует себя в безопасности.

– Всё-таки надо было идти тебе, о Долий, – с трудом произнёс Акрион. – Уж ты бы справился. Убедил её…

– Ну конечно, справился бы, – мирно согласился Кадмил, подливая себе вина. – А потом бы все вернулись в Афины. И там я – оп! – возвожу тебя на трон, караю Семелу, выступаю перед ареопагом и объявляю народу, что ты – законный царь, наследник Ликандра Пелонида. Может, мне и править за