Три недели из жизни лепилы - Олег Мальский

Стали травить анекдоты.

Я сидел через проход и не слушал. Кровотечение потихоньку остановилось.

Да что это со мной? Неужели можно влюбиться в такую блядь?

Нет! Просто реализовалась теория «стакана воды». Но мы же не на диком Западе!

Хотя, скоро будем…

Мои размышления прервал присвист пэтэушников из тамбура.

Вошла красивая дама лет двадцати восьми в коротком вязаном платье. Туфли на низком каблуке — в высоком не нуждается, — копна черных волос, итальянская сумочка через плечо. А походка!

Язвенники помоложе задержали дыхание.

Я вспомнил байку о парне, у которого в подобной ситуации вырвалось: «Какой станок!» Девушка кинула через плечо: «Станок хороший, да не с твоей квалификацией на нем работать».

На этот раз ничего похожего не произошло.

Дама проследовала мимо, оставляя за собой волну парфюма и мужского восхищения.

Вернул нас на землю старший язвенник. Он пригладил морщинистой рукой седые волосы и тихо резюмировал:

— А ведь и она кому-то надоела!

Глава 6

27-29 декабря I990 года

Утро начинается с чашки «Нескафе». Театр начинается с вешалки. 18-е отделение реанимации начинается с лифта.

У двери лифта я встретил здоровенного санитара Федю со здоровенным фингалом. Федя — качок. Любит демонстрировать свою силу. В частности, на алкашах. Алкашей привозят в Боткинскую в глубокой коме, начинают интенсивную терапию, а через пять-восемь часов не знают, куда девать. Домой нельзя, другое отделение не примет — непрофильные. И вот эти «непрофильные» начинают искать справедливости (похмелиться, трусы, выход). Мешают работать. Их привязывают, закалывают аминазином и… бьют.

Паша говорит, что больных бить нельзя, но, если очень хочется, единственный допустимый прием — «тейша» в лоб. Человек получает сверхлегкое, неуловимое даже точными приборами сотрясение мозга, но сознания не теряет. Лежит, безумно озираясь по сторонам и не представляя, как события могут развиваться в дальнейшем. И — главное — не предпринимая попыток к освобождению.

По крайней мере, некоторое время. Прием прост в исполнении — легкий тычок ладонным сгибом — и, в большинстве случаев, не опасен для обеих сторон. Иной прием способен разъярить, а значит, активизировать усмиряемого.

Федя слишком низко наклонился над каталкой — ошибка номер раз. Не ожидал у такого ханурика хорошей реакции — ошибка номер два. И, по привычке, двинул в челюсть — ошибка номер три. Роковая.

Ханурик молниеносным движением припечатал Федю в правый глаз. Теперь даже большие темные очки не могли скрыть насыщенного всеми цветами радуги, переливчатого синяка. Инцидент незначительный, но наводит на размышления. О том, что даже самый слабосильный противник способен оказать сопротивление. Возьмет и не заметит твои бицепсы. Впрочем, последнее применимо не только к единоборствам и медицине — ко многим сферам деятельности и досуга.

К жизни вообще.

Мои полставки продолжали кочевать по больнице. Силанский уехал, и его обязанности временно исполнял Ростислав Альбертович Покрохин.

Завязывать с ним отношения типа «ты начальник, я говно» не имело смысла. Для меня Покрохин однокашник, товарищ по несчастью — кто угодно, только не завотделением. Кстати подвернулась заместитель главного врача по хирургии А.Г.

Шишина со слезной просьбой помочь «общей реанимации».

К августу 18-е отделение оказалось в надире. То есть в жопе.

Коллектив таял на глазах. Одна докторша перевелась в стационар УПДК за валютными премиями, другой сбежал в малое предприятие. Источники молодых кадров также иссякают: в этом году наша кафедра, а также Институт общей реаниматологии зафиксировали рекордный недобор в ординатуру и аспирантуру. В самом деле, стоит ли два, три года мучиться, чтобы потом зарабатывать меньше нищего на Курском вокзале? Помножьте вышеперечисленные обстоятельства на отпускной период…

Помимо Мальского, «ленинский призыв» дал 18-у отделению Лену Колотило. Она хотела зацепиться в Москве — кем угодно, где угодно. Любой ценой.

Два совместителя — лучше, чем ничего, хотя это не спасло отделение от обрезания. 18-ю — когда-то самую большую многопрофильную реанимацию в стране — сократили на шесть коек. Потом еще на шесть.

