Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко

подтянула колени к груди, обхватила руками, спрятала лицо. Волосы рассыпались блестящим чёрным плащом.

– Артемида велела отцу принести тебя в жертву? – медленно повторил Акрион. – Зачем?

– Не знаю, – сдавленно сказала Фимения. – Он что-то ещё пел про дождь, про милость богов. Наверное, очень хотел, чтобы Панафинеи прошли, как надо.

«Обычно боги стараются не вмешиваться в дела людей, – вспомнил Акрион слова Кадмила. – Но бывают случаи исключительные».

– А дальше? – спросил он. Язык был словно из пеньки, неловкий и шершавый. Акрион пожалел, что в кувшине не осталось вина.

Фимения съёжилась ещё сильней, зарылась лицом в жреческие тряпки.

– Огонь, – еле слышно пробормотала она. – Везде. Дым. Волосы трещать начали. Кашляла, больно… Кричать не могла уже. Глаза, думала, вытекут от жара.

Акрион неуверенно протянул руку, коснулся её плеча. «Сейчас снова расплачется», – подумал он.

Фимения подняла голову. Лицо закрывали спутанные волосы, глаза припухли от слёз, но она улыбалась. Акрион с трудом подавил желание отдёрнуть ладонь – такой неуместной и пугающей была улыбка сестры. Как у мертвеца.

– А потом Аполлон меня спас, – произнесла Фимения радостно.

– Аполлон?

Она мелко закивала:

– Сразу поняла, что это он. Вышел из огня. Такой прекрасный юноша, самый красивый на свете. Взял на руки. И перенёс сюда. Вот я в сарае горю – а вот здесь. Вот горю – а вот здесь. Представляешь?

Улыбка её становилась всё шире, и нравилась Акриону всё меньше.

– Фимула, – он, не задумываясь, назвал её детским прозвищем. – Это всё ужасно, но ты уверена, что отец...

– Да как ты ничего не помнишь?! – закричала вдруг она, сбросив его руку.

В тот же миг ударило воспоминание. Точно молотом.

Ночь.

Крики.

Пламя до небес.

Мать хрипло воет, как собака, которой отрубили лапу. Мечется, рвётся в огонь. Её хватают, держат. Стражники суетятся, передают по цепочке гидрии с водой из колодцев, но Гефестово детище поглощает влагу без ущерба.

Отец… где он? Почему не командует, почему не гасит пожар вместе со всеми?

Фимения глядела в упор. Больше не улыбалась. Глаза были блестящие и злые – две чёрные ядовитые ягоды.

– Теперь вспомнил, – сказал Акрион. Говорить было почти больно. – Огонь унялся под утро. Всё сгорело, остались только стены. Крыша рухнула. Дым шёл густой. И пахло…

Она смотрела требовательно, ждала, что он скажет дальше.

– В золе нашли кости, – Акрион сглотнул. – Мать их брала, кричала, прижимала к себе. Вся чёрная от пепла. Еле отняли…

Фимения медленным, неохотным движением убрала волосы с лица.

– Феб подменил тело, – сказала она глухо. – Взял меня с собой, а на моё место положил другую девушку. Вот её, другую, вы и нашли.

Оба замолчали. Курос Аполлона безмятежно смотрел в стену поверх их голов.

– Но почему отец... – начал Акрион. – Зачем? И как он мог?

Фимения вдруг усмехнулась.

– Ты его тоже не особо помнишь, да?

– Смутно, – признался Акрион. – Я же говорил: детство вспоминается, но с трудом. И не всё сразу.

Сестра встала с топчана. Заплела волосы в небрежный узел, опустилась на колени перед курильницей. Пошевелила угли, положила сверху прозрачный слиток ладана. Нежный, поплыл по келье дым.

– Тогда слушай, – сказала она, не оборачиваясь. – Наш род проклят. Когда-то праотец Пелон оскорбил богов. Те в наказание решили наслать на него и на его потомков приступы безумия. Родовое проклятие Пелонидов – страстный гнев.

– Страстный гнев, – повторил Акрион и тут же понял. – Вот о каком припадке ты говорила!

– Да. С отцом бывало такое и раньше. Он очень… переживал из-за Панафиней. Из-за непогоды. Неделями не находил себе места. Думал, что праздник не угоден богам. Думал, что всё из-за него. И в конце концов нашёл выход.

Акрион потряс головой. Всё, что он услышал, было чудовищно. Не могло оказаться правдой. Но вместе с тем он чувствовал, что это и есть настоящая правда.

– Думаешь, Артемида на самом деле повелела тебя сжечь? – спросил он несмело.

Фимения пожала плечами. Она по-прежнему сидела, склонившись над курильницей.

– Может, повелела, – голос был тусклым, безразличным. – А может, отец сам это вбил себе в голову. Услышал во сне. Или в бреду. Кто знает?

Акрион поёжился. То, что говорила сестра, звучало почти святотатством.

– Знаешь, Акринаки, – Фимения зашевелилась, устроилась на полу свободнее, вытянула ноги. – Честно тебе скажу. Я вот верховная жрица Артемиды, уже сколько лет. И ни единожды не слышала, чтобы Артемида ко мне обращалась.

Акрион замер. Разве можно – так про богиню?!

– Но зато часто слышала Аполлона, – продолжала Фимения, и на губах её снова появилась странная, пугающая улыбка. – О да, много раз.

Драгоценный курос цепенел над ней – равнодушный, с застывшим сапфировым взглядом, устремлённым вдаль.

– Проклятие Пелонидов – страстный гнев, – говорила Фимения, покачивая головой. – Проклятие... или дар. Как посмотреть. Мужи из нашего рода совершали великие деяния под действием гнева. Пелон, разъярившись, в одиночку убил дюжину разбойников и зарубил их предводителя. Клеарх, наш прадед, озлившись на гору, вставшую на его пути, велел сровнять её вершину и построить на том месте крепость. Дед Пирос на охоте в ярости разорвал пасть льву. А отец... У него тоже такое бывало. И раньше, и в тот день.

Ладан затрещал, выпустив струйку сладкого марева.

– Он просто очень разгневался, – закончила Фимения, тихо усмехнувшись. – На дождь, на ветер, на солнце, которое не светит. И на меня. Не знаю, чем я тогда особенно провинилась, но вот так вышло.

Акрион тихо застонал. «Опять похоже на трагедию, – подумал он. – Даже не на трагедию, а на самый настоящий миф. Не знаю... Аполлон, конечно, всеблаг и милосерден, смертным не дано понять его пути. И Артемида непостижима в намерениях. Но, сдаётся, Фимения немного свихнулась от пережитого. Возможно, к её спасению причастны какие-то другие силы? Может быть, та же магия, которая меня околдовала?»

– А ещё, – подняла палец Фимения, – есть вторая часть проклятия. Которая может коснуться тебя. Лишь Пелонид способен сразить Пелонида, и сыновья будут убивать отцов, пока не прервётся род.

Акрион почувствовал, как немеют щёки. В животе заледенел вязкий ком. «Может коснуться тебя»…

– То есть, как? – он нервно рассмеялся. – Любого мужчину из нашей семьи должен