Теперь мы по количеству посадочных мест не потягиваем даже до стандартов областной больницы с семью-восемью сотнями коек. А у нас под две тысячи. В штате отделения числится восемь врачей. На дежурство остаются двое (не считая среднего медперсонала). Не «трое из восемнадцати ребят», как раньше.

Кадровые манипуляции не уменьшили потока поступлений и вызовов.

В коридоре на меня налетел Андрон с черной сумкой и дефибриллятором.

— Привет, брат лихой! Куда собрался?

— В морг. Уже минут пять как звонили. Сбегаешь?

Мы обменялись ручной кладью.

Бежал я в гордом одиночестве — «лишних» сестер нет и не предвидится. В отделении работы невпроворот. Оказалось, зря бежал. Можно было спокойно дойти.

На цементном полу под балюстрадой лежал труп практикантки из мeдучилища. В компании местных санитаров она потребила грамм сто ректификата — морги никогда не испытывали в нем недостатка — и принялась выделывать акробатические этюды на перилах. Официальная версия. Дальше пусть разбираются криминалисты.

Еще одна «летчица».

В ноябре из палаты рядом с нашей «дежуркой» спикировала больная после криминального аборта, осложнившегося перитонитом, сепсисом, печеночной и почечной недостаточностью. Находилась на искусственной вентиляции легких через трахеостому, была фиксирована к кровати. Выкинулась после общения с мужем. Бог знает, как ей удалось отвязаться, отсоединиться от аппарата, открыть окно и влезть на подоконник, а в 14-м корпусе они высокие. Причем средь бела дня!

Ту палату ведет Андрон. Когда несчастная парила над землей, он консультировал какую-то безнадегу в «гематологии». По возвращении огреб по первое число за отсутствие научной организации труда на вверенной территории. С занесением в личное дело.

Стараясь не вступить в лужу крови, образовавшуюся вокруг головы пострадавшей, я двумя пальцами приподнял ей веки — зрачки широкие.

Прощупал сонные — пульс отсутствует. Приложил фонендоскоп к области сердца — тишина. Констатировал смерть. Санитары — соучастники возлияния и свидетели трагедии — не шибко удивились. Смерть чуют за версту.

У «приемника» я остановился передохнуть — реанимационные аксессуары в сумме потянут килограммов на двадцать. Припадочный Веня, которого последнее время используют исключительно на погрузочно-разгрузочных работах, объяснял залетной американке местонахождение ближайшего туалета.

Американка совсем было отчаялась найти специальное помещение для отправления физиологических потребностей, но тут заметила в руках у весьма потрепанной и небритой личности в грязном халате бережно обернутый в целлофан томик Джерома К. Джерома — в оригинале. Когда-то Веня учился в институте М. Тореза, но спился.

Веня не лишен чувства юмора. Однажды в Боткинскую доставили заморскую туристку с острым аппендицитом. Туристка увидела на полу «приемника» таракана — скорее всего, впервые в жизни. Забыла про боль, стала прилаживать очки. «What is it?» Веня опередил нерасторопного переводчика, который на этот раз оказался поблизости: «Русские считают рыжего таракана символом богатства, здоровья и удачи. Тараканов выращивают в каждой семье и во всех государственных учреждениях в качестве живого талисмана».

Тогда его слова оказались вещими. Обошлось без операции.

Увы, на всех удачи не хватает.

В мою бытность анестезиологом 17-о отделения («неотложной хирургии») туда привезли канадку средних лет с «неясной картиной» в животе.

Чтобы, значит, прояснить картину. Постовая сестра определила новоприбывшую на единственную свободную койку, которая по воле случая находилась в восьмой «колостомической» палате. В оной лежали больные с опухолями толстой кишки после выведения противоестественного заднего прохода, или, на медицинском жаргоне, с «жопой на боку». Запах, конечно… И контингент — большинство старше восьмидесяти.

Одна бабушка звала Керенского — когда-то работала у него секретаршей. Другая размазывала по стене фекалии. Потом скатала шарик (из того же материала) и пульнула им в канадку. Канадка забилась в истерике. Подоспевший муж прикрыл ее своим телом и стал успокаивать. Вдруг как выхватит из-под плаща «Канон» и как защелкает! А бабка не унимается. Целит прямо в объектив — патриотка, наверное.

И что эти иносранцы здесь забыли? Едва они появляются на нашем тихом болоте, как болото зарастает проблемами — и для них, и для нас.